Ищи горы - Гоар Маркосян-Каспер

Ее глаза сияли, и он наклонился к ней, готовясь произнести старую, как мир, банальность о глазах любимой, которые ярче звезд… И в этот миг над городом строителей взошло солнце. Протяжно застонала девушка, ее лицо исказилось, и юноша гневно обернулся туда, откуда к его возлюбленной пришла боль. Лучше б он этого не делал! Ослепительное солнце восходило над городом строителей, и это было последнее, что он увидел в своей недолгой жизни.

Прошла минута, не более, и во всех окнах разом задребезжали стекла. Задребезжали, стали лопаться, звон осыпавшихся осколков разбудил людей, мирно спавших в своих удобных и неудобных постелях, и вдруг пропал в гуле и грохоте. Мягко качнувшись, приподнялась и вернулась на место земля. Между тем, небо на востоке стало светлеть. Многим это принесло облегчение, ведь человеку при всех его заблуждениях свойственна непреходящая наивность, когда несчастье вершится во тьме ночи, он полагает, что дневной свет несет избавление. Но напрасно горожане обращали взоры на восток, не солнце, но зарево взошло над бывшим городом строителей машин, и под облизывавшими его языками пламени корчилось небо. Становилось все светлее, горел лес, вечный лес, иссушенные временем старые деревья в траурно коричневой или багровой листве вспыхивали, как порох, увлекая за собой в упоение гибели цветущую первой зеленью юность. Лишь несколько горожан сразу решились покинуть свои дома и город своих предков, свое скромное имущество и свое прошлое. Наспех одевшись, они вышли на дорогу, ведущую в горы. Остальные надеялись на реку, потом на озеро. Но через реку огонь перескочил легко и весело, как мальчишки, играя, прыгают через ручьи. Когда задул ветер, и черный дым, уже накинувший свое полупрозрачное покрывало на полнеба, надвинулся на город, когда одна за другой стали задыхаться и умирать звезды, горожане решились.

Исход из города был страшен своей жестокостью и невозвратностью. Город не имел транспорта — только десятка два личных и служебных мобилей да два или три общественных, возле которых человек, их создавший, превратился в зверя. Молодые отпихивали старых, здоровые больных, сильные слабых, несколько человек, не утративших совести, предлагавших спасти детей, хотя бы детей, были оттеснены и растоптаны разъяренной толпой. Уехали не все хозяева личных мобилей, их выбрасывали и отталкивали те, кто помоложе и покрепче. Когда из города уходили последние из тех, кто покидал его пешком, огонь уже обежал вокруг озера, заключив его в золотую оправу, в которой, как драгоценный камень, отсвечивал своими стеклянными куполами и скульптурами центр города.

Из ушедших пешком не ушел никто, даже вышедшие первыми. Спаслись лишь те, кто сумел доехать до перевала. Спаслись затем лишь, чтобы, достигнув вершины, увидеть выжженную землю и закопченное небо на той стороне, пепел, дым и пар над закипающей водой озера на этой. Так погиб город Тигана, один из красивейших городов государства Бакния.»

Маран замолчал. В тяжелой тишине послышался дрожащий голос Ины.

— Какая страшная сказка…

Маран повернулся к ней и удрученно покачал головой.

— Это не сказка.

— А что?

— Возможность.

— Какая возможность?.. Не понимаю!.. Венита, почему ты молчишь, скажи что-нибудь!

Венита, мягко отстранив ее, поднялся с дивана и подошел к Марану.

— Я, кажется, догадываюсь, — сказал он, пытливо заглядывая Марану в глаза. — Я читал «Слово Пага». Ты об этом?

— Да. Кстати, я не знал, что «Слово» попало в Бакнию.

— Не ко всем. В основном, к антигосударственным элементам вроде меня. Боюсь, впрочем, что и на тех, до кого «Слово» дошло, оно не произвело надлежащего действия… Даже на меня, хотя я художник и обязан был домыслить, перевести в картины, которые сейчас набросал ты, сухие мысли Пага… — Он задумался.

— Это оттого, что «Слово» не задело твои чувства. Оно скользнуло по поверхности твоего сознания, не потревожив глубин.

— Да, но почему не задело?.. Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Причина в нашей оторванности от мира. Для всей Торены, не только для Латании, Паг — великий мыслитель, его имя известно и детям, и старикам, и ученым, и художникам, для них всех «Слово Пага» — голос истины, к которому нельзя не прислушаться. А для нас? Мы не читали его трудов, до переворота не успели, после нам не позволили, мы самодовольные невежды и в мировом масштабе ограниченные провинциалы. И пусть какой-то Паг утверждает, будто оружие, принцип которого предложила группа молодых безумцев из Латании, может погубить человечество, что из того? Ты понимаешь меня?

— А ты меня?

— Да… Да, я тебя понимаю! Но это будет очень нелегко. Предположим, я написал картину. Не только я, кто-то еще. Кто-то напишет картину, кто-то книгу… лучше всего, конечно, снять визор. Но ты забываешь, в каком государстве мы живем. Кто позволит такую картину выставить? Издать книгу? Я уже не говорю о визоре.

— Это еще не самая большая из трудностей, — невесело усмехнулся Маран. — Ты не знаешь главного. А именно, того, что на шаг от создания нового оружия находимся мы. Бакния. Не сегодня завтра у Лайвы будет средство диктовать свою волю другим народам. Если не уничтожать их без предупреждения.

— Но это значит?..

— Это значит, что будить надо, в первую очередь, не страх, а совесть, что гораздо труднее.

— Угу.

Венита присел на корточки перед камином, взял кочергу и стал рассеянно ворочать горящие дрова. Потом вдруг сказал:

— Ина, ты устрой ребят на ночь.

— А ты?

— Я поработаю немного. Спокойного сна.

Он выпрямился и, больше не взглянув на окружающих, торопливо вышел из комнаты, как-то особенно выставив перед собой полусогнутые в локтях руки.

— Ну вот, — полушутливо, полужалобно сказала Ина, — видишь, что ты наделал? Ты оставил меня на целую ночь без мужа. Раз он так руки выставил — пиши пропало. Значит, чешутся. Ну Маран!

Дан неожиданно обнаружил, что сидит, и невольно усмехнулся. В момент вызова он лежал на диване, водрузив ноги на подлокотник — диван был ему короток, и листал толстенный том недавно переизданного руководства по теории науки о движениях, так именовалась на Торене дисциплина, аналогичная земной физике. Дежурный станции прервал его на самом интересном месте.

— Дан, шеф на станции. Какая у тебя обстановка, когда сможешь говорить? Прямо сейчас? Тогда я передаю тебя шефу.

Но Железный Тигран сказал только:

— Здравствуй, Дан. — И сразу же, — погоди минуту…

И эфир стих.

И Дан обнаружил, что сидит. Ну ты даешь, Даниель, еще бы стойку «смирно» принял, сказал он себе, и хотел было снова лечь, как раздался стук в дверь. Стук был условный… Нет, не Маран, у Марана свой ключ, кто же? Он встал, и тут снова послышался голос Тиграна.

— Извини, Даниель, срочное дело. Я тебя вызову минут через двадцать, — торопливо проговорил шеф и отключился.

Интересно, что стряслось, беспокойно подумал Дан, направляясь к двери. Почему прилетел шеф? Раньше, чем собирался? Неужели назревает какая-то критическая ситуация, которую Железный Тигран опять угадал, учуял за десятки световых лет? Это кажется смешным, но… Но так и бывает. Как правило…

Он выглянул в глазок. За дверью стоял Поэт… Ну и видик! Дан присвистнул, отжимая задвижку. Под глазом у Поэта красовался огромный синяк, щека распухла, на подбородке темнел кровоподтек.

— Ты что, подрался? — спросил Дан, запирая дверь.

— Да пришлось набить морду одному идиоту.

Дан фыркнул.

— По твоему виду этого не скажешь. Больше похоже на то, что морду набили тебе.

Поэт улыбнулся, но снова помрачнел.

— Не могу привыкнуть. Этот подонок в моем присутствии позволил себе произносить речи во славу Изия. Представляешь?

— Представляю.

— Нет, не представляешь. Чтоб человек с пеной у рта утверждал, что на повороте истории не место сентиментальным раздумьям и колебаниям, что необходимо уничтожать врагов недрогнувшей рукой… А когда его спросили, кого он подразумевает под врагами, он ответил небрежно, одним словом: всех несогласных. Понимаешь? Всех несогласных! Ну а если случайно расправятся с согласными? Пустяки. В большом деле без ошибок не обойдешься…

— И ты полез бить ему морду?

— А что мне оставалось делать?

— Это не метод.

— Нет, Дан. Это метод. Это тот метод, который им близок и понятен. По-людски можно говорить с людьми, а убеждать такого подонка… Да что там, если два с половиной миллиона погибших для него не аргумент, какой логикой его можно припереть к стенке? Нет, единственный аргумент для него это тот, который проделает дыру в его собственной шкуре! Я размахнулся и дал ему в морду изо всех сил, а потом сказал, что по сравнению с тем, что выделывали с людьми палачи Изия, это поцелуй любовницы, пусть знает…

— И чем это кончилось?

— Чем? Он дал мне сдачи. А потом началась общая драка. Страшнее всего, что там были люди, которые дрались на его стороне. На е-го сто-ро-не! Великий Создатель! Жить не хочется!