Предназначено судьбой - Колин Фолкнер

— Бабушка, перестаньте!

— Нет уж, ты меня выслушай. Возможно, именно таковы и были твои первоначальные намерения. Но послушай меня, мальчик. Если ты бросишь свою рыжую жену, тебе никогда не быть счастливым. Ты никогда не сможешь простить свою мать, эту подлую стерву. И душа твоя навечно останется израненной.

Дункан сердито вскочил.

— Я принял решение и не изменю его.

— Значит, ты еще больший дурак, чем я думала. — Графиня покачала крашенной в рыжий цвет шевелюрой. — Чего ты, собственно, испугался? Ведь Джиллиан тебя любит.

Дункан шумно вздохнул.

— Нет, не любит. Возможно, влюблена, но не более того. Она меня совсем не знает. Понятия не имеет, каков я на самом деле.

— Если тебе так нравится изводить себя, на всю жизнь останешься одиноким. — Графиня грустно вздохнула, провела платком по напудренным щекам. — Она тебя любит так, как никакая другая женщина любить не будет. Если бы ты не зарывал голову в песок, то понял бы, что тоже ее любишь.

Дункан попятился к двери.

— Бессмысленный разговор. Я пришел сообщить вам о своем отъезде исключительно из уважения к вам, мадам. Однако я — глава семьи, и мне самому решать, что правильно, а что нет.

— Болван! Чурбан бесчувственный! — крикнула ему вслед графиня. — Погоди, ты еще пожалеешь! Твой единственный шанс простить себя и Констанцию — это Джиллиан. Иначе ты пропал.

— Всего вам хорошего, бабушка. Я отплываю через две недели, — чопорно ответил Дункан, останавливаясь в дверях. — С вашего позволения, жене об этом я скажу сам, поэтому не говорите ей и ее сестре ни слова.

Он вышел в коридор и затворил за собой дверь, но тут силы почему-то оставили его. Он прислонился спиной к стене, руки у него дрожали. Во всем виновата чертова старуха. Конечно, она желает ему добра, но слова ее звучали так зловеще. Словно смертный приговор.

О какой любви может идти речь? Да, он привязался к Джиллиан. Она забавная, миленькая. Но при чем здесь любовь? Он никогда не сможет полюбить женщину.

Дункан снова вспомнил события того далекого дня, почувствовал кровь сестры на руках, услышал отчаянный детский крик, увидел, как прямо на него бежит воин-ирокез.

Дункан зажмурился, вскинул руки, чтобы отогнать кошмарное воспоминание.

Нет, он не будет любить Джиллиан. Хватит с него одной ошибки.

Женщинам доверять нельзя.

Джиллиан лежала под теплым покрывалом и читала книгу, дожидаясь, пока Дункан вернется. Сегодня вечером он был какой-то странный, совсем чужой. Вежливо спрашивал о здоровье, вежливо улы- бался, однако сохранял дистанцию.

Джиллиан в третий раз перечитала абзац из «Книги герцогини» Чосера и поняла, что все равно проку не будет. Заложила голубую ленточку, закрыла книгу. Такое чтение требует концентрации.

— Дункан!

— Да? — Он даже не поднял головы — так и стоял, склонившись над картами.

— Могу я задать тебе вопрос?

Он вздохнул:

— Давай.

— Уилл Гэллоуэй…

— Я запретил тебе говорить об этом человеке.

— Я не о нем… Но он однажды говорил о какой-то женщине. Сказал, что он — не она и что он тебя не предаст.

Дункан поднял голову, но смотрел куда-то в сторону.

— О ком он говорил?

Помолчав, граф сказал:

— О моей матери.

— Ее ведь убили индейцы, да? — осторожно спросила Джиллиан.

Дункан задул свечу, скрипнул стулом.

— Нет.

Джиллиан заморгала глазами. Она была уверена, что родители Дункана погибли от рук дикарей.

— Так она жива?

Дункан начал раздеваться, по-прежнему не глядя на жену.

— Да. Живет в Мэриленде с мужем и другими детьми.

— Так у тебя есть единоутробные братья и сестры? Ты никогда мне об этом не говорил.

— Я не хочу в это углубляться, Джиллиан.

Но она уже не могла остановиться:

— Что имел в виду Уилл? Что такого сделала твоя мать?

Дункан подошел к кровати.

— Погаси свечу. И оставим эту тему.

Джиллиан открыла было рот, чтобы возразить, но вовремя одумалась. Кажется, она опять слишком бесцеремонно вторглась в его прошлое. Необходимо терпение. Со временем она все узнает. Джиллиан присела на кровати, задула свечу и прижалась к мужу.

Он хотел отодвинуться, но Джиллиан не уступила. Она поцеловала его в плечо и прошептала:

— Я так скучала по тебе сегодня. Мне казалось, ты никогда не вернешься из этого твоего порта.

Дункан промолчал.

Джиллиан вздохнула, погладила его по груди, вспомнив яркие татуировки. Сами татуировки ей, пожалуй, даже нравились, но они олицетворяли то прошлое, о котором Дункан хотел и не мог забыть.

— Дункан…

— Джилли, помолчи. Я сегодня не в настроении разговаривать. — Он потрепал ей волосы.

Джиллиан чувствовала, что необходима ему — не ради секса, а ради истинной близости. Может быть, сам Дункан этого не понимает, но так оно и есть.

А значит, остается надежда.

Она приподнялась на локте, наклонилась над ним, поцеловала в губы. Дункан ответил на поцелуй не сразу, но зато с удвоенной страстью.

— Я люблю тебя, — прошептала она, зажмурив глаза.

Внезапно он приложил палец к ее губам:

— Пожалуйста, никогда этого не говори, — дрогнувшим голосом произнес он.

Джиллиан открыла глаза, сразу почувствовав, что между ними вновь возникла дистанция.

— Но это правда, Дункан. Я люблю тебя.

Он сел на кровати, отодвинулся.

Джиллиан вновь прильнула к нему:

— Я знаю, ты меня еще не любишь. Но это ничего. Во мне хватит любви на нас обоих. А рано или поздно наступит день…

— Джиллиан, ты никуда не едешь, — холодным тоном произнес он.

— В каком смысле? — захлопала она глазами.

— Ты не едешь в Мэриленд со мной. Ты остаешься здесь.

Джиллиан схватила подушку и изо всей силы ударила его по лицу:

— Ах ты, негодяй!

16

Джиллиан рывком выскочила из кровати.

— Лжец! Ты меня обманывал!

Дункан отшвырнул подушку, которая, описав в воздухе дугу, шлепнулась на письменный стол.

— Я тебе не лгал. Разве я хоть раз говорил, что ты едешь со мной? Никогда.

Обнаженная, она подбежала к камину и зажгла свечу. Ей хотелось увидеть его лицо. Мерзавец! Он решил ее бросить! По комнате плясали пятна света и тени.

— Всякий раз, когда речь заходила о поездке в Америку, ты отмалчивался. Ты ввел меня в заблуждение! Ты даже разрешил взять с собой Беатрису!

— Я не хотел с тобой ссориться. — Он нервно провел рукой по волосам. — Хотел, чтобы твое счастье ничем не омрачалось.

— Что-что? — Она подбоченилась. — А сам все это время собирался меня покинуть?