Следопыт - Александр Авдеенко

Кузьма Евдокимович живо себе представил, как нарушитель мечется по смертельному кругу, ищет выхода. Не найдя его, поняв, что наступил конец, он забрался на чердак какого-нибудь разрушенного дома или в стог соломы, или в дебри камышей и с маузером в руках, отчаявшийся, на все готовый, ждет приближения пограничников.

Только бы взяли его живым!

Стрелка часов накрыла ту заветную цифру, когда, по расчетам генерала и по данным многочисленных операций такого характера, должна была захлестнуться петля вокруг нарушителя.

Генерал смотрел на телефон и ждал звонка. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Генерал нахмурился, снял трубку, потребовал к телефону начальника заставы. Тот доложил, что нарушитель до сих пор не обнаружен, что собака не берет след и приходится пускать ее по вероятным направлениям следования нарушителя.

Генерал некоторое время молчал, потом очень тихо сказал:

— Значит, ваш наряд обнаружил след не часовой, а по крайней мере трехчасовой давности?

— Выходит так, товарищ генерал.

— Значит, мы закинули петлю на пустое место?

— Наверное, так, товарищ генерал.

— Вы понимаете, что это значит?!

— Да.

Гребенник осторожно, словно боялся ее разбить, положил трубку. Несколько секунд он раздумывал над картой. Куда же успел уйти нарушитель?

Кузьма Евдокимович взял карандаш, нанес на карту жирную черту. Вот сюда, за много километров от зелено-красных столбов должна переместиться оперативная граница. Да, к сожалению, уже так далеко.

У лазутчика, перешедшего темной бурной ночью нашу государственную границу, одна тайная дорога. И сотни их, тысячи у пограничников, преследующих врага. Шпион идет с запада на восток, пробираясь по задам колхозных дворов, лесной чащей или, сбивая собак со следа, по руслу неглубокой речки. Пограничники же должны искать врага сразу в тысяче мест: в болоте, в лесу, в развалинах придорожного дома, в каменоломнях, в брошенных хижинах лесорубов, в стогах сена, в камышах, в населенных пунктах, на станциях железной дороги, в колхозной овчарне, в трубе кирпичного завода.

Прошел час, другой, третий, наступил день, а нарушитель все еще не был задержан. Генерал вводил в действие все новые и новые подразделения. К оперативной границе блокированного района их уже подвозили на автомобилях, поездах. Контролировались подступы к лесам, входы в камышовые заросли, шоссейные и железные дороги, создавались ловушки там, где не ждал их самый изощренный шпион. Колхозники, жители местных селений помогали пограничникам искать врага.

Истекло и светлое время дня, истекло, казалось, благоприятное для пограничников время. Наступал час, как будто благоприятный для врага.

Кузьма Евдокимович, руководя операцией, ни на одно мгновение не забывал о жестокой угрозе поражения. Он хорошо знал численность своих войск, их прекрасную мобильность, их обученность, опыт, он полагался на их бдительность, на умение точно выполнять приказы командования. И все же он не преувеличивал своих возможностей.

Вся ночь прошла в бесплодных поисках. И все же начальник войск был уверен, что нарушитель не мог прорвать блокады по всему периметру захлестнутой вокруг него петли, он где-то затаился, выжидает.

Главное в борьбе с нарушителями государственной границы — не ждать, когда нарушитель сам выйдет, а искать его, искать днем и ночью.

Всякий нарушитель, переходя границу, так или иначе тоже пытается создать для себя благоприятную обстановку. Он выбирает для своих преступных действий ночь, самую темную, ветреную, или туманную, или дождливую. Он иногда неделями наблюдает за границей с сопредельной стороны, изучает систему ее охраны, ищет сообщников. Чем искуснее, опытнее нарушитель, тем он тщательнее готовит условия для безнаказанного перехода границы. Но, несмотря на все ухищрения наших врагов, большинство из них, как только переступало границу, задерживалось пограничниками.

Какими бы секретными приемами ни пользовался нарушитель, на каких бы сообщников не рассчитывал, все равно он обречен. Часом позже, ценой больших или малых усилий, но все равно враг будет обезврежен.

…Граница, где прошлой ночью прополз нарушитель. Солдаты, сержанты, офицеры стоят перед генералом Гребенником. Светлый день, на ясном небе ни тучки, слабый ветерок доносит с юга свежий, терпкий воздух гор. Лица пограничников напряжены, сумрачны.

— В чем дело, товарищи? — спрашивает генерал, оглядываясь вокруг. — Почему невеселы? Понимаю, вы удивлены: как же это так, нарушителя мы обнаружили, преследовали, как положено, блокировали, тоже как положено, и поймали наконец. Одним словом — победители, а над нами суд вздумали учинить. Так, да?

Генерал перестал улыбаться.

— Известно, что судят и победителей. Я хочу сделать выводы из того, что случилось здесь ночью. Итак, начнем разбор.

Генерал взглядом разыскал среди солдат ефрейтора Каблукова.

— Осмотр контрольно-следовой полосы ваш наряд начал отсюда?

— Так точно, товарищ генерал, — откликнулся белолицый пограничник с бесцветными, выгоревшими на солнце бровями и ресницами.

— Вы шли по этой тропе, как старший наряда, впереди с фонарем, а ваш напарник шагах в трех позади. Так?

— Точно, товарищ генерал.

— Вы шли не торопясь, вот так… — Кузьма Евдокимович медленно пошел по дозорной тропе, следом за ним двинулись все пограничники. — Вы два года ходите вдоль этой контрольно-следовой полосы и еще ни разу не обнаруживали следы нарушителя. Вы думали, что и на этот раз ничего не обнаружите. И оттого, что вы так думали, действия ваши были, мягко говоря, формальными: ваш фонарь очень небрежно скользил по земле.

Некоторое время генерал и сопровождающие его пограничники шли молча. Дозорная тропа, вытоптанная так, что на ней не осталось и травинки, бежала вдоль контрольно-следовой полосы, строго принимая все ее изгибы. Слева лежала давно не тронутая руками хлеборобов, буйно поросшая бурьяном земля пограничной зоны.

— Вот здесь, — сказал генерал, останавливаясь, — на этом удобном мшистом бугорочке вы, товарищ Каблуков, решили отдохнуть. Погасив фонарь, вы сели. Вашему примеру последовал и рядовой Селезнев, молодой пограничник. Сколько вы сидели? Неизвестно, Может быть, тридцать минут, может быть, час, а может, и того больше? В разговорах время течет незаметно. Пока вы сидели, отводя душу в милой беседе, нарушитель благополучно проследовал под покровом ночи контрольно-следовую полосу. Вы поднялись и, не подозревая того, что граница уже нарушена справа от вас, пошли влево, не торопясь, вполне уверенные, что шпионы боятся вашего участка границы, как черт ладана, и не посмеют сунуться к вам. Дойдя до стыка, вы опять сели, опять побеседовали. Возвращались вы тоже вразвалку, с чистой совестью. Еще бы! По дозорной тропе шли согласно приказу? Шли. Контрольно-следовую полосу осматривали? Осматривали. Одним словом, службу исполняли по всей форме. Вот в этом, товарищи, и дело. Формальность — злейший враг пограничной службы. Где пограничник не выходит на охрану границы с острым чувством долга, там, следовательно, граница не на надежном замке. Для пограничника, товарищи, чувство времени имеет очень большое значение. Это мы можем видеть на горьком опыте ефрейтора Каблукова. Обладать чувством времени в наших условиях — это значит каждую минуту видеть, слышать, предвидеть, угадывать. Еще Суворов спрашивал у своих солдат: что дороже всего на войне? Жизнь? Золото? Победа? Нет, говорил великий полководец, на войне дороже всего время. Время, товарищ Каблуков, и подвело вас. Если бы вы сразу обнаружили след нарушителя, мы бы его поймали не позже как через час. Но, допустим, что вы обнаружили след через два-три часа. Стоило бы вам правильно доложить о давности следа — тоже было бы все в порядке. Но вы или побоялись сразу сказать правду, или не сумели определить давности следа — и сколько пришлось приложить усилий, чтобы схватить нарушителя!