Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон

— Давай же, Чарли! Что происходит? Ты должен поговорить со мной, сынок.

Я начал в шутку подталкивать его, пока он немного не наклонился вперед. А потом, наконец, почувствовал, как он привалился ко мне. Я воспользовался этим шансом и обнял мальчика за плечи, и его тут же начала бить дрожь. Она усиливалась до тех пор, пока он, наконец, не прислонился ко мне всем телом — и тогда начал плакать. Я наклонил голову, прижавшись щекой к его макушке, и приговаривал:

— Все нормально, все хорошо…

Рыдая, Чарли, наконец, заговорил. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: он говорит не о том, что случилось с Джорджем или его мамой, а о том, что произошло в тюрьме.

— Там были трое мужчин, которые делали мне больно в первую ночь. Они трогали меня и заставляли меня делать всякое… — Слезы струились по его лицу. Голос у него оказался тоненький и мучительно напряженный. — На следующую ночь они снова пришли и делали мне очень больно, — говорил он, и с каждым словом его голос звучал все ближе к истерике. В этот момент он впервые посмотрел мне в лицо.

— А вчера их было так много. Не знаю, сколько их было, но они делали мне больно…

Чарли так рыдал, что не смог закончить предложение. Он вцепился в мой пиджак с силой, какую я никак не мог заподозрить в этом хрупком ребенке. Я обнял его и стал повторять, стараясь сделать так, чтобы мой голос звучал как можно мягче:

— Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Никогда я не держал в объятиях человека, который цеплялся бы за меня так крепко или плакал так отчаянно, как этот ребенок. Казалось, его слезам не будет конца. Иногда он вроде бы уставал, а потом все начиналось вновь. Я просто решил сидеть и обнимать его, пока он не перестанет плакать сам. Прошел почти час, прежде чем Чарли успокоился, и слезы перестали литься из его глаз. Я пообещал ему, что постараюсь сейчас же вызволить его отсюда. Он умолял меня не уходить, но я заверил, что вернусь в этот же день. Мы так и не поговорили о совершенном преступлении.

Когда я выходил из тюрьмы, во мне было больше гнева, чем печали. Я непрерывно задавал себе вопросы: «Кто в ответе за это? Как мы вообще могли такое допустить?!» Я отправился прямо в кабинет шерифа внутри тюрьмы, объяснил ему, жирному мужчине средних лет, что́ рассказал мне ребенок, и стал настаивать, чтобы его немедленно перевели в защищенную одиночную камеру. Шериф слушал меня с отсутствующим видом, но когда я сказал, что сейчас пойду к судье, согласился сделать это. Затем я снова пересек улицу и отыскал судью, который позвонил прокурору. Когда тот приехал в офис судьи, я рассказал им обоим, что в отношении этого мальчика были совершены противоправные действия сексуального характера и изнасилование. Они согласились перевести его в расположенное неподалеку учреждение для несовершеннолетних преступников в течение следующих нескольких часов.

Я решил взяться за дело Чарли. В конечном счете мы добились перевода его дела в ювенальный суд, где убийство было признано преступлением, совершенным несовершеннолетним. Это означало, что Чарли не посадят во взрослую тюрьму и, вероятно, освободят до того, как ему исполнится восемнадцать, то есть всего через пару лет. Я регулярно навещал его, и со временем он пришел в себя. Он оказался умным, чувствительным ребенком, и его страшно мучило содеянное и то, что ему пришлось пережить.

В речи, с которой я выступил в церкви спустя несколько месяцев, я рассказывал о Чарли и о бедственном положении детей-заключенных. После этого ко мне подошли пожилые супруги и стали настойчиво утверждать, что должны помочь Чарли. Я попытался разуверить этих добрых людей в том, что они сумеют что-то сделать, но дал им свою визитку и сказал, что они могут позвонить мне. Я не особенно рассчитывал на звонок, но через пару дней они действительно позвонили и по-прежнему были очень настойчивы. В конце концов мы договорились, что они напишут Чарли письмо и перешлют мне, чтобы я передал его мальчику. Получив их послание через пару недель, я его прочел. Оно получилось замечательным.

Мистер и миссис Дженнингс были белыми, оба в возрасте примерно 75 лет, из небольшой деревни к северо-востоку от Бирмингема. Это были добрые и великодушные люди, активные члены своей местной Объединенной методистской церкви. Они никогда не пропускали воскресные службы и особенно сочувствовали детям, попавшим в беду. Их манера речи была мягкой, на лицах — неизменная улыбка, но всегда чувствовалось, что они совершенно искренни и полны сострадания. Друг к другу они питали чувства столь нежные, что на них приятно было посмотреть; они часто держались за руки и прислонялись друг к другу. Дженнингсы одевались как фермеры; им принадлежали десять акров земли, на которой они выращивали овощи; жили они простой, непритязательной жизнью. Единственный внук, которого супруги помогали растить, совершил самоубийство в подростковом возрасте, и они не переставали скорбеть по нему. Всю свою недолгую жизнь мальчик страдал из-за проблем с психическим здоровьем, но он был умным ребенком, и они откладывали деньги, чтобы оплатить ему обучение в колледже. В своем письме эти добрые люди объяснили, что хотят использовать собранные для своего внука деньги, чтобы помочь Чарли.

Со временем Чарли и супруги Дженнингс начали переписываться, и в итоге настал день, когда Дженнингсы приехали в тюрьму для несовершеннолетних навестить мальчика. Впоследствии они рассказывали мне, что «полюбили его с первого взгляда». Бабушка Чарли умерла через пару месяцев после того, как впервые позвонила мне, а его мать все еще не могла прийти в себя после трагедии с убийством любовника и осуждением сына. Чарли побаивался знакомства с Дженнингсами, поскольку думал, будто не понравится им; но потом, когда они уехали, рассказал мне, как тепло они к нему отнеслись и как это его утешило. Дженнингсы стали его семьей.

В какой-то момент этой истории я попытался предупредить их, что не стоит ждать от Чарли слишком многого после его освобождения:

— Знаете, ему крепко досталось. Я не уверен, что он сумеет потом просто жить так, словно ничего не случилось. Я хочу, чтобы вы понимали: он, возможно, не сможет полностью соответствовать вашим ожиданиям.

Они не желали слушать моих предостережений. Миссис Дженнингс очень редко спорила или скандалила, но я уже усвоил, что она может и поворчать, если скажут что-то