Канарский грипп, или Вспомнить всё! - Сергей Анатольевич Смирнов

— Обычное коронарное средство, — прокомментировал Никоненко-младший. — Аналог валидола… Маскировка. Цианид внутри. Когда «союзники» нашли его в Бельгии, он охотно вызвался помочь нам. Он так и сказал: «Я опознаю Риттера под любой маской»…

— …в ресторане «Золотой колос», — глубокомысленно добавил генерал.

— Да. Он настаивал на этом месте встречи. У него был какой-то свой план… Он явно ждал дня, когда Риттер воскреснет из мертвых. И у него были основания, чтобы выйти из игры именно таким образом… так красиво.

Эта «игра» была самой необыкновенной «игрой» в трудовой биографии генерала Георгия Никоненко.

В тридцатых годах на одном из маленьких островов Канарского архипелага существовала секретная лаборатория, созданная немцами из тайного, полунаучного-полумистического общества Анненербе, занимавшегося исследованиями древних магических культов. В той лаборатории работал некто Пауль Риттер, выходец из России. Он открыл или создал какой-то чудовищный вирус, способный «записывать» человеческую память и внедрять ее в другой мозг. Английская разведка получила информацию об этой лаборатории, пыталась проникнуть в нее, похитить Риттера, к тому времени создавшего так называемый «штамм А» с записью своей памяти. Операция потерпела неудачу. Немногим позже союзниками было принято решение о бомбардировке. Видимо, новая информация о канарских исследованиях немцев сильно напугала их. Лаборатория была уничтожена. Хотя тело Пауля Риттера не было обнаружено в развалинах подземных сооружений, косвенные сведения указывали на то, что он погиб во время налета. Были также найдены образцы вируса, который, как подтвердили последующие эксперименты, мог попасть в организм и внедриться в мозг только с каплями влаги, попавшей в глаза. Англичане, бомбившие остров, разумеется, наглухо засекретили всю информацию.

В сорок пятом, за месяц до окончания войны, случилось событие, после которого руководители советской военной разведки должны были благодарно перекреститься… В ту пору молодой полковник Никоненко не перекрестился, но зато получил орден.

Корреспондент мальтийской военной газеты, аккредитованный тогда в Москве, был замечен однажды за довольно странным занятием. Он фотографировал в разных ракурсах бывшую помещичью усадьбу Лисовое, что находилась неподалеку от Москвы. Усадьба, ставшая детским домом, не входила в число важных стратегических объектов, а потому репортера не стали арестовывать на месте. За ним установили слежку.

Всего через два дня после необычных натурных съемок корреспондент уехал в Швейцарию. В Цюрихе его багаж был тайно обыскан. С обнаруженных пленок и фотографий были оперативно сняты копии и доставлены в Москву. Здесь полковник Никоненко с большим любопытством рассматривал виды Венеции, Гейдельберга, Берлина, какие-то южные экзотические пейзажи. С подмосковными картинками они складывались в таинственную мозаику.

На двух фотопортретах, как-то выпадавших из ряда, был изображен молодой брюнет довольно благополучного вида. Особенно заинтересовала полковника карандашная пометка, оставленная на обороте одного из цюрихских фотооригиналов: «PR». Выяснилось, что до революции Лисовое принадлежало некоему Теофилу Риттеру, белоэмигранту, который бежал из России вместе с семьей. Жизненный путь его сына, Пауля Риттера, был восстановлен советской разведкой с предельно возможной тщательностью: учеба в Гейдельбергском университете, работа в микробиологическом центре Берлина. Статьи в научных журналах. Внезапное исчезновение из научных кругов.

Тем временем мальтийский корреспондент привел за собой «хвост» в Испанию. Разработка пиренейских связей мальтийца выявила главную цель, небольшую подводную лодку, таившуюся в бухте неподалеку от Гибралтара. Когда субмарина вышла в плавание — всего за несколько дней до падения Берлина, — в Москве было принято решение.

Субмарина, явно принадлежавшая немцам, была потоплена в районе Канарских островов. Трофеем подводной охоты сразу занялись, и, хотя союзные разведки не дремали, английский эсминец к пиршеству «морских стервятников» опоздал. Так в руках у русских оказалась важная часть исследовательских материалов, образцы вируса, как вначале полагали, того самого штамма А — формула и образцы вещества-«адаптора», видовые фотографии, которые были обозначены в материалах как «визуальные ключи-индукторы», а также какие-то разрозненные записки самого Пауля Риттера.

Русская акция в Атлантике вывела союзников из равновесия — и сначала в водах океана, а затем и в разных кабинетах произошло несколько раундов сложных и запутанных разбирательств, которые, по счастью, завершились согласием, частичным обменом информацией, касавшейся невероятных экспериментов, что проводились общим врагом, и договоренностью о постоянном взаимном контроле микробиологической среды на островке Охо-де-Инфьерно (в переводе на русский название островка звучало как «Глаз Преисподней»).

Оказалось, общий ряд образов, порождаемых вирусом, который попал к русским, отличается от того «зрительного ряда», который был выявлен как немцами, так и впоследствии учеными союзных держав. Испытуемые начинали вспоминать умиротворяющие картины морских побережий, лесных полян, светлых и просторных строений с колоннами и высокими окнами. По некоторым «городским картинам» можно было предположить, что «визионеры» попадали на прогулку по каналам Венеции. Тогда советская сторона с полным удовлетворением обозначила свой образец как «штамм Б», поскольку зараженные штаммом А, как в «кинохронике» общества Анненербе, так и в лабораториях союзников, описывали годы «своей» университетской учебы, интерьеры аудиторий, лабораторных помещений, сыпали научной терминологией, «вспоминали», как своих собственных, студенческих друзей Пауля Риттера, цитировали книги, которые он читал, и, между прочим, целые страницы «Божественной комедии» Данте. Появлялись казалось бы совершенно незначимые «картинки»:, пепельница с дымящимся на краю окурком, падающая на пол пробирка, пестрая бабочка в углу окна.

В конце шестидесятых годов у английской разведки появились сведения, что тайное общество Анненербе продолжает существовать и действовать в обновленном мире, причем одной из главных своих целей ставит поиск некоего «вируса-прототипа», или «вируса-протея», вскользь упомянутого Риттером только в своих личных записях. В материалах, касавшихся конкретных экспериментов, об этом вирусе никаких упоминаний не осталось, и потому вплоть до нового поворота событий обе стороны считали этот «вирус-протей» предметом чисто гипотетическим…

Проверить эти сведения не удалось: агент, передавший их, погиб в автомобильной катастрофе. Были выявлены некоторые лица, которые имели отношение к Анненербе, однако о поисках «протея» ничего выяснить не удалось, так что версия о дезинформации на три последующих десятилетия уравновесила опасения.

И вот страшный джинн появился вновь.

Один из местных рыбаков, крепкий семидесятилетний старик, зашел на островок, где, как казалось, уже не могло таиться никакой опасности, за пресной водой и вскоре обратился к врачу с жалобой на сильную головную боль и на то, что он во сне вдруг стал говорить на немецком языке, до смерти напугав жену. Она была родом из Парижа, где во времена оккупации ее изнасиловал немецкий солдат.

Спецслужбы превратились в растревоженные муравейники. Старика привезли на остров, попросили показать, откуда он брал воду. Он не скрыл: из неглубокого колодца, испокон века существовавшего в древних руинах. На этом