Спартанский лев - Виктор Поротников

Гидарн принял послов с подчёркнутым уважением и вниманием. Он знал, что Лакедемон является сильнейшим государством в Элладе. Послы были размещены во дворце сатрапа. Они обедали за одним столом с Гидарном, к их услугам были рабы и наложницы. Роскошь, в какой жил Гидарн, произвела на послов сильнейшее впечатление.

Особенно был потрясён всем увиденным Булис. Он никогда не пробовал столь изысканных яств, не пил столь вкусного вина, не делил ложе со столь прекрасными женщинами, не купался в ваннах из оникса в воде, смягчённой ароматной эссенцией из мирры и лепестков роз. Дворец сатрапа казался Булису в сравнении с маленькими и неказистыми домами спартанских граждан какими-то сказочными чертогами, где в любую жару царила прохлада, а глаз отдыхал от палящих солнечных лучей. Пышный декор залов и переходов, где вдоль стен тянулись барельефы, изображающие деяния персидских царей, мозаичные мраморные полы, массивные колонны с капителями[124], увенчанными бычьими головами, высокие дверные парадные лестницы — всё это казалось простоватому Булису чудом. Он мог подолгу разглядывать узор на полу или какой-нибудь удививший его предмет вроде флюоритовой вазы либо алебастровый светильник в виде орла или газели. Поражали Булиса и одежды знатных персов из тонкой дорогой ткани самых разных расцветок, с диковинным орнаментом и вышивкой. Местная знать умащалась благовониями. Стоимость этих благовоний была так велика, что в Спарте и других городах Эллады они посвящались только богам во время молитв и жертвоприношений.

«Персидские вельможи поистине живут как боги! — делился впечатлениями Булис со Сперхием. — Даже самые знатные и богатые спартанские граждане по сравнению с Гидарном и его приближенными просто нищие! В спартанской казне нет столько денег, сколько Гидарн тратит на один пир с друзьями. Он одарил нас с тобой такими подарками, что если их продать где-нибудь в Пелопоннесе, то вырученных денег хватит на три-четыре года безбедного житья».

Сперхий видел, что Гидарн намеренно старается поразить его и Булиса своим богатством, то и дело намекая при этом, что все персидские сатрапы богаты, как и он, но персидский царь богаче всех сатрапов, вместе взятых. Сперхий несколько раз заговаривал с Гидарном о том, что они-то как раз и держат путь к персидскому царю. Однако Гидарн явно не торопился расставаться со спартанскими послами, всякий раз отвечая, что в эту пору года в местности, через которую им предстоит добираться до Суз, стоит сильнейшая жара. Вдобавок, там дуют песчаные бури и смерчи. Самое лучшее, по мнению Гидарна, это переждать жару у него в Дамаске, не подвергая себя ненужным лишениям в пути.

«Отправившись в дорогу в хорошую погоду, вы сможете лучше рассмотреть красоту нашей обширной державы, — говорил Гидарн. — К тому же Ксеркса теперь нет в Сузах. Царь царей обычно на всё лето уезжает в Экбатаны, свою другую столицу. Там кругом горы и потому прохладно».

Но Гидарн лукавил. На самом деле из-за восстания в Вавилоне Ксеркс в это лето не покидал Суз. Спартанских послов Гидарн задерживал в Дамаске по той простой причине, что путь пролегал через охваченные восстанием земли. Послы не должны были видеть и знать то, что хоть в какой-то мере умаляло могущество Персидской державы.

Не рвался в дорогу и Булис. Он старался внушить Сперхию, что судьба даровала им прекрасную возможность вкусить тех благ, о которых в Лакедемоне никто не может и мечтать.

   — Не забывай, дружище, что мы с тобой искупительная жертва, — говорил Булис. — Ксеркс прикажет немедленно умертвить нас, как только узнает о цели нашего приезда. Неужели тебе так не терпится умереть?

   — Хочу тебе заметить, друг мой, что над нашим отечеством довлеет проклятие богов, — отвечал Сперхий. — Кто знает, во что ещё может вылиться это проклятие помимо запрета Спарте воевать. Может, в Лаконике наступил мор или засуха погубила посевы. А ты твердишь про какие-то блага, чуждые эллинам. Стыдись, Булис! Чем скорее мы с тобой умрём, тем вернее наступит избавление для спартанцев от гнева Талфибия.

Булис принимался раскаиваться в сказанном, но было видно, что слова его неискренни: пребывание но дворце Гидарна доставляло ему огромное удовольствие и умирать за отечество он явно не торопился.

Всё это злило Сперхия, но он не мог ничего поделать. Оставалось только ждать, когда спадёт жара. Ожидание продлилось целый месяц. К концу июля восставшие вавилоняне были окончательно разбиты. И только после этого спартанцы наконец покинули гостеприимный Дамаск.

Когда люди Гидарна сообщили Ксерксу, что к нему едут спартанские послы, то царь преисполнился гордости и торжествующего самодовольства, как если бы он уже завоевал не только Афины, но и всю Грецию. Ксеркс призвал к себе Демарата, который числился в царских советниках.

   — Помнишь, Демарат, я спросил тебя очень давно, когда ещё был жив мой отец, — начал Ксеркс. — Я спросил тебя, какие греческие государства покорятся персидскому царю добровольно, а какие станут воевать до последней возможности. Мой отец собирал тогда огромное войско, желая отплатить афинянам за своё поражение под Марафоном. И ты сказал мне, Демарат, что не можешь говорить за прочие эллинские государства, но скажешь только про спартанцев. С твоих слов выходило, что Спарта никогда и ни за что не покорится, что спартанцы станут сражаться с персами, даже если вся остальная Греция сложит оружие. Ты помнишь свои слова?

Демарат согласился:

   — Да, царь, именно так я и говорил. И готов повторить это ещё раз.

   — Может, ты ещё поклянёшься своей головой, Демарат, в том, что спартанцы не убоятся войны со мной, — промолвил Ксеркс, пристально глядя на Демарата.

Присутствующие при этом персидские вельможи и евнухи также смотрели на невозмутимого спартанца.

   — Я готов поклясться чем угодно, царь, — после непродолжительной паузы проговорил Демарат, — что спартанцы скорее лягут костьми все до одного, но не покорятся. Ибо над спартанцами властвует Закон, запрещающий им склонять голову перед неприятелем.

   — В таком случае, друг мой, скоро ты лишишься головы, — Ксеркс скорбно вздохнул, — так как в Сузы направляется спартанское посольство. Я не знаю, каким образом дошёл слух о том, что я собираюсь в поход на Элладу, только в Спарте, как видно, решили замириться со мной раньше всех прочих эллинов.

Демарат не смог удержаться от снисходительной усмешки. Он опустил голову, чтобы царь не заметил этого.

Однако Ксеркс заметил.

   — Чему ты усмехаешься, Демарат? — нахмурился царь. — Я посмотрю, как ты будешь усмехаться, когда спартанские послы падут ниц передо мной на том самом месте, где ты сейчас стоишь.

Во взглядах персидских вельмож сквозили презрение и неприязнь. Пожалуй, только на лице у Артабана можно было прочесть нечто похожее на сочувствие к бывшему спартанскому царю.

   — Не сочти меня дерзким, царь, но ни кланяться тебе, ни падать ниц спартанские послы не станут, — сказал Демарат. — Я не знаю, что побудило Спарту отправить в Азию послов. Убеждён лишь в том, что это не связано с намерением принести тебе свою покорность. Извини меня за прямоту, царь.

   — А если ты ошибаешься? — Ксеркс встал е трона. — Если спартанцы устрашились войны со мной, что тогда?

   — Я могу ошибаться в чём угодно, царь, только не в этом, — промолвил Демарат, глядя Ксерксу прямо в глаза.

Льстецы из окружения Ксеркса уже успели наговорить ему сладкозвучных речей о том, что Эллада скорее всего покорится без войны. Победы персов над египтянами и вавилонянами, по всей видимости, произвели впечатление на западных эллинов. И вот результат — Спарта шлёт послов к персидскому царю.

   — Ступай, Демарат, — раздражённо бросил Ксеркс. — Через три дня спартанские послы будут здесь. И если твоя уверенность не подтвердится, тогда берегись! Ведь ты только что поклялся своей головой, что они не станут просить меня о мире.

Демарат поклонился царю, но не столь низко, как это делали персы, и удалился.

В день, когда спартанцы должны были предстать пред царскими очами, в тронном зале собралась почти вся персидская знать.

Ксеркс, восседавший на троне под балдахином, с любопытством разглядывал двух рослых плечистых мужей в коротких плащах и сандалиях на босу ногу. Их длинные светлые волосы были тщательно расчёсаны. Ксеркса удивило то, что послы, имея бороды, не имели усов. Это показалось ему нелепо и некрасиво. Не понравилось Ксерксу и то, что на послах не было ни золотых, ни серебряных украшений, да и одежда была из грубой льняной ткани, словно эти люди прибыли не к самому могущественному из царей, а выехали повидаться с соседями, живущими неподалёку.

«Либо спартанцы крайне бедны, либо грубы и невежественны», — подумал царь.