Пламя Десяти - Рия Райд

– Нет, – покачал головой Андрей. – В предвзятости – возможно, но не в несправедливости. Преступления Константина навсегда останутся кровавым пятном в истории, но я верю, что сохранение жизни Люсии и Алистеру Диспенсерам было одним из самых мудрых решений Конгресса. Дело вовсе не в милосердии, а в рациональности. Убийство виновного – не решение проблемы. Смерть его семьи не вернет забранных жизней, не восстановит разрушенные дома и не компенсирует ущерб семьям пострадавших. Преступлению Леонида Крамера нет оправданий, и он, безусловно, заслужил смерти. Но его казнь, как и казнь его племянника, – нерациональны. Выплата долга семьям пострадавших, восстановление инфраструктуры Мельниса – вот на что должно пойти состояние Крамеров и их оставшиеся годы жизни. – Андрей вновь обратился к мистеру Роденсу: – Когда-то вы были в числе тех, кто голосовал за помилование Диспенсеров, ваша честь. А значит, вы прекрасно осознаете, что наши законы устарели. Со времен Десяти прошло несколько тысяч лет, а мы до сих пор вершим справедливость, убивая младенцев за грехи дедов. Мы не просто варвары, мы самые настоящие безумцы. Сегодня у нас есть шанс поступить мудрее – не делать вид, что кровавая расправа над двумя людьми все исправит. Смерти – недостаточно. Крови – тоже. За то, что случилось на Мельнисе, Крамеры будут расплачиваться не одно поколение. Бесчестье, боль и презрение будут преследовать их род долгие годы. Жить с этим клеймом – не менее жестокий приговор. Далеко не каждый из нас способен вынести ненависть всего мира.

Последние слова Андрей произнес, подняв глаза с трибуны Совета к капсуле Диспенсеров. Он по-прежнему опирался на перила капсулы, и, кажется, я видела, как побелели его пальцы, когда он сильнее сжал их вокруг поручня. Смотря на него, Кристиан напоминал безжизненную статую. Он выглядел так, будто его лицо было слишком сильно натянуто на кости. Мне казалось, он даже не дышал.

– Полагаю, это все, – откашлявшись и приподнимаясь, прохрипел мистер Роденс.

– Нет, – внезапно сказал Кристиан, обратившись к совету суда, – мне тоже есть что сказать. Если позволите, ваша честь.

– Разумеется, ваше высочество, – сдержанно кивнул старик и вернулся на место.

В отличие от всех, кто до этого брал слово, Кристиан не предпринял никаких попыток привлечь внимание, но этого и не требовалось. Его капсула едва сдвинулась с места, лишь на несколько дюймов подавшись вперед, как Конгресс тотчас же погрузился в тишину. Все, включая судей Совета и Андрея Деванширского, смотрели на Кристиана. Выжидая, Диспенсер молчал еще около минуты, прежде чем заговорить вновь.

– Ни я, ни кто-либо из моей семьи не забыл о долге перед миром и Конгрессом, ведь все эти годы нам о нем неустанно напоминают. Моему отцу, потом моей матери, мне и даже моей пятнадцатилетней сестре. За преступления Константина все мы расплачиваемся до сих пор и, вероятно, будем платить еще долго. – На несколько мгновений взгляд Кристиана скользнул вправо, туда, где висела капсула Кортнеров. – Когда всем стало известно о подрыве повстанческой базы на Мельнисе, все тут же обвинили в этом нас. Не прошло и часа с последнего взрыва, как половина галактики кричала о причастности моей семьи. Нейк Брей и Андрей Деванширский были первыми, кто распространял эти слухи, не имея ни малейших доказательств.

– Когда мои люди прибыли на Мельнис, они засекли сигналы ваших кораблей, – сухо напомнил Андрей.

– Да, потому что мой дом был единственным, кто откликнулся на призывы о помощи Лехардов. Я послал к Мельнису своих миротворцев, но все они погибли, когда Крамеры открыли огонь. Я пытался спасти ваших людей, ваша светлость, – процедил Кристиан, обратившись к Андрею, – а вы в ответ обвинили мою семью в умышленном убийстве двух миллионов человек. Полагаю, не вам после этого изобличать Верховный суд в предвзятости.

Андрей молчал.

– Однако, как я уже сказал, дом Диспенсеров помнит о своих долгах и… милосердии. Когда-то Конгресс сохранил жизнь Люсии и Алистеру Диспенсерам. Валтер Крамер был в числе тех, кто выступал за их помилование. Сегодня я намерен вернуть этот долг. Говоря от лица моей семьи, я прошу Верховный суд проявить милосердие к Марку Крамеру и дать шанс ему и его потомкам искупить содеянное Леонидом. Что касается самого Леонида Крамера – ни я, ни члены моей семьи не видят ни единого повода и дальше сохранять ему жизнь.

Кристиан сделал шаг назад, и его капсула тут же вернулась на место. Мистер Роденс что-то коротко сообщил судьям, сидящим по обе стороны от него, и объявил о закрытии слушаний и начале голосования.

– Полчаса, – сухо сказала Мэкки, встретив мой взгляд, когда я впервые за все время отвела глаза от голограммы. – Через полчаса должно все решиться.

Я подползла ближе к стене и, облокотившись на нее спиной, закинула голову назад. Пульс бил в висках, отчего перед глазами танцевали темные пятна. Я все еще чувствовала болезненный отголосок удара Мэкки, который пришелся в точности по затылку, и колющий холод железных наручников, по-прежнему сжимающих запястья.

Еще целых полчаса.

– Я не хочу это видеть, Мэк, – тихо призналась я. – Когда все произойдет и Верховный суд объявит приговор, я не хочу это видеть.

Это была моя последняя просьба. Наверное, поэтому ни Мэкки, ни Калиста не съязвили в ответ. Вздохнув, Мэкки свернула голограмму и оглянулась на Филиппа.

– Сообщишь, когда все закончится?

– Как будет угодно.

Уверена, он закатил глаза, перед тем как его кресло исчезло за дверью. Калиста вышла вслед за ним, не сказав ни слова. Я поняла это, когда тяжелая дверь хлопнула второй раз, а Мэкки с шумом опустилась на пол напротив меня, вытянула ноги и криво усмехнулась. Наверняка, оставаясь здесь со мной, она и сама ощущала себя пленницей. Я огляделась. Узкая душная комната с низким потолком, походящая на гроб, односпальная кровать, маленькая умывальная раковина, несколько полок для одежды и крохотный, припаянный к полу стол с таким же одиноким стулом. Кажется, впервые за несколько недель знакомства я была в комнате Мэкки.

– У тебя нет соседки, – сказала я после нескольких минут молчания.

Мэкки встрепенулась и посмотрела на меня с опаской. Словно сомневалась, что я еще в здравом уме.

– Это было мое условие.

– Условие для чего?

– Для того, чтобы я осталась на Тальясе. Я хотела убраться отсюда, как и ты, – она мельком посмотрела на меня и тут же отвела глаза. – Филипп же рассказывал тебе, что случилось год назад на границе Барлейской системы, не так ли?

– Ты про тот случай, когда погибла сестра Калисты?

Мэкки нахмурилась и кивнула.

– Я потеряла двенадцать человек, включая ее. Думала просить распределение на другую базу, ближе к центру, но меня не отпустили. Зато согласились предоставить индивидуальную комнату. В награду за… успешную миссию. – В ее голосе слышалась горькая насмешка. – Да, нам удалось отбиться от людей Диспенсеров, и миссию сочли успешной. Даже несмотря на смерть почти всей команды. Нравится? – спросила Мэкки, обведя комнату рукой. – Как тебе такой обмен? Жизнь любимого человека на одиночную камеру?

Я едва открыла рот, но Мэкки не дала мне вставить и слова.

– Только не говори, как тебе жаль, – скривившись, оборвала она. – Оставь это для мальчишки Крамеров.

Подтянув колени к груди, она сложила на них руки и опустила голову. Все оставшееся время мы просидели в тишине. Мэкки