Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова

из правил. Образец такого рода поведения показал своим подчиненным сам Лисандр. По словам Плутарха, «он действовал одинаково и во вражеских, и в союзнических городах… Лично присутствуя при многих казнях, изгоняя врагов своих друзей, он дал эллинам образчик лакедемонского правления, судя по которому добра от Спарты ждать было нечего» (Lys. 13). Гармосты вместе с их гарнизонами нанесли большой ущерб реноме Спарты, так как на их счету была целая серия насильственных действий. Даже Лисандр, не отличавшийся мягкостью нрава, иногда осуждал дикое с точки зрения греков поведение спартанских гармостов. Так, согласно преданию, он якобы сказал гармосту Каллибию, оскорбившему известного афинского атлета Автолика, что тот не умеет управлять свободными людьми (Lys. 15).

Отставка Лисандра в 403 г. никак не повлияла на дальнейшую судьбу гармостов. Скорее всего были отстранены от власти только его ближайшие друзья и соратники. Что касается института гармостов, то он просуществовал еще тридцать лет вплоть до битвы при Левктрах.

Для спартанского полиса институт гармостов был во многом чужеродным элементом. Он не вписывался в общий контекст обычных полисных магистратур. Насколько мы знаем, гармосты назначались и эфорами, и навархами, и царями. Точно не были определены ни сроки их деятельности, ни круг полномочий, ни границы подотчетных им территорий. Носители этой должности самим ходом вещей скоро теряли связь с пославшей их общиной. Военная и финансовая самостоятельность гармостов неизбежно ставила их вне полиса и нередко приводила к перерождению этой военной магистратуры в тиранию.

Лисандр много сделал для пополнения всегда пустой казны спартанского полиса. Его дружеские связи с Киром Младшим увеличили поток персидских денег, которые стали поступать в Спарту благодаря заключенным в 412–411 гг. трем спартано-персидским договорам, тексты которых дословно цитирует Фукидид в своей «Истории» (VIII, 18, 37, 58). Именно персидское золото стало основным и самым главным источником доходов для Спарты на последнем этапе Пелопоннесской войны. Персия полностью взяла на себя финансирование всех военных операций спартанцев, и Пелопоннесская война, по сути, была выиграна Спартой на персидские деньги. Согласно Исократу, персидский царь вложил в Пелопоннесскую войну 5 тысяч талантов (De расе, 97), и эта сумма, видимо, не является преувеличенной.

Однако по окончании войны Спарта вновь стала испытывать финансовые проблемы. Для содержания созданной ею державы требовались немалые средства, и без регулярного обложения союзников тут было не обойтись. Спарта решила эту проблему самым радикальным образом. Используя опыт Афинского морского союза, она обязала всех членов своей державы ежегодно вносить в общую казну определенную сумму денег. Общая сумма взносов составляла более тысячи талантов в год (Diod. XIV, 10, 2). Таким образом, Спарта с самого начала стала взыскивать со своих новых союзников столько же денег, сколько Афины, когда те пребывали на вершине своего могущества. Созданная спартанцами в 404 г. казна, хотя официально называлась «союзной кассой», в действительности таковой не была, ибо деньги, минуя союзников, непосредственно поступали в Спарту (Xen. Hell. III, 5, 12). Уже древние авторы, такие как Исократ (XII, 67), Полибий (VI, 49, 10) и Диодор (XIV, 10, 2), единодушно назвали это денежное обложение форосом. Напомним, что в своем специфическом значении слово «форос» употреблялось для обозначения принудительных взносов в Первом афинском морском союзе.

Гармосты, гарнизоны и форос были главными чертами в организации спартанской державы, у истоков которой стоял Лисандр. Уже в древности не раз высказывалась мысль, что спартанская гегемония над Грецией была началом гибели Спарты. Так, по словам Исократа, «политический строй лакедемонян, который в течение семисот лет никто не увидел поколебленным… оказался за короткое время этой власти потрясенным и почти что уничтоженным» (VIII, 95). По мнению Аристотеля, упадок спартанского государства был связан непосредственно с его гегемонией над греческим миром: «Лакедемоняне держались, пока они вели войны, и стали гибнуть, достигнув гегемонии: они не умели пользоваться досугом и не могли заняться каким-либо другим делом, которое стояло бы (в их глазах) важнее военного дела» (Pol. II, 6, 22, 1271b 5–10). Точно такую же точку зрения на спартанскую гегемонию высказывал и Плутарх (Plut. Ages. 5).

Из этих немногих цитат видно, что уже в древности греческие философы и историки подметили важный сдвиг, который произошел в спартанском обществе на рубеже веков. Они совершенно правильно определили момент, начиная с которого Спарта вступила в полосу глубокого кризиса, и столь же верно наметили основные причины этого явления. Пользуясь современной терминологией, можно следующим образом суммировать их мнения. Спарта оказалась несостоятельной в своей внешней политике и в силу «узкой специализации» ее граждан, и в силу отсутствия какой-либо конструктивной идеи, способной вновь объединить греческие полисы, но уже под спартанским руководством.

Как это ни парадоксально звучит, но для Спарты ее победа в Пелопоннесской войне по-своему оказалась роковой. Она неизбежно поставила перед ней задачи, которые Спарта не могла и не умела решать. Как метко заметил А. И. Доватур, после Пелопоннесской войны для Спарты «наступают новые времена, когда перед спартанцем возникает задача показать себя не только как воина, победителя, покорителя, но и как гражданина, правителя, организатора. Спартанцы оказались не на высоте положения и начали гибнуть»[245].

Опыт Спарты показывает ограниченность сил отдельного города-государства, даже такого достаточно обширного, каким была Спарта. Попытки Спарты достичь невозможного — безусловного господства в Балканской Греции и даже Эгеиде, — несмотря на отдельные успехи, в конечном итоге привели к надрыву, катастрофе. Царь Агесилай станет последним спартанским полководцем общегреческого уровня. Но ему уже придется отчаянно бороться не столько за сохранение ведущего положения Спарты в греческом мире, сколько за само ее существование.

Опальный политик

Военные успехи Спарты в глазах современников, безусловно, связывались с именем Лисандра. Его значение и влияние вышли далеко за рамки Спартанского государства. Его именем вершились дела чуть ли не во всей Греции, для которой он являлся центральной политической фигурой.

После падения Афин Лисандр стал, по образному выражению Эд. Мейера, «некоронованным царем Эллады». Его личное влияние и власть были огромными. Исключительное положение Лисандра проявилось, например, в появлении и развитии его культа и даже учреждении (на Самосе) специального празднества в честь Лисандра — Лисандрий. Так самосцы переименовали свой главный религиозный праздник в честь Геры. По свидетельству самосского историка Дурида, «ему первому среди греков города стали воздвигать алтари и приносить жертвы как богу, и он был первым, в честь кого стали петь пеаны» (Duris ар. Plut. Lys. 18, 5). Лисандр, таким образом, — первый известный нам грек, получивший божественные, а не просто героические почести. Но в самой Спарте не обнаружено никаких посвящений или монументов в честь Лисандра, которые были бы сделаны от