Театр невидимых детей - Марцин Щигельский

и апельсины, их ведь всегда приятно получить, хотя долго такому подарку радоваться не будешь. Сколько ни экономь, в конце концов все съедается, верно?

Мне страшно интересно, что я получу, я просто не могу усидеть на стуле. Наконец тетя сует руку в мешок и говорит:

– A теперь Михал.

Я вскакиваю и бегу к ней. Тетя, хмурясь, роется в мешке, это продолжается ужасно долго, и я уже было начинаю опасаться, что мой подарок потерялся, но тут она вдруг широко улыбается и говорит:

– Вот он! Держи!

И подает мне… конверт. Обычный белый конверт. На мгновение я испытываю огромное разочарование, потому что это, наверное, просто открытка с поздравлением, но вдруг мне приходит в голову, что, может, вовсе нет! Может, это письмо от той женщины из Катовице! Поэтому я так долго ждал: тетя припрятала его ко Дню святого Николая!

Я беру конверт, сердце у меня колотится… Нет, внутри точно не письмо. Конверт слишком тонкий. Наверное, просто открытка. Впрочем, нет ни марки, ни адреса. Только мое имя.

– Спасибо, – бормочу я.

– Ты не хочешь посмотреть, что внутри? – спрашивает тетя Люцина.

Я вздыхаю и открываю конверт – он даже не заклеен. Нет, все же не открытка. Фотография. Мгновение я смотрю на нее и вдруг чувствую, что у меня перехватывает дыхание. На снимке – космонавт в белом скафандре, под мышкой у него шлем с прозрачным выпуклым щитком. Внизу черным фломастером написано: «С орбитальным приветом – Михалу Шимчику из детского дома в Дубовом Лесу – Мирослав Гермашевский». Но … как это может быть?

– Что тебе подарили? Что это? – Меандр вытягивает шею, смотрит и восторженно восклицает: – Oй, ну ни фига ж себе!

– И еще кое-что от меня. В дополнение, – говорит тетя Люцина и протягивает мне прямоугольный сверток. Я стою, замерев, и не могу отвести глаз от фотографии. Тетя разворачивает подарок – это рамка со стеклом.

– Можешь вставить снимок, чтобы не помялся, – говорит она. – Нравится?

Я только киваю, у меня просто нет слов. Правда, я совершенно не понимаю, каким чудом пан Гермашевский узнал о моем существовании! Он даже знает, как меня зовут! Подписал мне фотографию, получается, как будто я его видел на самом деле – ну, может, не совсем, но почти…

Тетя ставит фотографию за стекло, а я еще раз смотрю на конверт. Я узнаю́ почерк, я уже видел свое имя, написанное такими же голубыми чернилами. Впрочем, я знаю только одного человека, который пишет перьевой ручкой. Тетя Йола!

– Ну ладно, теперь у вас свободное время, – заявляет тетя Люцина.

– Нет, мы еще не закончили! – восклицает Сильвия. – У нас тоже есть для вас подарки!

Тетя, Механический Дедушка и даже его жена получают от нас очень красивые самодельные закладки для книг. Знаете, как сделать такую закладку? Отрезаете тридцать сантиметров от фотопленки – только нужно, конечно, счистить темную эмульсию, чтобы пленка стала прозрачной. Потом складываете пополам, а внутрь кладете что угодно – засушенный цветок, рисунок, вырезанную из газеты фотографию или что-нибудь еще, только обязательно длинное и плоское. Потом в прямоугольные дырочки по бокам пленки продеваете цветную нитку, на конце завязываете хвостик – и все! Закладка готова! Закладки очень нравятся всем, кому мы их подарили, но я все равно считаю, что у меня – самый лучший подарок! Мы сидим в столовой очень долго, десерт перетекает в полдник. Играем в лудо, едим пирог и пьем оранжад, но потом оказывается, что пора убирать со стола, причем поскорее, потому что уже почти семь и сейчас будет «Спокойной ночи, малыши». Я уже редко смотрю «Спокойной ночи, малыши», ну, разве что «Дашеньку» по средам, но воскресенье – совсем другое дело! По воскресеньям показывают «Пчелу Майю», а ее смотрим не только мы, но даже тетя Люцина, потому что «Пчелу Майю» любят все – так поется в песенке, которая звучит в титрах.

Глава 9

В пятницу утром Сильвия вручает Каролине рулон с афишами. Сама она не может поехать в Люблин, потому что еще не ходит в тамошнюю школу – мы оба пойдем туда только со второго полугодия. Каролина прячет афиши в портфель с тетрадками. Клейстер мы сварили еще вчера и перелили его в банку, которую спрятал к себе в ранец Виктор. Малярная кисть, которую мы стащили из кладовки, – у Изки. Все организовано идеально! Сильвия только огорчается, что афиш слишком мало: она успела нарисовать всего двадцать штук.

В субботу мы заканчиваем подготовку комнаты, которая с этого момента именуется театром. Сильвия даже нарисовала соответствующую табличку, и мы прилепили ее гуммиарабиком к двери. Мы перетаскиваем сюда стулья со всего «Дубового леса». Нам помогает даже Марцелий, хоть он и не играет в спектакле.

– Вы с ума сошли? – волнуется тетя Люцина, когда выясняется, что во время обеда не на чем сидеть. – Ребята, зачем вам столько стульев? Ведь на спектакле будет максимум десять человек.

– В театре никогда ничего не известно. Нужно быть готовым и к лучшему, и к худшему, прочь иллюзии, – заявляет Сильвия, она очень недовольна тем, что нас заставляют вернуть стулья в столовую. – Хорошо, что снега насыпало не слишком много, – говорит она, глядя из окна столовой на подъездную дорожку. – Из-за сугробов часть зрителей наверняка отказалась бы от поездки на премьеру. Ох, чует мое сердце, что я сегодня глаз не сомкну, прочь иллюзии!

Ее настроение передается остальным, мне тоже не сидится на месте. Тетя Люцина заявляет, что мы просто невыносимы, и этот спектакль – первый и последний в ее жизни, потому что никаких нервов не хватит. Тем не менее она помогает нам передвинуть стулья и сцену, потому что за ужином Сильвия приходит к выводу, что сцена все же должна быть напротив входа, а не сбоку.

– Завтра нас ждет великий день! – торжественно заявляет она, когда мы расходимся по своим комнатам. – Завтра все изменится!

Никто не отвечает – мы так устали, что едва стоим на ногах. Часы над пианино бьют десять!

Я почти замертво валюсь на кровать, кладу голову на подушку, закрываю глаза – и в ту же самую минуту…

– Михал! Вставай! – Сильвия с криками колотит в мою дверь. – Случилось нечто ужасное! Это рок! Рок‼!

Почему в комнате так светло? Ничего не соображая, я оглядываюсь, смотрю на будильник. Почти восемь! Я проспал девять часов и даже не заметил! Поразительно! При этом я совершенно не чувствую себя выспавшимся. Охотно бы закрыл глаза и…

– Ты там что, умер? – Сильвия нажимает на ручку двери и врывается в комнату. – Ну, вставай же, ради бога! Он был прав!

– Кто был прав? – Я сажусь на кровати.

– Виктор! – Сильвия подбегает к окну и одним движением откидывает занавеску. – Что тринадцатое число – несчастливое. Ты только посмотри!

Сон с меня моментально слетает. Я спрыгиваю с кровати и подбегаю к окну. В первое мгновение не понимаю, что передо мной. Весь мир исчез под мягким белым пухом!

– Это ж надо, как замело! – восклицаю я.

– Катастрофа! – жалуется Сильвия. – Такой снегопад, сугробы по колено. Я за всю свою жизнь столько снега не видела, прочь иллюзии! Все напрасно, все зря. Боже мой, за что ты меня так караешь?!

– Но чего ты…

– Как это чего я? Ты меня спрашиваешь, чего я?! – Сильвия мечется по комнате. – Да ведь