Театр невидимых детей - Марцин Щигельский

Солдат взглядывает на нее исподлобья и поспешно доедает горячий суп.

– Журек, – удовлетворенно комментирует первая женщина. – На сале.

– Простите. – Сильвия делает шаг вперед. – А то мы тут… То есть по телевизору говорили, что война, но мы не понимаем…

– С кем, собственно, эта война? – спрашивает Изка.

Женщины смотрят на нас, солдат еще быстрее орудует ложкой.

– С людьми! – мрачно заявляет женщина в платке. – Со всеми нами.

– Славка, что ты такое говоришь? – волнуется женщина в шапке. – Они ж потом эти глупости другим будут повторять!

– Но мы никому не скажем! Честное слово! – заверяет Сильвия и сует сумочку под мышку.

– Это не война, а военное положение, – объясняет женщина. – То есть как будто война, но не война.

– Но зачем? – удивляется Меандр. – Учения, что ли?

– Нет. Просто они не сумели справиться с людьми, с протестами, а когда военное положение, обычные законы не действуют и правительство может делать что захочет. Комендантский час, и запрещено переезжать из города в город. Телефоны отключили, всех, кто в «Солидарности», арестовали. Им кажется, что они заставят нас всех сидеть тихо.

– Вы лучше идите домой и не забивайте себе голову, – советует женщина, которую зовут Славка.

– То есть это война с «Солидарностью», да? – уточняет Марцелий.

Пожилая женщина смотрит на него долгим взглядом, потом забирает у солдата пустую кастрюльку и подает ее подруге.

– Честное слово, будет лучше, если вы перестанете шататься по улицам и вернетесь домой, – отрезает она, отворачивается и идет к своей подворотне.

На стене кто-то нарисовал углем карикатуру – квадратная голова, квадратные черные очки, тонкая шея и клочки волос над ушами, а внизу надпись: «Ярузельский – дракон Вавельский». Женщины подталкивают друг друга локтями и смеются.

– А вы видели афиши Театра невидимых детей? – кричит им вслед Сильвия, но женщины даже не оглядываются.

– Ничего не понимаю, – говорит Изка. – Ведь в «Солидарности» – поляки, и в правительстве – тоже. И наша армия и милиция – поляки. Как это может быть, что поляки объявили войну полякам?

– Понятия не имею. Пойдем, тетя Ирмина тут недалеко живет, – машет нам Марцелий.

* * *

– Нету ее. – Пожилой мужчина недовольно смотрит на нас в приоткрытую дверь – через цепочку.

– А когда она вернется? – спрашивает Каролина.

– Не знаю.

– Понимаете… – Каролина делает шаг вперед, а пожилой мужчина отступает и захлопывает перед ее носом дверь.

– Послушайте! – кричит Сильвия. – Мы из «Дубового леса» и не понимаем, что происходит! Пожалуйста, откройте!

После паузы замок щелкает и дверь снова приоткрывается сантиметров на десять.

– Из приюта, что ли? – подозрительно разглядывая нас, спрашивает мужчина.

– Из детского дома, – поправляет Каролина. – Тетя Ирмина у нас работает. Мы утром проснулись, а тети нет… То есть нашей воспитательницы, пани Люцины Каминьской нет. Она все еще не вернулась, а мы не знаем, что делать. Может, тетя Ирмина…

– Ирка в пятницу в Краков поехала, к брату, – прерывает ее мужчина. – Сегодня вечером должна была вернуться, но из-за всего этого цирка, небось, там останется. Я ничего не знаю, потому что телефон отключен и телеграммы тоже не принимают.

– Что же нам делать? – спрашивает Марцелий.

– А я откуда знаю? – Пожилой мужчина пожимает плечами. – Идите в милицию, в детскую комнату.

– A вы, случайно, не знаете, где может быть пани Люцина? – спрашивает Сильвия. – Наверняка что-то случилось, она точно не могла никуда уехать, потому что у нас в «Дубовом лесу» сегодня премьера.

– Ничего не знаю. Я всегда Ирке говорил, чтобы она бросила этот приют, так нет! Теперь вы еще на мою голову! Идите отсюда!

И – бабах! – дверь снова захлопывается.

– Кто это? – спрашивает Меандр.

– Отец тети, – объясняет Марцелий.

– До чего же отвратительный старикашка, прочь иллюзии! – говорит Сильвия. – Кто бы мог подумать? А пани Ирмина такая прелестная женщина!

Ну, она не всегда так думала – когда однажды тетя Ирмина занималась с ней польским и исчеркала весь диктант красной ручкой, Сильвия чуть не лопнула от злости! И только когда тетя принесла нам реквизит для пьесы, Сильвия вдруг изменила к ней отношение и начала называть ее «прелестной женщиной». Когда тетя Ирмина впервые это услышала, она так смеялась, что у нее даже очки запотели – это было утром, в саду, и как раз начались первые заморозки.

– В детскую комнату я точно не пойду. – Виктор делает гневное лицо. – Лучше умереть!

– Никто не пойдет! – успокаивает его Изка. – Возвращаемся в «Дубовый лес». Может, тетя Люцина давно там.

– Боже, до спектакля два часа! – Сильвия смотрит на часы. – Как мы успеем?

– Сильвия, да успокойся ты наконец со своим спектаклем! – взрывается Марцелий. – Ты же отлично понимаешь, что сегодня никакой премьеры не будет!

Мы очень долго ждем автобуса – он появляется почти через час. Кроме нас – никого. Мы выходим на окраине и по заснеженной улице идем к шоссе. У Сильвии на глазах слезы. Когда ей кажется, что никто не видит, она украдкой их вытирает. Я хотел бы ее утешить, но не знаю как.

– Мы устроим премьеру, – говорю я. – Если не сегодня, то через неделю или после праздников, вот увидишь.

– После праздников! – Сильвия сердито смотрит на меня. – Еще неизвестно, что случится до этих праздников…

Мы уже недалеко от шоссе. Виктор опускает голову и вдруг останавливается.

– Слышите? – спрашивает он.

Издалека доносится глухой рокот. Он напоминает далекие, протяжные раскаты грома.

– Что это? – Меандр приподнимает ухо своей ушанки, чтобы лучше слышать. – Что-то едет?

Мы подбегаем к концу улицы, снова начинает сыпать снег – мелкими, но густыми хлопьями. По шоссе идут танки, бронетранспортеры и военные грузовики с зелеными кузовами, затянутыми брезентом. Они двигаются медленно, моторы глухо рычат.

Темнеет – впрочем, сегодня так пасмурно, что уже в полдень было похоже на сумерки. Метель приглушает звук и размывает контуры машин, которые напоминают стаю грозно порыкивающих доисторических чудовищ.

– И правда война, – тихо говорит Каролина.

* * *

Тетя Люцина не возвращается.

В понедельник около полудня приезжает на телеге жена Механического Дедушки, привозит нам хлеб и молоко. Похоже, за эту неделю она постарела на десять лет – насколько это вообще возможно. Мы узнаем от нее, что у пана Антония случился еще один инсульт, а тетя Люцина арестована.

– Если повезет, ее быстро выпустят. Впрочем, Ирмина, наверное, завтра вернется, в крайнем случае послезавтра, – говорит она, доставая на кухне хлеб из сумок. – Не волнуйтесь. А если это затянется, наверное, кого-нибудь к вам пришлют. В конце концов, как бы там ни было, это государственное заведение.

– Кто пришлет? Кого? – интересуется Сильвия.

Старушка не отвечает, она очень спешит, потому что ее привез на телеге знакомый, которому нужно поскорее вернуться домой, а он еще обещал отвезти ее в Люблин, в больницу, где лежит пан Антоний.

Работает только первый канал. Исчезли прежние дикторши и большинство привычных телепрограмм. Те, кто передает новости, одеты в военную форму. По радио – только скучная классическая музыка или народная, песен вообще не передают.

Поскольку занятия отменили и школы закрыты, мы все сидим в «Дубовом лесу». Я всегда мечтал о таком дне, когда ничего – ничегошеньки! – не надо будет делать, а теперь, когда такой день действительно настал, не могу найти себе места. Ни читать не хочется, ни рисовать, ни играть. Я приношу