Последняя жертва - Шэрон Болтон

Шон встал.

— Сейчас, полагаю, самое время налить тебе рюмочку и показать свою коллекцию, — заявил он также неестественно громко.

В любом другом случае подобное предложение заставило бы меня, как страуса, зарыться головой в песок. Но Шон даже не смотрел на меня. Он разглядывал густые заросли ясеня в том месте, которое он назвал «восемь часов». Не сговариваясь, мы двинулись назад по тропинке, и, когда проходили мимо этого места, я определенно заметила какое-то движение в кустах. Как будто удалялся кто-то, одетый в черное.

— Жди здесь, — велел Шон и бросился к тому месту, где кто-то шевелился, как ему показалось.

— Стой, приятель! — крикнул он, приблизившись к зарослям. — Там неприметный обрыв. Не двигайся!

Он обежал кусты и скрылся из виду, оставив меня одну на тропинке. Температура резко снизилась, поднялся ветер. Куртку я не взяла. Ждала, когда появится Шон. А вдруг не появится? Но через пару минут он вернулся. Я видела, как он быстро пробирается сквозь кустарник.

— Извини, — пробормотал он, подходя ко мне. — Ложная тревога.

— Никого? — спросила я.

— Ботаник-любитель, — ответил он. — Пожилой американец. Искал зеленокрылые орхидеи. Похоже, я его напугал.

— Ты меня напугал!

— Извини, извини. Просто, когда я работаю — а это большая часть моей жизни, — вынужден всецело полагаться на инстинкты. Иногда они меня подводят.

Он выглядел таким смущенным, что я невольно его пожалела.

— Видимо, вы слишком много времени проводите в джунглях.

— Возможно, — согласился он. — Ну что, пойдем выпьем?

Я отклонила, уже не столь резко, второе приглашение Шона зайти в дом, но уже по дороге домой впервые за последние несколько дней почувствовала некоторое успокоение. Что-то, присущее Андерклиффу или мужчине, живущему там, прогнало мои тревоги. Я безмерно устала и была уверена, что сегодня посплю. Хватит с меня неприятных сюрпризов.

На дорогах было спокойно, поэтому я быстро добралась до поворота к нашему поселку. Когда я притормозила и включила сигнал поворота, в зеркале заднего вида заметила автомобиль. Маленькую серебристую машинку. Я повернула и сразу начала спускаться по холму — эта дорога вела к моему дому. Машина последовала за мной. Я больше не видела ее, хотя несколько раз и притормаживала, но видела свет ее фар. Я свернула на Бурн-лейн, остановилась, погасила фары и стала ждать. Я прождала пять, может быть десять минут, но машина не появилась. Другой дороги здесь не было, однако мимо меня машина не проезжала. Наконец я сдалась и поехала домой. Однако меня не покидала мысль: неужели инстинкты Шона не подвели его?

Выйдя из машины, я увидела, что входная дверь выглядит не так, как всегда. Над почтовым ящиком была прибита мертвая гадюка, и кто-то белой краской оставил мне послание, в котором явно присутствовало рациональное зерно.

«Уродливая корова» — гласила надпись.

27

Поэтому вместо того, чтобы насладиться горячим душем и упасть на кровать, мне пришлось искать банку с уайт-спиритом и отчищать входную дверь. Тот, кто нанес мне сегодня вечером визит, ушел совсем недавно — краска была совсем свежая.

Змея была прибита к двери обычным гвоздем. Она была дохлая, и я надеялась, что умерла она до того, как семь сантиметров железа пронзили ее тело. И змея, и гвоздь отправились в мусорную корзину. Об этом происшествии я не собиралась сообщать в полицию. Даже если они уже не считают меня жаждущей внимания бездельницей, что-то не хотелось мне рассказывать молодому констеблю, какие именно слова неизвестный написал на моей входной двери.

Как и большинство женщин, я плачу, когда злюсь. Пока я оттирала надпись с дубовой, окрашенной в голубой цвет двери, меня просто распирало от злости. А не так давно я чувствовала себя здесь в безопасности! Укрытой от посторонних глаз, от надоедливых взглядов, от назойливой доброты и снисходительных попыток завести дружеские отношения. Но события последних дней ясно дали мне понять: здесь я совершенно не защищена. И не важно, как низко опускаю я голову, насколько умело прячу от окружающих свое лицо, — всегда найдутся люди, считающие, что могут судить меня по тому, как я выгляжу.

— Не самое подходящее время для генеральной уборки.

Я так растерялась, как будто меня застали за актом вандализма. Я подпрыгнула и обернулась, потом бросила взгляд на дверь. На ней еще остались следы белой краски, но слов прочесть уже было нельзя.

— Вот уж не думала, что человек, занимающий такой пост, работает в ночную смену. — Это было первое, что пришло мне в голову, и слова прозвучали гораздо резче, чем мне хотелось.

Я заметила, что Мэт не сводит глаз с входной двери и вот-вот задаст мне вопрос, почему я счищаю с двери краску в начале двенадцатого ночи. По правде говоря, я не хотела, чтобы он спросил.

— Прошу прощения, не понял.

Он был не один. У его ног сидел молодой коккер-спаниель с умильной мордочкой и черной, густой, блестящей шерстью. Мэт шагнул вперед и коснулся пальцем белой полоски, от которой я не успела избавиться. Еще две минуты, и от краски не осталось бы и следа.

— Не спится? — вновь взялась я за свое. — Мы встречаемся исключительно по ночам.

— Я заходил к Клайву Вентри пропустить рюмочку. Да и Молли любит лунный свет. Я только свернул в переулок и сразу увидел, что ты яростно трешь дверь. Что здесь произошло?

— Ничего. — Я вытерла остатки краски и подняла с пола банку с растворителем.

Я вошла в дом, оставив Мэта с Молли у порога. Поспешила в кухню, выбросила тряпку и вымыла руки. Я почувствовала, как что-то мягкое уткнулось мне в икру, опустила глаза и увидела, что Молли тычется носом в мою ногу. Значит, и ее хозяин тоже вошел в дом. Я обернулась.

— Оттуда мой дом не видно, — сказала я.

— Совята нашлись?

— Откуда ты знаешь?

— Я приказал, чтобы мне докладывали обо всех происшествиях в поселке. Нашлись?

Я подошла к клетке, которая все еще стояла на стойке, и сделала вид, что заглядываю внутрь.

— Нет, — ответила я. — Не нашлись.

Он повернулся и подошел к двери черного хода — осмотреть задвижки, которые я прибила.

— Минувшей ночью ты закрывала двери на задвижки? — спросил он.

— Нет, они там исключительно в декоративных целях, — отрезала я.

— Ты и на совят орала? Поэтому они от тебя улетели?

— Со мной все в полном порядке. Не стоит меня проведывать. Уверена, у тебя есть масса более неотложных дел.

Мэт медленно покачал головой.

— Ты на самом деле не умеешь ладить с людьми, да? — Он явно опешил.

Я опустила глаза на пустую клетку. Разумеется, он был совершенно прав: я не умею вести себя с людьми, которым кажется, что они меня знают. Я, если уж приходится, предпочитаю общаться с людьми на профессиональном уровне, но, как только затрагиваются личные темы, внутри у меня все сжимается.

Близилась полночь, но Мэт и не думал уходить, а Молли уютно устроилась в кухне на коврике. Я могла бы сотнями способов намекнуть им, чтобы убирались, даже без свойственной мне грубости. Но вместо этого я подошла к стойке и стала наполнять чайник.

Мэт устроился на одном из стульев.

— Черный, с двумя ложками сахара, пожалуйста, — сказал он.

— Как Клайв? — спросила я, потому что нужно было что-то сказать.

Меня абсолютно не интересовал Клайв Вентри.

— Нервничает.

— У него, как и у остальных, развилась боязнь змей?

— О, думаю, Клайва несколькими змеями не испугаешь. Он что-то упоминал о родственниках, которые должны приехать, и у меня создалось впечатление, что этих родственников не очень-то ждут. Подозреваю, что, когда у человека много денег, следует ожидать повышенного и нежелательного внимания со стороны родни.

Я потянулась за кофейником и вспомнила о поселковом собрании в доме Клайва Вентри, о высоком мужчине, которого только мы с Клайвом заметили на верхней галерее.

— Кофе без кофеина? — спросил Мэт таким тоном, как если бы заподозрил, что ему в напиток подмешали какую-то гадость.

— Да. Извини. Засиделся за писаниной? Поэтому не спишь?

— Господи, нет! Я на службе четко с девяти до пяти. По вечерам я работаю над романом.

Мне показалось, что я ослышалась.

— Над чем?

Взгляд его серых блестящих глаз пронзил меня. Мне показалось, что я не смогу выдержать этот взгляд больше секунды. Я отвернулась и сосредоточилась на чайнике.

— Над историческим романом, — ответил Мэт. — События развиваются во время Англо-бурской войны. Две девушки из Шропшира становятся медсестрами-добровольцами.

— Ты меня разыгрываешь, — пробормотала я через плечо.

— Хочешь почитать?

Чайник вскипел. Я наполнила две чашки и рискнула взглянуть на Мэта.

— Ты очень странный парень, — вдруг призналась я.