Джип, ноутбук, прошлое - Константин Костинов

Ноутбук сразу же был оккупирован Аней, тосковавшей и скучающей. Теперь она целыми днями просиживали за ним, читаю книги одну за другой и рисую по очереди эльфов и орков в альбоме.

Оживлялась девочка разве что на выходных, когда появлялась возможность встретиться и поговорить со своим приятелем Володей. О чем они там болтали, Аня не рассказывала, разве что упомянула, что отец Володи служит околоточным надзирателем, то есть кем-то вроде участкового.

Юля все ж таки не стала возвращаться к своей идее изменения истории и непременной победы в Первой мировой. Во-первых, Руслан строго-настрого запретил ей даже приближаться к любым людям, имеющим хоть какое-то отношение к государственной службе. Во-вторых, она опасалась, что в случае активизации деятельности по изменению истории все-таки появится патруль времени. Ведь кто убил Мациевича до сих пор точно неизвестно. Правда, с Котельниковым ничего не случилось, несмотря на то, что они подкинули ему идею насчет парашюта. Однако пока было неясно, уловил ли он вообще эту идею. Может, потому и жив, что не уловил. Ну и наконец, Юля пока не смогла придумать, как что-то менять в истории – внедрять те же танки – с учетом вышеназванных условий.

Деятельная натура госпожи Лазаревич не позволяла долго сидеть без действия, так что Юля очень скоро придумала себе занятие.

– Руслан, – сказала как-то в конце октября Юля за завтраком, – я тут подумала…

– Смотри, не увлекайся, – пошутил он – А то привыкнешь.

– Руслан!

– Юля! Ну, что ты там подумала?

– Вот смотри. Мы – в прошлом.

– Ну?

– Здесь живет множество людей, исторических личностей, которые уже известны, или станут известны в будущем. Давай находить таких людей.

– Зачем?

– Будем собирать у них автографы.

– Юля, ты же никогда ничем таким не увлекалась.

– Ну, одно дело автограф какой-нибудь певицы Альбины или Изабеллы, которую через неделю не вспомнят, и совсем другое, скажем собственноручно подписанная картина Гитлера. Представляешь, сколько можно будет получить лет через тридцать за картину Гитлера с надписью "Дорогой Юле на добрую память"?

– Лет через тридцать? Представляю. Десять лет без права переписки.

– Ну, не Гитлера, ну не картину. Скажем просто автограф художника. Репина, например…

– Почему Репина?

– Просто я его первым вспомнила.

Руслан подумал. А правда, почему нет?

– Ну и кого первого будем ловить?

– Репина.

– Почему Репина?

– Потому, – хитро прищурилась Юля, – что я ему уже написала письмо и он ответил, что может уделить нам время для беседы восьмого ноября на своей даче в Куоккале.

– Ни фига себе дача.

Аян наотрез отказалась смотреть на "Бурлаков на Волге", поэтому, посомневавшись, Лазаревичи оставили ее дома, под присмотром Танюши и приехали в дачный поселок вдвоем.

Дачка у художника действительно была дай бог каждому: двухэтажная, большая, с выступами-эркерами и крутыми стеклянными крышами, видим, над студией.

– А швейцар здесь есть?

– Нет, – ответила Юля, – у Репина не было швейцара. В смысле, нет. Он писал.

Они поднялись на крыльцо и вошли в прихожую, с огромным узорным окном во всю стену. У окна висел блестящий медный гонг, над ним – плакат "Самопомощь. Сами снимайте пальто калоши. Бейте весело крепче в Там-Там…".

Руслан помог жене раздеться, повесил пальто на вешалку, снял калоши.

"Удобная, кстати, штука, эти калоши. Весело блестящие черным резиновым блеском, с теплой красной подкладкой, они надевались на обувь и берегли ее от грязи, а ноги – от сырости. И здоровье бережется и ходить по дому можно на американский манер – в обуви. Куда они, спрашивается, пропали в наше время?"

Руслан поставил калоши на стойку и прошел с Юлей внутрь дачи.

В увешанной картинами и набросками студии на втором этаже, куда вела крутая деревянная лестница с резными перилами, находились три человека. Две женщины, также присутствовавшие здесь, хором охнули и куда-то убежали.

– Доброе утро, – настороженно поздоровался Руслан. Хмурые лица присутствующих как-то настораживали.

Справа сидел на стуле седой мужчина с газетой в руках, слева примостился в низком кресле нескладный высокий человек с крупным носом и аккуратными усами. Кресло ему было мало и низко, поэтому человек сложился, как столярный метр.

Рядом с Лазаревичами наклонился над огромным фотоаппаратом на треноге еще один мужчина, лет, пятидесяти, в черном костюме с подкрученными усиками. Ему бы еще котелок – вылитая статуя фотографа, что стоит – или будет стоять? – в двадцать первом веке неподалеку от Невского проспекта.

– Доброе утро. Вы, видимо, господин Лазаревчи с супругой? – отложил газету и встал седой.

– Совершенно верно. Лазаревич Руслан Аркадьевич, инженер с фабрики Фрезе, моя супруга Юлия. Илья Ефимович, если не ошибаюсь?

Репин наклонил голову:

– Не ошибаетесь. Меня вы знаете. Мой старый знакомый, Николай Эммануилович Корнейчуков…

Юля вздрогнула и впилась глазами в усатого.

– …господин фотограф Карл Карлович Булла.

– Илья Ефимович, что-то произошло?

Усатый откинулся на кресле и неосознанно приобрел ту же позу, что и на висящей за ним картине, где, похоже, он сам и был изображен.

По выражению лица Репина можно было прочитать "Стыдно, молодой человек…", однако он сдержался:

– Лев Николаевич умер.

Глава 29

Долго задерживаться у Репина Лазаревичи не стали. Тот был явственно расстроен смертью Толстого, хотя и не отпустил Руслана с Юлей без кружки чаю с печеньем. Неразговорчивый Карл Карлович сделал несколько снимков семьи Лазаревичей вместе с Репиным и журналистом Корнейчуковым, что несколько утешило Юлю, не ставшую доставать свой цифровик для фотографирования. Рядом с фотографом, который несомненно заинтересуется последними изысками американской мысли, это было просто неосторожно. Однако, к некоторому удивлению Руслана, Юля нисколечко не расстроилась, выпросив у знаменитого художника и удивленного журналиста возможность получить личный автограф на фотографиях, когда они будут получены.

На полпути к дому Руслан вспомнил кое о чем и сказал извозчику ехать в Эртелев переулок, чтобы обсудить с Фрезе одну идейку.

– Добрый день, Руслан Аркадьевич.

– Добрый день, Равиль. Петр Александрович у себя?

– Нет, уехал.

– Сегодня вернется?

– Да, обещал в скором времени.

– Спасибо. Я подожду его в кабинете.

Запасной ключ от кабинета у Руслана был.

Кузнечный мастер Равиль задумчиво смотрел вслед странной семейке.

"Интересно, зачем они нужны охранке? Никакого отношения к революционерам…"

– Эй, стой, ты куда?

– К господину Лазаревичу. Он просил, как только появится, чтобы я к нему подошел.

– Ну, смотри.

– Равиль…

– Мастер Шарафутдинов.

– Он просил поторопиться.

– Ладно иди. Только быстро.

– Юля, ты чего такая довольная? – Руслан оторвался от бумаг, на которых с увлечением набрасывал эскиз, и посмотрел на сидящую в кресле жену.

Юля только что не напевала.

Неприметный человек тенью прокрался по коридору и остановился у двери кабинета хозяина. Остановился, прислушался. Наклонился и приник ухом к замочной скважине.

– Руслан, ты хоть понял, что мы сегодня встретились с живой историей?

– С Репиным? Ну да, понял.

– Руслан! Ты бесчувственный рациональный тип! Это же РЕПИН!

– Репин, Репин… Юля, для меня это был просто пожилой человек. Он, конечно, великий, но это же не повод так им восторгаться. Уважать – да.

– Если бы ты встретил на улице… мм… Валуева, ты бы просто спросил у него "Привет, как дела?"

– Да вообще бы ничего не стал спрашивать. Уверен, назойливые приставалы ему давно надоели.

Юля вздохнула:

– И с этим человеком я живу… Вот найду пылкого, романтичного гусара…

– Ага, поручика Ржевского. Как ты его узнаешь, даже если вдруг встретишь?

– Да уж как-нибудь узна…

Юля заулыбалась, как девчонка, подготовившая хитрую пакость:

– А ты узнал журналиста, с которым мы разговаривали у Репина?

– Николай Эммануилович? – вспомнил Руслан, – А должен был?

– Руслан! Ты меня разочаровываешь. Даже я поняла, кто это! Вспомни его фамилию.

– Корнейчуков? Кажется, был такой писатель… Это он, что ли?

– Руслан, подумай, как следует. Кор-ней-чу-ков…

– …ский, – Лазаревич сообразил быстро и поднял ошарашенный взгляд на жену. Чуковский? Это был он? Что ж ты молчала?!

– А что, я должна была закричать: "Ой, Руслан, смотри, это же Корней Чуковский, который станет в будущем знаменитым детским писателем! Смотрите все!". Ты Репину меньше удивился, чем Чуковскому!