Поэты и цари - Валерия Новодворская

Марина рано начинает читать серьезные книги и писать романтические стихи. В 17 лет у нее уже что-то получается, слышен отдаленный гром грядущей поэтической грозы. «О, золотые времена, где взор смелей и сердце чище! О, золотые имена: Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!» Но Мария Александровна в 1902 году заболевает чахоткой. Марине десять лет, но, поскольку семья уезжает за границу, маленькие Цветаевы меняют пансион за пансионом, гимназию за гимназией: Италия, Швейцария, Германия. В 1905 году они едут в Крым, в Ялту. А там все бредят Шмидтом, революционным лейтенантом, там негодуют и проклинают адмирала Чухнина, громившего «Очаков». И кто тогда избежал обаяния этого образа? Куприн, Пастернак – все подпали под чары этой безумной, вредной и иррациональной романтики. Тогда и впредь. Вплоть до Шуры Балаганова и других сыновей героя. Но Ялта не помогла, и Цветаевы возвращаются в любимое Маринино место на земле, в Тарусу, где они отдыхали летом. «Тихая и голубая плещет Ока». Дни в Тарусе Марина потом сравнит с «разноцветными бусами». Это ее Земля обетованная. Она выберет ее для последнего приюта. Но этому сбыться было не суждено. Однако просьбу Марины местные ее почитатели выполнили: на большом камне высекли слова: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Время не пожалело Марину. Надеюсь, оно хотя бы сохранит эту плиту.

В 1906 году мать Аси и Марины умрет в любимой Тарусе. Марина была в таком шоке, что не могла жить в осиротевшем доме, в Трехпрудном переулке. («В переулок сходи Трехпрудный, в эту душу моей души».) Она принимает странное решение и поступает в интернат при московской гимназии. Марина – с детства максималистка, она сменила три гимназии из-за своей ранимости и конфликтности. Она рубит сплеча. Вот, скажем, история с переводом. Она перевела «Орленка» Ростана. Перевод был очень хорош, по словам Аси. Но когда Марина узнала, что «Орленок» уже переведен, она уничтожила свою версию. А сколько есть переводов Шекспира! А «Фауст»? Ни Лозинский, ни Пастернак своих версий не рвали. И Ростан, и Орленок – юный сын Наполеона, умерший в Австрии, – очень подходили Марине. «Если здесь аресты, я участник» – как это по-дворянски и как это по-цветаевски!

«Боярыня Марина» – это обязывает. У Марины была польская бабушка, от портрета которой за версту отдавало шляхтой, ее гордыней, ее стоицизмом. Недаром же Цветаева отождествляла себя с Мариной Мнишек! С Мариной, авантюристкой Мариной, которая посмела претендовать на царский престол. Цветаевой не надо было претензий, великие поэты – цари и даже превыше царей. Она скоро найдет себе царевича, и он погубит ее жизнь, как Дмитрий-Григорий погубил жизнь дочери польского пана. В 1908 году Цветаева окончила гимназию. Летом 1909-го она едет в Париж, где слушает лекции по старофранцузской литературе в Сорбонне. Прекрасный и бесполезный для жизни предмет! И это тоже в Маринином характере. Лишнее важнее необходимого. Марине не пришло в голову идти в университет. Она – гуманитарий и хочет быть поэтом. Все-таки печатается с 16 лет.

В 1910 году Марина издает за свой счет сборник стихов «Вечерний альбом» тиражом в 500 экземпляров. Но до этого, если верить Асе, попытается покончить с собой. В 1909 году. Прямо цитата из ее же стихов, молитва, мольба: «Ты дал мне детство – лучше сказки и дай мне смерть – в семнадцать лет!» И это тоже цветаевское, максималистское, поэтическое: умереть юной, чистой, бескомпромиссной, умереть, пока не убили душу, пока жизнь не стянула вниз за ноги с Парнаса. Стихи благосклонно замечены «взрослыми» поэтами. Добрый Максимилиан Волошин зовет ее в свою Элладу, в обитель Муз, в Коктебель. Он давно играет там роль Аполлона и дает Музам, юношам и юницам, мастер-класс. И там возникает этот самый царевич: Сергей Яковлевич Эфрон. Он сирота, сын революционеров, совсем мальчик, на год моложе Марины. И он очень левый: цареубийцы, Брут, Кассий, лейтенант Шмидт, Учредилка. При этом он кадет Офицерской академии. Марина приезжает в Крым в 1911 году, тут же он знакомится с Мариной, в январе 1912 года – уже свадьба. Ранние скоропалительные браки обычно распадаются, но этот, к сожалению, не распался. Великая жена выдумала своего вполне заурядного мужа, имени которого никто бы и не узнал, если бы он не был мужем Марины Цветаевой и не составил несчастье ее жизни. Марина была очарованная душа, она дописывала, додумывала людей. Она привязывалась к ним со страстью и восторгом, и нередко ее отталкивали или не понимали. Чего стоит одна только Сонечка, хорошенькая девица, ничем, впрочем, не замечательная, которая получила от Марины повесть, кучу восторгов, море любви ни за что ни про что и даже не сумела это оценить, в конце концов сбежав от Марининых восторгов! Марина была максималисткой во всем и перед любимыми поэтами буквально становилась на колени, как перед Блоком («Опущусь на колени в снег и во имя твое святое поцелую вечерний снег»). «Вседержитель моей души» – это очень большой перебор. Хотя, пожалуй, лучше, чем тому же несчастному Блоку не подавать руки. Я, кажется, понимаю, почему Рильке не ответил на страстные Маринины письма. Испугался. Принял за ошалевшую поклонницу. Не разглядел гения. Ведь только у Марины, у Лорки да еще у Моцарта была эта редкая смесь детскости и гениальности. Но Лорку хотя бы убили быстро, и он до последних минут не верил, что его могут расстрелять. Угрюмым фалангистам, которые везли его на казнь, он рассказывал, как в лагере создаст театр и какие спектакли будет ставить. А когда понял, повел себя как испуганное дитя: плакал, его руки не могли оторвать от борта грузовика. Как фалангисты смогли, как у них поднялась рука, я не знаю… Веселый и доверчивый Моцарт тоже вполне бездумно выпил свой яд. Блаженство неведения… Хуже всех было Марине. Боярыне Морозовой, боярыне Цветаевой, бедной донне Анне Ахматовой, бедному апостолу Осипу Мандельштаму… Нам здесь, в России, всегда было хуже всех.

В том же 1912 году выходит Маринин сборник «Волшебный фонарь». И сразу же – еще один, «Из двух книг». Рождается Ариадна, Аля, дитя-эльф с огромными глазами, которую нашли в стихах, как в капусте. В пять лет она декламировала стихи Блока, причем в стиле фэнтези.

Иногда Марине сладко жить на свете, и она сочиняет оду Тверской, «колыбели полудетских сердец», где они гуляли с Асей и смотрели, как, «возвышаясь над площадью серой, розовеет Страстной монастырь». Тогда ей казалось, что «все пройдем мы с любовью и верой». Иногда же (уже в 1913 г., в 21 год) она видела свою могилу и говорила из нее с прохожими. «Не думай, что здесь – могила, что я появлюсь, грозя… Я слишком сама любила смеяться, когда нельзя!.. Сорви себе стебель дикий и ягоду ему вслед, – кладбищенской земляники крупнее и слаще нет».

Еще ни один прохожий не отыскал в Елабуге могилу Марины Цветаевой, и еще никто не видел плиты из этого стихотворения: «Прочти – слепоты куриной и маков набрав букет, что звали меня Мариной и сколько мне было лет». Здесь уже осадок горечи, предощущение ужаса. А повод появится скоро… Марина посвящает стихи Сереже, своему царевичу. Марина читает стихи в Феодосии, на фоне любимых волн. («Доверься морю! Не обманет. – Плыви, корабль-корабель! Я нянюшка – всех лучше – нянек, всем колыбелям колыбель…Не будет вольным володеньям твоим ни края, ни конца… Испей, сыночек двухнедельный, испей морского питьеца. Испей, испей его, испробуй! Утробу тощую согрей. Иди, иди ко мне в учебу – к пенящейся груди моей!») Изменчивое, ласковое, смертельное море, вольное, неоседланное, неукротимое – это Маринина стихия. Морское имя, морские повадки сирены и русалки.

Но в августе 1913 года умирает Маринин отец, и это ужасно. У ребенка не осталось родителей. Опоры больше не будет никогда. Марина со страстью обустраивает свой домик в Москве, они с Сергеем въедут туда в 1914 году. И Марина покинет его только вместе со страной, в 1922 году. Собачья площадка, Борисоглебский переулок, № 6, второй этаж, кв. № 3. Он стоит и поныне, а музея Цветаевой все нет и нет.

В квартире было семь комнат, витражи, печи с цветными изразцами, красивая лепнина стен. Три года счастья и безмятежности еще оставались у Марины. Она едет в Питер – и в 1915 году, и в 1916-м. Но не может встретиться со своими кумирами – Ахматовой и Блоком.

В 1915 году, в том же Коктебеле, этой вечной кухне (начало ХХ века, 60-е, 70-е) русской интеллигенции и русской богемы, Марина знакомится с Мандельштамом. Два сиротства, две будущих трагедии встретились. В 1915–1916 годах Марина много пишет: «Стихи о Москве» (и Москве она польстила!), «Стихи к Блоку», «Стенька Разин».

В апреле 1917 года рождается Ирина, вторая дочка Марины. Осенью Марина с Сергеем опять едут в любимый Крым, а Катастрофа уже за спиной. 25 ноября Марина возвращается за детьми, чтобы забрать из кошмара, увезти к морю, пересидеть Смуту. Но обратно в Крым дороги нет. Пути отрезаны ножом Октября.

Марина ничего не понимала в политике (так же, как героически и сознательно погибший Гумилев). Но инстинктом гения и человека Света она хорошо поняла большевиков, детей Тьмы. К тому же Сергей Эфрон в январе 1918 года отбывает в армию Корнилова (единственный достойный поступок в его жизни). И здесь Марина становится не то что Ярославной, а Анкой-пулеметчицей, валькирией, летающей над полем боя. Вот зимой 1918 года она знакомится с Маяковским: он красный, она белая, но два поэта врагами не стали. В стране Поэзии нет гражданских войн и идеологических распрей. Тогда же Марина знакомится с Бальмонтом. Здесь и убеждения общие. Возникает долголетняя дружба. Понимает ли Марина, что происходит? Да. Завеса разорвалась, Дева Озера, Фея Моргана с Авалона резко попадает в реальность. Голод, холод, но прежде всего – подлость. Вот апрель 1918 года. «Андрей Шенье взошел на эшафот. А я живу – и это страшный грех. Есть времена – железные – для всех. И не певец, кто в порохе – поет. И не отец, кто с сына у ворот дрожа срывает воинский доспех. Есть времена, где солнце – смертный грех. Не человек – кто в наши дни – живет». Марина довольно много сделала, чтобы не жить, и не ее вина, что большевики стихи не читали – в отличие от фалангистов, которые Лорку убили за «Романс об испанской жандармерии», единственное политическо-поэтическое произведение в его жизни. Цветаева создает великое произведение, на все времена, на век вперед, лучшую историю Гражданской войны: «Лебединый стан» (1917–1921). Здесь нет житейской правды грязи и прозы, как у Булгакова (а он ведь правду написал в «Беге», «Днях Турбиных», «Белой гвардии»; было бы это ложью, не проиграло бы Белое движение). Но в Маринином черно-белом мире белые – без пятен, без червоточины. Рыцари cвета. Боги и Асы. Лебеди. А побежденным нужен миф; живя под красными, нонконформисты страстно любили белых. Эти стихи запретят. Когда до стихов дойдут руки, их прочтут в Самиздате, их будут переписывать от руки. Они выйдут из подполья только в перестройку. «Белая гвардия, путь твой высок: черному дулу – грудь и висок… Не лебедей это в небе стая: белогвардейская рать святая… Старого мира – последний сон: молодость – доблесть – Вандея – Дон».