Перстень Рыболова - Анна Сеничева

– Это еще зачем?

– Увидишь.

В тумане мелькнула тень и снова исчезла. Путники ступили на болота, двигаясь по мшистым кочкам. Между холмиками, торчавшими из топи, стояла черная вода. Болото окутывала мертвая тишь: не слышно было ни кваканья лягушек, ни хлопанья крыльев. Едва они вошли в туман, Арвельд почуял неладное: будто кто двигался за ними. Сгарди явственно чувствовал шаги за спиной и еле слышное дыхание. Паломник велел не оглядываться – видать, знал, что говорил. Мальчик напряг слух. Кто-то ступал за ними по мху. Да, шел. Болотное чудище? Леший, другой какой хозяин здешних мест? Каков он? А вдруг этот кто-то того лишь и ждет, что Арвельд обернется? Любопытство снедало, страх стучал в висках, а пуще того стыдно было за свой страх. Сгарди начал поворачивать голову.

– Куда? – шепотом рявкнул на него Паломник. Он поравнялся с ним и теперь шел не впереди, а рядом. – Велено было – назад не смотреть! – он протянул Арвельду конец пояска. – Держись.

– Что я тебе, телок мокроносый? – сердито ответил Сгарди, но Паломник глянул на него так, что он почел за лучшее замолчать и взяться за протянутый поясок.

Что-то бродило в тумане. Теперь это окружало их со всех сторон.

– Глянь! Глянь, Паломник!

– А?

– Вон там, под елью!

Под черным шатром ветвей плясал синий огонек, разгоняя туман.

– Кому-то спокойно не спится, – тихо сказал Паломник. Его слова словило эхо, так жутко и причудливо исказив, что Сгарди поежился. Будто кто-то рядом повторил их, глумливо и глухо.

Вскоре из туманных волн выплыла сама гать – полусгнившие деревянные мостки поверх топких кочек. Паломник приостановился.

– Стой, Арвельд! Гатью идти нельзя – в провал угодишь.

Они начали пробираться окольными путями – кочками, корягами, корневищами черных елей. Из стоячей воды вставало что-то – балки, доски, будто остовы порушенных домов. Все было осклизлое, идти приходилось еле-еле, на четвереньках проползать под ветвями сосен, цепляясь за стволы и корневища. Разок пробрались мимо другого синего огонька. Он выплясывал как живой, мерцая всеми переливами голубой лазури, будто окрашенный медным купоросом. Холодом от него веяло ледяным. Арвельд вдруг почувствовал, что не может сдвинуться с места.

– Паломник, – тихо сказал он. Огонек качнулся. – Меня кто-то держит…

Тот замер.

– Быть не может. Наверняка за ветку зацепился. Остановись. Так. А теперь чуть назад… Освободился?

– К-кажется, да. Да, коряга. Фу-ты, аж нехорошо стало!

– Бывает. Главное, в руках себя держать. Давай дальше.

Мостки Дряхлой гати лежали всех в двух шагах. Деревянные доски, какие никакие, а опора! По ним идти можно было, а не ползти!

– Чего гатью-то не идем? – не стерпев, спросил Арвельд.

– Жить хочешь? – буркнул Паломник. – Оттого и не идем…

А топь все тянулась и тянулась, без конца-краю. Скоро Сгарди казалось, что они целый день ползком пробираются по скользкой грязи, между узловатых корней, в холодном гнилом тумане. И тут он увидел провал… Между искореженных мостков гати зияла черная лужа, огромная, будто туда, в трясину, свалилось что-то большое и тяжелое. Провал был так велик, что обойти его нечего и думать. Сгарди замер. Стоячая вода здесь растеклась зеркальной гладью, туман над ней таял. Глаза Арвельда против его воли метнулись в темную глубь и…

Внизу лежал город.

Город под темной водой. Вечная тьма стояла над ним, тьма сотен веков. Там жили. Стучали по сумрачным каменным улицам призрачные подковы, колеса, звучали призрачные голоса, сочились сыростью мрачные сады, звучали похоронные колокола. Арвельд не видел людей, но почувствовал вдруг, как сотни глаз обратились на него. Они ждали от него чего-то… Его самого. Замерли шаги, стихли разговоры, растаял колокольный звон. Протянулись к нему невидимые руки. Голова у Сгарди опустела и закружилась, а потом наполнилась тем самым звоном. Город позвал его. Арвельд качнулся навстречу темной глубине, как вдруг что-то крепко схватило его за ворот.

– На небо! На небо посмотри, Арвельд! – донесся из другого мира резкий хрипловатый голос. Похоронный звон, наполнявший голову, разорвался и померк. Отзвуки погребальных колоколов растаяли. Морок спал.

Арвельд встряхнул головой, глубоко вздохнул.

– Спасибо, – только и сказал он.

– Гляди, – указал Паломник на провал.

С той стороны, откуда они явились, двигался обоз. То был богатый купеческий обоз, которых много ездит по дорогам Светломорских земель, оставляя глубокие тележные колеи. Кони, встряхивая гривой, тащили повозки, груженые товаром. Только этот обоз шел в полной тишине.

Вот первые телеги дошли до провала в гати. Кони вздрогнули, встали на дыбы – Арвельд будто услышал ржание обезумевших от ужаса животных – и телега медленно начала погружаться в самую топь. Купцы метались, цепляясь за мостки, судорожно пытаясь выбраться, но трясина засасывала всех. Вскоре обоз ушел под черную воду. Какое-то время на ее поверхности еще лопались пузыри, но потом и они исчезли.

Путники стояли неподвижно. Арвельд мертвой хваткой сжимал поясок, спина была в испарине. Паломник дернул его за руку.

– Идем, – хрипло выговорил он. – Нечего тут стоять…

Снова пошла гнилая, туманная топь. Время будто замедлялось, наконец Сгарди стало казаться, что здесь, на болотах, оно вовсе исчезло. И когда кочки под ногами стали попадаться чаще, он даже глазам не поверил. Земля становилась тверже, туман мало-помалу рассеивался.

На гать Паломник по-прежнему не сворачивал, хотя трясина заканчивалась. И вскоре Сгарди понял, почему.

У самого края мостков, между двумя взгорками воткнулась уродливая избенка из почерневших бревен, с покосившейся крышей. Изба сильно осела, одним концом сползла в воду. Убого и ветхо было жилище, однако при виде его не жалость брала: изба смотрела злобным сморщенным колдуном, который уже давно сам толком не жил и другим житья не давал.

На крыльце навалена была груда тряпья, грязного, потерявшего всякий цвет. Поверх тряпья торчало гнездо, свитое из нечистой соломы. Арвельд пригляделся: из гнезда смотрели два круглых выпуклых глаза. Белесоватые бельма безо всякого выражения следили за двумя чужаками, пробиравшимися по болоту. Потом Сгарди различил в гнезде бороду и сбившиеся волосы. Из-под тряпья торчали морщинистые руки с длиннющими желтыми ногтями. Существо неподвижно сидело на крыльце убогого жилища, все смотрело и смотрело на них своими белыми глазами. И могло сидеть так целую вечность.

Паломник мельком глянул на белоглазого сидельца, тут же отвел взгляд и продолжал шагать вперед. Шли они быстрее и увереннее – болото кончалось. Туманные волны расходились, таяли, кругом торчали моховые кочки.

Когда миновали гать, Арвельд не выдержал и обернулся. Существо все так же сидело, не моргая и не шевелясь, и глядело им вслед.

Издалека донеслась звонкая лягушачья песня, и снова вернулись в мир все звуки. Ветер шевельнулся в еловых лапах – темно-зеленых, бархатных. Сонно забормотала река в зарослях осоки. Когда унылая топь исчезла из виду, Паломник остановился, глубоко вздохнул и отвесил лесу глубокий поклон.

X

Болотистая низина с ельником осталась позади, и вокруг снова встали стройные корабельные сосны. Синий пояс неторопливо тек в крутых обсыпчатых берегах, из которых выпирали мохнатые корни. Под одной пещеркой из корней устроили привал.

– Благодать! – Паломник расчистил стойбище от веток, пока Арвельд отмывался в реке от болотной грязи. – Был бы я монах-пещерник, тут бы и обосновался…

Сгарди глянул через плечо.

– Да ты совсем не измазался! – удивленно заметил он.

– А мне это незачем, – усмехнулся тот. – Тебя-то разве тому не учили?

– Чему? – спросил Арвельд, оттирая рукава.

– По грязи лазить так, чтобы следов не оставалось. Ни на грязи, ни на себе. Это ж часть воинского ремесла. – Паломник раскрыл суму, выкладывая снедь. – Как нынче дела обстоят, не знаю, а раньше так бывало: если поросенком выйдешь, высекут, потом каждый божий день в тех местах лазить заставят, хоть до самой смерти, покуда легче ветра ступать не научишься. Про то, что одежду сам стирать будешь, я и не говорю.

Арвельд с любопытством обернулся.

– Ты-то откуда знаешь?

Паломник буркнул что-то и снова уткнулся в суму. Сгарди сел рядом.

– А что за диво сидело там, у избы?

– Хозяин болот, – ответил Паломник, с хрустом откусив луковицу. – Под таким именем его знают в окрестностях. Лет ему не одна сотня.

– Как он глядел тогда, – Арвельд поежился. – Будто выжидал!

– Именно выжидал, – кивнул Паломник. – Он за межой смотрит, и вся жизнь его – сидеть и караулить странников, вроде вот нас с тобой, которых угораздило в Дряхлую гать сунуться. Первым не нападет – закона такого нет. А попробуй-ка только зазеваться да в трясину соскользнуть! Не выпустит.

– А город? – спросил Сгарди.