Перстень Рыболова - Анна Сеничева

Чародей на миг дара речи лишился.

– Этого быть не может, – неуверенно сказал он.

– Значится, все же бывает, – с важностью ответил Арвил. Из того, что втолковывал ему когда-то старый Змей, он ничего не понял, запомнив все, как есть. Зато теперь ему льстило, что получилось озадачить Лэма, которого он втайне побаивался.

– И как он жил на два мира?

– Я-то почем знаю, свечку, что ли, держал. Жил и жил себе. Потом, видать, надоело. Вроде душу заложил и живым быть перестал.

– Умер как человек, – поправил Лэм задумчиво. – Осталась только тень от него в первооснове… В такой же тени от его города. Что это дало?

– Народ вернул, – Арвил поковырялся в чашке пальцем. – Еще плесни, в горле пересохло. Кхм… Ну, в том виде, каким раньше было, племя не вернулось, а появилось, как бы сказать… вырожденное, что ли…

– Асфеллоты, – сказал Фиу.

– Они самые.

– Так вот откуда пошло Самхат праздновать. Ну да, разумеется, великое дело… Но если пращур душу заложил, подразумевается, что ее можно выкупить. И тогда… – чародей встал, прошелся от двери до окна, держа чашку с остывшим отваром. – Что же тогда будет? Да, появится живой Амальфея, но как он сольется с тем, что остался в первооснове, и станет таким, каким был… – вдруг Лэм замер.

Змейка… Проводник. Она тащит к себе чужие силы. Король Аларих говорил, что его гость овеществляется – сколько жизней уволок Амальфея в свой мир за все время?

– Да нет, не сходится, – сказал Лэм. – Все не так.

Арвил, думая, что чародей ему не поверил, насупил брови.

– Чего-чего не так-то?

– Серен в тот день родился, демон твой его место занять мог. Потому на принца зарок положен был – до семнадцати лет в зеркала не смотреть, чтобы Амальфея с ним глазами не встретился. Так что же случилось-то с ним? В зеркало он смотрел или нет?

– Смотрел, конечно! – брякнул старик.

– А ты откуда знаешь? – прикрикнул чародей.

Арвил вжался в кресло, поняв, что чуть себя не выдал.

– Змей сказал, – выдавил он.

– Допустим. А дальше?

– Дальше… помер, вестимо.

– Тогда почему Амальфея живым не стал?

– Ты, бездельник, еще поговори, поговори на ночь глядя! – взвизгнул Арвил. – Тебе его привидением мало?

– Неужели не понимаешь? – спросил Лэм.

– И понимать не хочу! Тьфу на вас всех с вашими тайнами, чуть было заикой не стал, когда…

– Что?

Старик прищурился на загадочный взгляд Фиу.

– Чего глаза-то на меня вылупил? Свечку я, что ли, держал? – завизжал он. – Да я обо всем услышал, как и прочие – молву сплетней разбавили да слухом подкрепили! Ишь, бельма выпучил…

Фиу перевел взгляд в окно.

– Будет, успокойся.

– Какое успокойся! Пояс отдавай! – Арвил стукнул сухоньким кулачком по столу. – Все я тебе рассказал, что знаю, плати теперь!

Лэм достал из сундука пояс и отдал Арвилу. Тот тщательно ощупал, подвязался, недовольно бормоча, прошел к двери. На самом крыльце он встал и, усмехнувшись, сказал:

– Кабы знал ты, что здесь спрятано! Понял бы, как продешевил, Фиу Лэм! Эх ты, простофиля! – с этими словами Арвил слетел с крыльца и дал деру, да так шустро, словно Фиу вправду бы кинулся его догонять.

Лэм усмехнулся, глядя, как серый лапсердак мелькает в зелени деревьев.

– Кабы ты знал, что там спрятано, – негромко ответил он. – Но что же все-таки случилось… тогда…

В садовом домике снова поплыли переливы часовой мелодии, но теперь они казались связанными с теми событиями десятилетней давности, отчего обретали таинственное, потустороннее звучание, будто сами хранили в себе часть тайны.

…Второй вечерний звон пробил на башне Морских заступников, эхом разнесся между улицей Цехов и Кривоезжим переулком, где нынче вечером было особенно людно.

С гор на Лафию наползал туман. Город темнел. Над черепичными крышами зажглись первые звезды, тонко засветил на зеленом небе месяц. Из-за деревьев монастырского сада он лукаво выглядывал одним рогом, точно усмехаясь. Лорану это напомнило постоянную легкую полуулыбку Сен-Леви, и он встряхнулся от мрачных мыслей. Рядом сел верный Дали.

– Звал меня? – коротко спросил он.

Ласси кивнул, но долго молчал.

– Слушай, любезный родич, – наконец начал он. – Время наше здесь вышло. Чуть раньше, нежели я рассчитывал… В эту минуту кто-то из Ракоци уже треплет языком, если не сам щенок, то дед. А там и за другие нитки потянут. Во дворец не возвращайся. – На его скулах крутнулись желваки. – Ковеллин Хромец останется на Лафии, лихой у него народец, дорогого стоит. Присмотрит, чтобы лишнего не случилось. А ты и Альтена со своими людьми отправитесь со мной на Лакос. – Дали прикрыл глаза и склонил красивую голову в знак согласия. – Корабли помнишь? Отходят завтра на заре. Ждать никого не будем, а если кто опоздает, пусть ступает к Ковеллину, и здесь дело найдется. Все, Дали…

V

Подул ветер, колыхнув серые лохмотья, коснулся лица Арвельда, и тот понял, что ему не мерещится. Жуткий незнакомец вправду сидел перед ним.

– Что встал-то? – спросил вдруг лесной житель. – Хотел идти – так иди. Не держу. – Голос был хрипловатый, но вполне человеческий. – Что бормотал-то?

– «Пастыря», – овладев собой, ответил Арвельд.

– Странствуешь?

– Святым местам поклоняюсь. Обет у меня – пешим ходом до Великого Лакоса.

– Паломник, значит, как и я, – кивнуло существо. – Только глупый у тебя обет, и сам ты, погляжу, не больно-то умен. Гляди-ка, двинулся в путь – ни котомки, ни еды, ни одежи толковой, будто на прогулку вышел! И половины пути не пройдешь. Много будет святыням проку от такого поклоненья.

– Меня, может, заступники небесные охранят, – опешив, брякнул Арвельд.

Существо с прищурило круглый глаз.

– А то заступникам небесным больше дела нет, как за всякими олухами бдеть, – пробурчало оно. – Врун ты, ни единому слову не верю. Пилигрим тоже нашелся… И в лесах ты не святыням кланяешься – здесь их раз-два и обчелся, да про них кто и знал – давно забыли. Скрываешься ты здесь. Ну, да я не доносчик.

На Арвельда словно ушат воды опрокинули.

– С чего это?

– Одежда на тебе для дальнего пути неудобная. Не с тем надето было, чтобы много ходить. Вон уже репьи торчат и колючками порвано, значит, еще сегодня никуда идти не собирался, а в дорогу пустился второпях. И вымок где-то хорошо, хоть погода ясная. А это вот, – он кивнул на ссадины, – откуда? А? Сбежал ты, чужеземец, с какого-то корабля и сильно, видать, назад не хочешь.

– Твоя правда, – помедлив, признал Сгарди. – Раскусил.

– Раскусил! Тоже мне – следопыт. Куриная голова…

Незнакомец говорил спокойно, без насмешки, но Арвельду слова показались обидными. Страх от этого прошел окончательно, и Сгарди уселся рядом на другую плиту.

– Сам-то кто будешь?

– Местный житель, – скромно ответило лесное диво. – Паломником зовут.

– Знаешь, сколько до Лакоса идти? – прямо спросил Сгарди.

– Тебе – месяца полтора, куриная ты голова.

– Да что заладил одно и то же! Не хочешь говорить – не надо. – Арвельд решительно встал.

Паломник рассматривал Сгарди, что-то соображая про себя, наконец, смилостивился.

– С утра бродишь? Ел?

Арвельд непонимающе глянул на него.

– Голодный, небось? – переспросил Паломник. Сгарди почувствовал, как краснеет: он и думать забыл о голоде, но сейчас живот подвело основательно. Паломник кивнул, стряхнул с лохмотьев осыпавшиеся листья и поднялся. – Идем, чужестранец. Сильно ты меня не объешь, а если с голоду среди чащи свалишься, так на мне же грех будет…

Сгарди двинулся за ним, сначала чуть поодаль, но сразу ускорил шаг, чтобы не отстать – так быстро шел Паломник. Ловко и бесшумно, словно сучки, кусты и ветви сами расступались перед ним. Арвельд же хрустел, как кабан, хоть всегда гордился умением двигаться тихо. Пару раз Паломник даже обернулся, и Сгарди показалось, что он улыбается.

Лесное святилище осталось позади, скрылось за деревьями, и снова начался дремучий лес. Шли по нему, правда, всего ничего – скоро Паломник остановился перед исполинской сосной, поваленной бурей.

– Здесь я и живу, – сказал он.

«Под деревом?» – хотел спросить Сгарди, но тут заметил в чаще взгорок, поросший травой. Паломник шагнул через поваленное дерево, откинул траву, оказавшуюся искусно сплетенным пологом из веток-прутьев, и Арвельд увидел дверцу.

– Присаживайся, странник, – Паломник указал на дерево. – Вечерять будем…

Он скрылся в землянке, закопошился там, зашуршал, будто мышь в припасах, и вышел, неся связку кореньев и котелок.

– Огниво брось. Вон, позади тебя.

Арвельд, не желая сидеть без дела, сам высек искру и привесил посудину над занявшимся костерком.

– Чистый какой котелок, – заметил он.

– А ты думал…

Паломник раскрошил коренья в закипевшую воду. Из котелка повалил пар, да такой душистый, что Арвельд невольно сглотнул. Паломник глянул на него, и лягушачий рот снова разошелся в улыбке.