Перстень Рыболова - Анна Сеничева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как хорошо, что вы здесь, сударь! Явился ваш друг…
– Леронт?
– Да. А с ним какой-то юный господин. Ранен, весь в крови, так что я посмел обеспокоить…
– Так. Так… – сказал Фиу, собираясь с мыслями. От разорванного, тревожного сна ломило виски и резало глаза. – Есть из прислуги кто-нибудь, годный в сиделки? Немедля сюда, и глаз не спускать с его светлости. Кровь с пола замыть, а больше ничего не трогать.
Слуга поспешно кивнул.
– Передайте, что я сию минуту спущусь. – Фиу зачерпнул воды из кувшина и ополоснул лицо.XVII
Два дня, что Расин восстанавливал силы после той страшной ночи, выдались самыми спокойными за весь прошедший год. Вот уж точно – не было бы счастья, да несчастье помогло. Одно плохо: скука стояла смертная, хоть давись. Сиделка, добрая старушка, которую он помнил с детства, без устали пересказывала сплетни про кастелянш, кружевниц и поваров. Расин кивал, но думал о своем. Особенно тревожила история с Рыжиком.
Разнообразили скуку только записки от друзей, которые передавали через слуг: старушка под угрозой своей немилости запретила ходить к «бедному дитятке». Расин улыбался, читая размашистые, беглые каракули Леронта. Он и записки крапал на чем попало. Зато Фиу отправлял ноты о событиях в городе по всем правилам дипломатической переписки, складывал их восьмиугольниками и для пущей важности ставил оттиск своего перстня. Писалось все тайнописью, изобретенной как-то под бутылку «Люмийского истока» шутки ради. Правду сказать, это «новокняжеское наречие», как они прозвали тарабарскую грамоту, не раз их выручало. Теперь князя забавляло разбирать тайнопись – хоть какое-то развлечение.
На третий день, когда Расин смог сам пройтись от кровати до окна, слуга передал ему рваный клочок бумаги. Записка была, как ни странно, от Лэма, и содержала только два слова: «Рыжик очнулся».
В тот полдень Орест Ракоци пришел в себя и теперь лежал, оглядывая просторные покои, залитые солнцем. Нет, положительно он никогда не бывал здесь. Орест перевел глаза на потолок, изучая лепнину. По краям вились листья плюща, складываясь в изящную потолочную розетку, изображавшую фазана с вишней в клюве. «Боже ты мой!» – хотел воскликнуть Рыжик, внезапно вспомнив все недавние события и поняв, где очутился. Но вместо того, чтобы воскликнуть, еле слышно засипел. Орест закусил губу, озадачившись.
На сипение из угла поднялся человек, которого Рыжик сначала не заметил, – он сидел в тени и сам был облачен в черный наряд. Видимо, монах: известно, что его величество благоволит обители Морских заступников. Оттуда, верно, и сидельца взяли. Орест попытался улыбнуться ему – вот мол я, жив-здоров, не стоит беспокоиться… Но монаха не обмануть было кислой гримасой, которая вместо этого вышла: он, похоже, все знал лучше Рыжика.
Незнакомец черкнул что-то на клочке бумаги, передал слуге и присел на край кровати, глядя на Ореста. Под этим взглядом Рыжик смутился – будто странный монах разом прочел мысли, сидевшие у него в голове. Хотя мыслей, правду сказать, было всего ничего.
На монахе ладно сидела ряса с зубчатым белым воротником. Светлые волосы сияли под солнцем, падавшим из окна, а на тонком лице выделялись глаза необычного оттенка, напоминавшего аметист.
– Добрый день, – Рыжик не сразу понял, что ему сказали – незнакомец на южный манер чуть растягивал слова и смягчал согласные. – Рад видеть вас в добром здравии, господин Ракоци. За голос не беспокойтесь, дня через два вернется. Тогда и расскажете обо всем, что приключилось. Вам плохо? Воды?
Орест лихорадочно искал глазами что-то. Его взгляд уперся в прибор для письма, стоявший на столе, и Рыжик умоляюще посмотрел на чародея. Фиу подал его Оресту. Тот по привычке протянул было левую руку, увидел, что она перевязана, взял правой. Пальцы отказывались слушаться, и вместо того, чтобы строчить на бумаге всю историю, вяло вздрагивали. Орест застонал от досады – из горла вырвалось чуть слышное клокотание. Собрав силы, Рыжик коснулся бумаги и дрожащей рукой старательно вывел что-то, похожее на короткий завиток. Тут перо вывалилось из пальцев, и Орест потерял сознание.
Фиу коснулся его лба – нет, просто слабость. Рыжик разволновался, но опасности не было. Лэм взял в руки рисунок.
Локон? Или виноградная лоза. Начальная буква имени? Чародей повертел лист и так, и сяк, но ничего не прояснилось.
Скрипнула дверь, Фиу обернулся.
– Идете на поправку, – заметил он Расину. – Но вставать не стоило.
– Как Орест? – присев в кресло, осведомился князь.
– Чуть похуже вашего, но тоже поправляется. Вон, рисовать взялся.
– Покажите. Что, говорить не может? Даже шепотом?
Лэм покачал головой.
Гадая и раздумывая, они проговорили около часа. Когда часы ударили два, слуга внес серебряный столовый прибор. Лэм кивком отпустил его и стал разливать горячий душистый напиток по чашкам. Расин наблюдал за ним, теребя хрустальную сережку.
– Я спросить хотел, Фиу, – сказал он наконец. – Мы так и не коснулись главного.
Чародей кивнул.
– Что произошло той ночью, не так ли?
– Именно.
Лэм сел, подобрав полы мантии.
– Тогда и у меня к вам вопрос. Очнувшись, вы сказали одну фразу: «Я его видел». Речь, как я понимаю, шла о том же существе, что навещает короля Алариха.
Расин, не отвечая, смотрел в чашку.
– Так. Этого я и боялся, – Лэм отставил прибор. – Зря я дал вам тогда заснуть. Пожалел.
– Я не то, чтобы забыл… Мне казалось, что я был в бреду. Потом будто все зараз прояснилось…
– Он ушел из вашей головы, вот и все. Теперь не догонишь. Досадно – эта нить могла бы к чему-то привести. Хорошо, оставим. А вот ваш княжеский медальон – вы не теряли?
Расин не подал виду, что слова Лэма его удивили.
– Дайте-ка подумать…
– В то утро он был на вас?
– Как всегда. Но тогда – да, я вернулся из города и на пороге комнаты нашел его. С разорванной цепью. Незадолго до того, как направился к вам. Значит, перед выходом в город я его обронил. Или нет… – Расин потер лоб, хмурясь. – Погодите! У гильдейской школы, где мы наткнулись на убитого стражника…
– На кого? – изумленно переспросил Фиу.
– А, я не рассказывал. Потом, потом…
– Ну и город…
– И не говорите, Фиу. Так вот, там, в саду, я подошел к нему… – Расин встал, прошелся по комнате, вспоминая самые мелочи того дня. – Десятник сидел вот так… Я склонился над телом, медальон качнулся, цепь еще ярко так сверкнула на солнце, на миг просто ослепила. – Расин поднял голову. – Да, в городе медальон был со мной.
– Ювелиру носили в починку? Уже здесь, когда увидели, что цепь разорвана?
– Нет, решил сделать это потом. Сколол звенья булавкой, и… Надел.
– Ясно, можете не продолжать. Медальон вы потеряли, либо его украли и подкинули назад с подарком. – Лэм выдвинул ящичек и бросил на стол тускло-серый кулон размером с мелкую монетку. – Гляньте-ка.
Князь взял серую монетку, холодную, как лед.
– На что глядеть?
Чародей посмотрел и с досадой поджал губы. На месте темно-зеленой змейки была впадина, точно от выпавшего камня. Чешуйки отслоились и рассыпались, теперь и не понять, как она выглядела.
Лэм взял лист бумаги, нетерпеливо макнул перо в чернильницу и на ходу стал объяснять:
– Змейка. Инкрустация из темно-зеленого камня, прямо посередине. Когда я достал ее из медальона, она как живая металась, сполохами. Цвет… похож на ярко-изумрудный, только сильнее, – Лэм набросал змейку так, как он ее помнил. Перечеркнул. Нарисовал еще раз, точнее. – Вот, посмотрите.
Расин склонился над рисунком, смотрел и почему-то молчал. До Лэма начало доходить… Он перевернул лист – это был тот самый, на котором вывел свой завиток Рыжик. Сложил две половины.
Узор змейки один в один повторял короткий изгиб, который нарисовал Орест. Чародей и князь уставились друг на друга. Внезапная, острая мысль скользнула у обоих, и не мысль даже, а мимолетное ее предчувствие. Но было еще слишком рано, чтобы конец нити выскользнул из запутанного клубка – очень уж далеко он был запрятан.
– Вам нехорошо, ваша светлость?
– А? – князь вздрогнул, и тут же почувствовал, как на лбу выступил пот. – Да, Фиу, скверно.
– Еще бы! – Лэм обеспокоился. – Ступайте-ка к себе, хуже бы не стало! Я провожу.
– Не стоит. За мной еще небольшое дело. – И Расин вышел.
Ему и вправду было худо: еле держался на ногах. Лэм прав, надо вернуться к себе и лечь, но перед этим сделать кое-что. Расин, держась за стены, шел к боковой лестнице. Леккад Селезень сегодня во дворце, отдыхает после ночи. Есть к нему разговор…
Никогда еще Ла-Монеда не казалась Расину такой огромной и запутанной. Боже, почему нет Рэнона Остролиста! Перед глазами Расина встал стражник со Старых верфей, сероглазый, прямой и резкий, который за словом в карман не лез, только и дело знал получше всякого. Он бы все обладил так, что комар носа не подточит, а Селезень сейчас начнет спрашивать, зачем и к чему… Мальчишке нужна охрана? Да еще надежная? Почему это он, Леккад, должен молчать, когда он-де верой и правдой служил старому королю, когда о Расине и помину не было… Князь, еще не найдя Селезня, уже чувствовал досаду.
