Перстень Рыболова - Анна Сеничева

Тишина леса, надвигающийся вечер, одиночество, чужой край, неизвестность надвинулись на него. Нынче утром он пустился в путь, который может оказаться не по плечу, только свернуть нельзя. И остановиться нельзя. И назад дороги нет.

– Господи, я оставил друзей… – едва слышно, одними губами произнес он. – В трудную минуту оставил… Сохрани, а я выручу… – и Сгарди начал «Пастыря» – путевую молитву.

Когда последние слова замерли, Арвельд продолжал стоять на коленях, приходя в себя. Пора было идти дальше. Скоро захолодает, надо найти место для ночлега и развести огонь.

Тут только Сгарди заметил то, что должно было броситься в глаза сразу. Дорожка и алтарь были расчищены, прошлогодние листья и хвоя выметены. Чья-то рука вытащила траву даже из каменных трещин. Значит, кто-то обитает поблизости, либо место зачаровано.

Ни одно, ни другое Арвельда не прельщало, особенно на ночь-то глядя, а потому, глянув на алтарь последний раз, он встал и повернулся назад… И еле сдержал крик.

Шагах в пяти, на замшелой плите сидел незнакомец в латаных-перелатаных лохмотьях.

И были у незнакомца перепончатые лапы и лягушачья голова с круглыми выпуклыми глазами. Глаза эти в упор смотрели на Сгарди.

IV

От снадобий, которыми чародей потчевал Рыжика, горело во рту так, словно он облизал раскаленную сковородку и запил перцовой настойкой. Орест вытирал слезы и сипло ругался, однако шел на поправку. Голос еле возвращался – слов пока было не разобрать. Когда в один прекрасный день Орест жестами и сипением выказал желание попасть на воздух, Лэм передоверил его королевским лекарям (из тех, которых отобрал сам), а себя посчитал в полном праве наконец-таки отоспаться.

Пока в садовом домике кипел отвар, Фиу вспоминал какую-то недавнюю встречу и все не мог вспомнить. Часы на столе вызвонили старинную мелодию. Лэм пожал плечами, выпил чашку и крепко заснул.

Проснулся чародей к вечеру. В голове было свежо и пусто, словно оттуда вымели весь сор, скопившийся за последние дни. Фиу лежал, глядя, как солнечные лучи ложились у кровати, будто золоченый половик, а потом расслышал за неплотно притворенной дверью бормотание.

«Садовник, – Фиу перевернулся на другой бок. – Куртины обходит…».

Но садовник все бормотал и бормотал под дверью знакомым голосом, не думая уходить. Лэм привстал, бросил взгляд в окно, и с него слетел всякий сон.

На высоком крыльце сидел щуплый человечек, блестя плешью на заходящем солнце. Сивые волосы венчиком торчали вокруг ушей. Арвил! Лэм хлопнул себя по лбу, наконец вспомнив всю историю.

Старик поскреб за ухом.

– Встал, лежебок? – крикнул он, заслышав шорох в домике.

– Встал, – ответил Фиу.

– Добрые люди ночью спят, а ты днем завалился, будто кот какой. Видать, сильно солнца не любишь. Это в тебе родня твоя… – Арвил осекся и взглянул на Лэма исподлобья.

– С чем пришел? – спросил Фиу.

– Не с чем, а зачем, – буркнул Арвил. – За имуществом за своим я пришел! За иму-щест-вом!

Чародей открыл дверь.

– Как узнал, где меня искать?

– Велика премудрость! – сварливо ответил Арвил. – Нынче в городе только и разговоров, что про вас троих. Особливо Асфеллоты недовольны…

Лэм усмехнулся, ставя воду на огонь.

– Приятель ваш, болтают, с каким-то матросом стакнулся, вдвоем они в кабаке вусмерть напились и с десяток стражников ухлопали. А как понял, чего с пьяных глаз натворил, так мигом к княжичу вашему под крыло дунул. Да тот, не будь глупец, хворым сказался, чтобы от ответа уйти…

Фиу только сейчас понял, о чем толкует старик, и громко расхохотался. Арвил смолк и насупился.

– Что зубы-то скалишь? – возмутился он. – Смешно дураку, что нос на боку! Я вот от себя тоже добавил, что один из этой троицы старика нищего обобрал да по миру пустил. Имени, правда, называть не стал, чтобы деда не срамить – за то и спасибо скажи!

– К седым волосам всю совесть прожил, какая и была, – сказал Фиу. Он разлил вскипевшую воду в чашки и бросил туда горсть сушеных цветков.

– Отрава? – съязвил старик. Принюхался и шумно отхлебнул половину. – Сойдет. Так что, засвербело в сердце-то? Отдашь уворованное?

– Не уворованное, а честно купленное, и не задаром, а в промен. О цене условились. – Лэм смотрел, как в чашке распускаются пахучие лепестки. – Или забыл уже?

– Помню, – пробурчал Арвил. – Только сперва товар покажи! Вокруг пальца обведешь – с тебя станется.

– Всех по себе равняешь, – Лэм встал, отомкнул сундук с окованными медью углами, и вытащил кожаную полоску с поднизями. При виде пояска Арвил встрепенулся, едва не выронив чашку. Фиу побренчал довесками на цепочках.

– Эй, чего трясешь-то! – старик выбрался из-за стола и засеменил к Лэму. – Содержимое цело? Не распорол пояс? Дай-ка проверю!

Он хотел вырвать поясок из рук Фиу, но тот проворно убрал его.

– Будет с тебя и моего слова, – отрезал Лэм. – В нашем семействе к тебе доверия нет, господин казначей!

– В каком это в вашем семействе, у Гэльсов, что ли, – буркнул Арвил и мрачнее тучи уселся на место.

В домике воцарилось молчание, только где-то под потолком жужжала муха. Часы на столе натужно зашипели, и из-под крышки полилась старинная мелодия. Арвил прислушался, глазки его оглядели часы.

А глянуть стоило – на камне сидела девушка с серебряным кувшином. Валун оплели побеги вьюна из эмали. Вьюн цвел розовыми цветами на месте цифр, а между ними двигались черные витые стрелки, похожие на трещины, пересекавшие камень.

Правду сказать, часы в простом садовом домике были не к месту – дороговаты. Видно, Арвил подумал то же самое, потому что спросил:

– Знаешь, чего они тут? Забыл вот, как называется эта мелодия – что-то речное. То ли «волна», то ли «песня». Что, князь твой не рассказывал?

– Он не слышал, – ответил Фиу, пристально глядя на Арвила. – Их вчера только починили.

– При жизни Серена часы и музыкальные шкатулки были настроены на нее, а после его смерти это добро убрали подальше от ушей Алариха. – Арвил засопел, разглядывая осадок на дне чашки. – Так что ты там болтал про вопросы-ответы?

Лэм вытащил из книги потухший серый кулон.

– Что бы это могло быть, как думаешь?

Арвил изменился в лице, но тотчас спохватился и напустил на себя равнодушный вид.

– Откуда мне знать? На помойке где подобрал, теперь мне в нос тычешь.

– Понятно, – протянул Фиу. – Ну, будь здоров, Арвил, больше тебя не держу. Не сошлись мы в цене.

– Да ты белены объелся, что ли? – вознегодовал старик. – Почему мне должно быть это известно? Посуди сам…

– Справедливо, – заметил чародей. – Но в тот день я слышал, как ты говорил с человеком, которого назвал Лоран-Змееныш. Имя Асфеллотское, а судя по прозвищу, в роду он не последний человек, во всяком случае, на Лафии. Значит, какие-то общие дела с Асфеллотами у тебя имеются. К твоему поясу привешено зеркальце, – старик только открыл рот, но Лэм продолжал: – какие носят Асфеллоты как оберег. Ты держишь их веру, хотя не относишься к роду, а это явление, доложу тебе, весьма редкое. Можешь возразить, если есть что. – И Лэм взялся за чашку.

– Хочешь знать, какие у меня с ними дела? – спросил Арвил.

– Это мне безразлично. Впрочем, если по ходу разговора я пойму, что они касаются князя Расина, придется рассказать. – Глаза старика воровато метнулись с кругляша на заветный сундук. – А начнешь лгать или увиливать – выставлю вон. Второй раз можешь не приходить.

Арвил скривился.

– Злой ты и черствый, Фиу Лэм. Одно слово – ведьмак.

– Это изрекает человек, который обворовал целителя, даром лечившего бедных. Про твои связи с Асфеллотами и не говорю.

– Обворовал! С вас, блаженных, много ли возьмешь? – Арвил поскреб нос, раздумывая. – Зеркало… Мне его отец Змееныша дал, старый колдун. Лет десять назад, с тех пор и ношу. Хотя надобности в нем уже нет.

– Почему?

– Асфеллоты верят, что через зеркало на них пращур смотрит, который с той стороны сидит. – При словах «с той стороны» Лэм поднял глаза, вспомнив, как об этом же рассказывал Расин. – А нынче-то пращур сам по земле ходит и своими глазами смотрит.

– Так вот кто является королю Алариху…

– Он и есть. В старую эпоху в этих краях, где нынче Лафийский архипелаг, другой народ жил. Что за народ был – не знаю, однако, по потомкам судя, хорошего мало. Еще до прихода рыболовов стряслась Великая беда – кажись, землетрясение. Да такое, что от него не только горы посыпались, но и еще что-то… Старый Змей какую-то основу поминал…

– Первооснова, – кивнул Фиу Лэм. – Чародейская защита места.

– Во-во, так и говорил. Сам город между мирами размазало, а племя и вовсе с лица земли стерло. Уцелел из них один только тамошний правитель, по имени Амальфея. То есть как уцелел – и его также разнесло, в оба места разом.

Лэм подумал, что ослышался.

– Погоди – так он живой в развалинах остался или в первооснову ушел?

– Я ж тебе говорю – в оба места разом.