Книга о любви - Джона Лерер

с его точки зрения, религиозный опыт всего лишь часть жизненного опыта человека. “Бог существует, так как Он производит реальные действия[409]”, – пишет Джеймс.

Джеймс не призывал верить в чудеса. Скорее, он пытался понять естественные мотивы, заложенные в основе веры в сверхъестественное. Возьмем для примера историю Чарльза Финнея, лидера религиозного движения “Второе великое пробуждение” и президента Оберлинского колледжа. В своей книге Джеймс несколько раз возвращается к записям Финнея, показывая, как корни его веры уходят в пережитое чувство связанности, сопричастности божественному. “Дух Святой снизошел на меня и овладел моей душой и телом, – пишет Финней. – Волны любви затопляли меня одна за другой, – не умею иначе выразить того чувства. <…> Я громко плакал от радости и любви”[410].

Джеймс обнаружил, что этот мотив любви встречается в бесчисленном множестве подобных рассказов о религиозных откровениях. Во многих отношениях любовь и есть самое главное в этих историях, единственное, что объединяет их при всем многообразии. Именно она лежала в основе движений религиозного возрождения и поддерживала средневековых монахинь. Именно она заставляла святых идти на смерть во имя веры, а простых верующих – молиться в трудную минуту[411].

Джеймс считал, что эти истории обращения к вере позволяют понять саму ее природу. Люди приходят к Богу не логическим путем – Он вторгается в их жизнь посредством сильного, но смутного чувства. (То, что Китс говорил о философских аксиомах, еще более верно для религиозных верований: они “проверены биением нашего пульса”.) Духовный опыт, писал Джеймс, это “перемещение центра эмоциональной жизни по направлению к чувствам, исполненным любви и гармонии”, ощущение “безграничного подъема”, так похожее на восторг пылкой влюбленности[412]. В одном из наиболее известных фрагментов книги Джеймс настаивает, что “чувство есть глубочайший источник религии, а философские и богословские построения являются только вторичной надстройкой, подобной переводу подлинника на чужой язык”[413].

Со временем наука подтвердила правоту Джеймса. В последние годы ученые находят все новые доказательства его психологической теории: религиозный опыт часто зиждется на чувстве необъяснимой любви. Как бы ни было абстрактно понятие Бога, верующие наделяют Его качествами самого близкого существа. (“Бог любит каждого из нас как единственное дитя Свое”, – пишет Блаженный Августин.) Ли Киркпатрик, психолог из колледжа Вильгельма и Марии, сумел научно подтвердить сходство механизмов привязанности человека к человеку и человека к Богу[414]. Как отмечает Киркпатрик, чувство связи с божественным, как правило, удовлетворяет пяти условиям, сформулированным в теории привязанности. Первое условие – стремление к близости: люди хотят ощутить себя ближе к Богу, поэтому они молятся, поют церковные гимны и отправляют религиозные обряды. Второе условие – объект привязанности дает чувство защищенности: библейский Бог часто выступает как Всевышний отец, оберегающий людей от превратностей земной жизни. Третье условие – объект привязанности является “надежным тылом”: верующие находят в Боге утешение и поддержку, чтобы познавать мир. (Как указывает Киркпатрик, в Священном Писании Бог очень часто именуется “щитом”, “опорой” и “крепостью”[415].) Четвертое и пятое условие, для того чтобы отношения можно было считать привязанностью, утверждают, что разлука с предметом привязанности вызывает тревогу и печаль. Киркпатрик приводит множество рассказов людей, разочаровавшихся в Боге; их слова доказывают, что потеря веры часто бывает очень болезненной. Гордон Кауфман, теолог из Гарвардской школы богословия, сформулировал это следующим образом: “Образ Бога является образом идеального объекта привязанности”[416].

Идеальный. Кауфман замечает, что именно таким всегда предстает Бог: некто, заменяющий отца, и при этом “готовый прийти на помощь [Своим] детям в любой момент, когда это понадобится”[417]. Это не случайная метафора. В повседневной жизни верующие обращаются к Богу в моменты стресса и напряжения, точно так же, как маленькие дети бросаются за утешением к родителям. Это почти рефлекс. В исследовании психологов Андреаса Биргегорда и Пера Гранквиста группе религиозных шведских студентов показывали компьютерный экран, на котором мелькала надпись “мать умерла[418]”. Надпись появлялась и исчезала слишком быстро, чтобы студенты могли воспринять ее сознательно, поэтому воздействовала на подсознание напрямую. Они видели что-то, но не понимали что. (Контрольной группе показывали нейтральное утверждение: “Люди ходят”.) После этого студентов просили ответить на вопросы анкеты, с помощью которой оценивалось их стремление к близости с Богом и в какой степени Бог являлся объектом их привязанности. Обращаются ли они к Богу в поисках утешения? Хочется ли им поведать Богу о своих чувствах? Верующие, испытавшие воздействие угрозы для близкого человека, продемонстрировали значительно более сильное стремление к Богу, чем испытуемые в контрольной группе. В другом исследовании Гранквиста маленьким детям при помощи пластилина рассказывали истории о том, как с детьми случались разные неприятности, когда ребенок обычно нуждается в утешении: как у одного мальчика умерла собака, как девочка заболела и попала в больницу, как мальчик упал с велосипеда и т. д. При этом дети обычно старались расположить фигурку Бога ближе к фигурке ребенка, чем в случаях, когда им рассказывали нейтральные истории. Особенно это было заметно у детей с надежной привязанностью. Следовательно, за формирование первых представлений о Боге отчасти отвечает та же система, которая отвечает за формирование отношений с самыми близкими людьми[419].

Та же закономерность проявилась при тестировании 110 студентов-иудеев в Израиле[420]. Каждому испытуемому демонстрировали одно из трех слов. (Как и в предыдущем исследовании, экспозиция длилась всего 12 миллисекунд, поэтому слова воздействовали только на подсознание.) Первое слово было нейтральным – в переводе с иврита оно означало “шляпа”. Второе соответствовало “средней степени угрозы” – “неудача”. Третье – “серьезная угроза” – “смерть”. Потом испытуемым показывали последовательности букв и просили как можно быстрее ответить, является эта последовательность осмысленным словом или нет. Некоторые слова не означали ничего особенного – “ноутбук”, “окно” и т. д. Другие имели то или иное отношение к Богу – “молитва”, “спасение”. Как и ожидалось, те испытуемые, которым подсознательно демонстрировали “серьезную угрозу”, значительно быстрее реагировали на понятия, связанные с Богом. Особенно это было заметно у испытуемых с надежной привязанностью. Это доказывает, пишут ученые, что верующие, “даже если сами того не сознают, обращаются к Богу в поисках защиты”, что любые тревоги заставляют нас искать у Него утешения. Одно лишь ощущение смутной угрозы делает нас более религиозными людьми.

Это исследование отчасти объясняет привлекательность религии. Поскольку Бог повсюду, верующий никогда не бывает одинок. А поскольку люди страшатся одиночества, Бог являет собой чудесный источник утешения. Исследователь Николас Эпли из Чикагского университета недавно доказал, что даже мимолетное чувство одиночества способствует тому, что люди начинают больше верить в “агентов не из мира людей” – вездесущих богов, восприимчивых домашних питомцев и умные гаджеты[421]. В “Потерянном рае” Джона Мильтона Бог создает Еву, потому что Адаму нужна “любовь, которой ему