Книга о любви - Джона Лерер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Великая утешающая сила веры, которая особенно сильно проявляется в трудные времена, объясняет религиозные перемены в жизни американцев во время Гражданской войны. Война оказалась страшным ударом для Америки. Над бескрайними полями витал запах смерти. Едва ли не каждая семья потеряла кого-то из близких. Сердца людей разрывались от горя. Неудивительно, что страна, оплакивающая своих мертвецов, изобрела новый миф о загробной жизни или что на Юге, где война унесла 15 % мужчин в возрасте от 10 до 44 лет, возник всплеск интереса к тем формам христианства, где приветствовался личный опыт переживания божественной любви[422]. Люди потеряли так много, но Бог не оставил их, Он рядом и готов дарить любовь, которой им не хватает.
Эта вера беззащитна перед скептиками, ведь очевидно, что люди обращаются к ней в попытке исцелить душевные раны. Кроме того, если Бог непостижим, то откуда нам знать, что Он нас любит или что рай похож на наш мир? (“Если ты думаешь, что познал Бога, это не Бог”, – писал Блаженный Августин[423].) Но способность находить утешение в вере – важное свойство, одна из определяющих черт человеческой природы. Наши боги не отвечают нам. Они не приходят пожелать нам доброго утра и не спорят с нами по ночам. Тем не менее многие из нас все равно питают к ним привязанность. Они поддерживают нас, упорядочивают нашу жизнь и приносят утешение в трудные времена. И хотя наши чувства к этим умозрительным существам, вне всяких сомнений, отличаются от чувств, которые мы питаем к родным и близким, у той и другой любви общие корни: они растут из одного и того же места, их прибежищем служат одни и те же нервные центры, и они нужны, чтобы удовлетворять одни и те же человеческие потребности. Как писал Уильям Джеймс, не важно, существуют боги или нет. Достаточно того, что мы воспринимаем их так, будто они существуют.
Гипотеза о компенсации
Годфри Мино Камиль родился в 1919 году в богатом пригороде Бостона. Он был единственным ребенком в семье, учился в лучших частных школах, а домашняя прислуга была готова исполнить любой его каприз. Но за всем этим внешним благополучием скрывалась страшная трагедия: Камиль никогда не знал любви. Его мать была женщиной холодной и исполненной подозрительности. Она запрещала ему играть с соседскими детьми. Его отца мало что волновало, кроме собственного места в иерархии бостонского высшего света. Позже Камиль скажет, что его родители были из тех людей, кто ставит в гостиную рояль “Стейнвей”, но даже не пытается научиться играть. Если не считать горничных, которые обедали вместе с ним, Камиль почти все время в родительском доме проводил в одиночестве.
Одинокое детство не прошло бесследно. Когда он учился в колледже, психиатр диагностировал у него эмоционально неустойчивое расстройство личности. Камиль постоянно жаловался на физическое здоровье, однако врачи уверяли, что он страдает лишь он трудноизлечимой ипохондрии. Они пришли к выводу, что “юноша превращается в обычного психоневротика”. В том же году социальный работник посоветовал ему: “Если сползешь по веревке до конца, завяжи узел и держись”. Камиль ответил ему словами, полными отчаяния и жалости к себе: “Но этот узел уже так туго затянулся, ведь я цепляюсь за него давным-давно”[424].
Дальше – хуже. Камиля стали преследовать фантазии, в которых он вел себя агрессивно по отношению к другим, и он поставил себе диагноз “шизофрения”. Он кое-как закончил медицинскую школу, сражался на Второй мировой, но вернулся с фронта рядовым, а его помолвка распалась. Вскоре после окончания медицинской школы Камиль пытался покончить с собой. Все считали, что он “не подходит для работы в медицине”[425]. На следующий год он заразился туберкулезом легких и четырнадцать месяцев провел в больнице[426].
Но жизнь – странная штука: бывает, возьмет и сделает самый неожиданный поворот. Совершенно отчаявшийся, страдающий от болезни, ставшей воплощением страхов всей его жизни, Камиль пережил опыт, который стал для него толчком к возрождению. Все началось с того, что он позже назовет “духовным пробуждением”. В больничной палате Камилю явился Христос, взирающий на него с любовью[427]. Много лет спустя он так опишет это видение в письме: “В тишине и неподвижности сумерек в углу комнаты вдруг вспыхнул ослепительный свет, будто там зажглась сверхновая звезда. Я безотчетно выбрался из кровати и упал на колени, понимая, что сподобился Божественного явления, будто ветхозаветный пророк. Я не слышал голоса, однако ясно почувствовал, что мне повелевают: «Следуй за мной». Слабый, весь в слезах, я медленно лег обратно в постель”. А вот как он рассказывал о том, какое воздействие оказало это на его психику: “Я понял, что некто на букву «С» заботится обо мне. И может быть, меня пока считают чокнутым, но католическая церковь зовет это Благодатью Божьей”[428].
Последствия видения не заставили себя долго ждать. Лекарства наконец подействовали, и Камиля выписали из больницы. Постепенно ему удалось побороть депрессию. Он стал успешным психиатром, специализирующимся на лечении детей с серьезными заболеваниями. И хотя Камиль по-прежнему страдал от своих недугов, миг духовного пробуждения всегда оставался для него важнейшим поворотным моментом в жизни. “У меня хватало проблем, и впереди ждали новые проблемы, – говорил он. – Но теперь я радуюсь, когда люди приходят ко мне”[429].
Годфри Мино Камиль был одним из испытуемых в многолетнем исследовании Гранта, в рамках которого ученые наблюдали за гарвардскими выпускниками с 1938 года. И хотя он умер десять лет назад от сердечного приступа во время восхождения в Альпах, Джордж Вейллант, возглавляющий программу уже долгие годы, продолжает изучать его данные в поисках новых открытий. В частности, его заинтересовало воздействие божественного явления: как видение Христа стало первым проявлением любви в жизни Камиля. (Эта история об обращении в веру как будто сошла со страниц знаменитого труда Уильяма Джеймса.) К божественной природе явления Вейллант относится скептически: “Лично я в сорок лет был склонен считать, что решающую роль [в выздоровлении Камиля] сыграла искренняя забота медсестер и сиделок”, – пишет он[430]. Однако Вейллант отдает себе отчет в том, что по большому счету это не важно. “Мне понадобилось много лет наблюдений и еще больше лет личностного роста, чтобы понять: любовь нельзя сбрасывать со счетов, – пишет Вейллант. – К каждому она приходит в своем обличье, будь то Бог, сиделка, ребенок, добрый самаритянин или кто-нибудь еще. Но любовь всегда остается любовью”[431].
В более широком смысле Вейллант указывает,
