За гранью - Питер Робинсон

Телефонный звонок вывел его из состояния задумчивости — такое случалось столь часто, что стало привычным. Поморщившись, он взял в руку ненавистный телефон и промычал:

— Бэнкс.

— Это Стефан. Вы просили меня держать вас в курсе дела.

— Да, Стефан, — ответил Бэнкс уже совершенно другим тоном. — Что нового?

Бэнкс слышал какие-то голоса на заднем плане. Стефан, вернее всего, звонил из Миллгарта. Или из дома Пэйнов.

— Есть хорошая новость. На мачете, которым Пэйн убил констебля Морриси, найдены отпечатки его пальцев; кроме того, из лаборатории сообщили, что желтые синтетические волокна от веревки найдены в соскобе из-под ногтей Люси Пэйн, а на рукаве ее халата обнаружена кровь Кимберли Майерс.

— Так, значит, она была там, — произнес Бэнкс.

— Похоже на то. Правда, она может сказать, что волокна оказались у нее под ногтями, когда она развешивала белье. У них такая же веревка натянута между деревьев на заднем дворе. Я сам видел.

— Да, но кровь?

— Это ей будет объяснить сложнее, — сказал Стефан. — Крови не очень много, но достаточно, чтобы доказать ее присутствие в подвале.

— Спасибо, Стефан. Это действительно хорошая новость. А у Теренса Пэйна?

— То же самое. Кровь и желтые волокна. Ну и большое количество крови констебля Морриси.

— Нашли последнее тело?

— Нашли, точнее сказать, скелет — в саду. Таким образом, обнаружены все пять трупов.

— Скелет? Сколько же времени потребовалось, чтобы тело превратилось в скелет?

— Это зависит от температуры и активности насекомых, — ответил Стефан.

— Могло ли такое произойти за месяц или около того?

— Да, хотя последние месяцы были не очень теплыми.

— А в принципе возможно?

— Да.

Лиан Рей пропала тридцать первого марта, это могут быть ее останки.

— Еще осталась неисследованной большая часть сада, — продолжал Стефан. — Ребята копают очень медленно и осторожно, боясь повредить кости. Я договорился, чтобы нам в помощь прислали ботаника и энтомолога из университета для осмотра места преступления. Они помогут нам установить время смерти.

— На жертве сохранились хотя бы фрагменты одежды?

— Нет. Ничего.

— Ну что ж, Стефан, постарайтесь поскорее идентифицировать труп и, как только будут результаты, сразу свяжись со мной.

— Будет исполнено.

Положив трубку, Бэнкс подошел к раскрытому окну и украдкой достал запрещенную ему сигарету. Вторая половина дня была жаркой и душной, в воздухе чувствовалась какая-то особая напряженность — будет дождь, возможно, с грозой. Конторщики, спешившие домой, поднимали головы, словно принюхиваясь к воздуху, и доставали зонтики. Владельцы магазинов закрывали окна и сворачивали тенты. Бэнкс снова вспомнил о Сандре. Когда она работала в общественном центре на Норт-Маркет-стрит, они, перед тем как идти домой, встречались и частенько заходили в «Куинс армс», чтобы выпить. Счастливые денечки… А может быть, ему это только кажется. И вот теперь она беременна ребенком Шона.

Звучала музыка Шуберта, ясное, элегическое вступление к финалу сонаты си-бемоль. Головная боль слегка утихла. Он помнил, что Сандра во время беременности не светилась радостью приближающегося материнства. Она страдала по утрам от невыносимых приступов тошноты и, хотя не злоупотребляла, продолжала пить вино и покуривать. Она по-прежнему ходила на выставки и на спектакли, встречалась с подругами и, когда недомогание мешало ей вести привычный образ жизни, злилась и жаловалась.

На седьмом месяце (Сандра была беременна Трейси) она поскользнулась на льду и провела оставшееся до родов время в гипсе. Это раздражало и бесило ее, потому что не позволяло бродить по городу с камерой, как она любила, и закрыло ее в стенах их убогой маленькой квартиры. Она в тоске провела там всю зиму, состоявшую из череды серых дней, а Бэнкс в это время пропадал на работе, словно позабыв о доме. Ну что ж, может быть, Шон будет уделять ей больше времени. Возможно, если бы Бэнкс тогда…

Он встряхнул головой: не хотелось представлять, какой именно круг ада предназначен для невнимательных мужей и отцов. В дверь постучали: Анна Кэббот просунула в приоткрытую дверь голову и отвлекла от приступа самобичевания.

— Я не ошиблась? Ты пригласил меня на шесть часов?

— Да. Прости, Энни. Задумался.

Бэнкс надел пиджак, проверил бумажник, похлопал по карманам в поисках сигарет, бросил из-за плеча прощальный взгляд на груды бумаг на столе, к которым он толком и не притронулся. Да черт с ними! Если они рассчитывают на его упорный труд в деле расследования преступлений, то пусть потерпят с этой ненавистной, никому не нужной канцелярщиной.

Когда Дженни, проезжая сквозь сплошную стену проливного дождя, увидела перед собой безобразное скопище уродливых кранов, возвышающихся над гулльскими доками, она в тысячный, наверное, раз спросила себя, за каким чертом ее снова принесло в Англию. Еще и в Йоркшир! Особенных семейных привязанностей она не ощущала. Дженни была единственным ребенком у родителей, которые, перестав работать, проживали в Сассексе. Прежде и мать, и отец с головой были поглощены работой: он — историк, она — физик, поэтому Дженни почти все детство провела не с родителями, а с часто менявшимися нянями или девушками-иностранками, которые помогали по хозяйству и присматривали за ней, но главной их целью было изучение языка. А поскольку родители были увлечены наукой, Дженни чаще чувствовала себя предметом исследования или эксперимента, чем дочерью.

Это ее не волновало — она и не подозревала, что может быть иначе. Дженни и сама по этой модели строила свою жизнь, которую тоже воспринимала как эксперимент. Временами она оглядывалась назад, и способ ее существования казался ей мелким и эгоистичным, тогда Дженни впадала в панику, а иногда ей казалось, что все прекрасно.

В декабре ей исполнится сорок, а она все еще одинока — никогда, по крайней мере юридически, не состояла в браке, — но, хотя Дженни засиделась в девках, она чувствовала себя полной сил и сдаваться не собиралась. У нее была интересная работа, репутация хорошего профайлера и пока еще стройная фигура; для поддержания репутации ей требовалось все больше и больше знаний, а для сохранения форм она все усерднее занималась в университетском гимнастическом зале, дабы избежать появления лишних фунтов, несмотря на любовь к хорошей еде и винам.

Так почему же она временами чувствует себя такой усталой и опустошенной? Почему ее никогда не покидает чувство, будто она спешит куда-то, куда никогда не доберется? Даже сейчас, под дождем, хлещущим в ветровое стекло машины, с которым мечущиеся туда-сюда стеклоочистители не могут справиться, а спидометр показывает девяносто? Она снизила скорость до восьмидесяти, но скоро стрелка спидометра снова полезла вверх вместе с нарастающей в ее душе тревогой, что она куда-то опаздывает.

Дождь кончился. Радиостанция «Классик FM» передавала «Энигма-вариации» Элгара.[22] На горизонте четко вырисовывались силуэты ТЭЦ и стоящей рядом широкой приземистой градирней; пар, который она извергала, был почти незаметен на фоне густых низких облаков. Дженни съехала с автотрассы, ведущая на восток М62 поступила так же, как и все в ее жизни, — оборвалась, бросила Дженни, не доведя до конечной точки маршрута.

Конечно, говорила она себе, в Йоркшир она вернулась потому, что бежала от плохих отношений с Рэнди. История ее жизни… У нее была отличная квартира в Западном Голливуде, которую она снимала за почти символическую плату у одного писателя, заработавшего столько денег, что он смог купить себе виллу в окрестностях Лос-Анджелеса. Она жила в нескольких шагах от супермаркета, ресторанов и клубов на бульваре Санта-Моника. Она преподавала и вела исследовательскую работу в Калифорнийском университете, и у нее был Рэнди. Но у него была привычка спать с двадцатилетними симпатичными студентками-преддипломницами.

После очередной не очень бурной разборки Дженни решила, что с нее хватит, и сбежала обратно в Иствейл. Возможно, именно этим и объясняется ее вечная спешка, думала она, ей отчаянно хотелось обрести дом — безразлично где, скрыться от непростых отношений и сразу обрести другие, нормальные. Так она себе это представляла. К тому же — и это обстоятельство было важным — в Иствейле жил Алан. Если он — хотя бы отчасти — являлся причиной ее отъезда, то почему бы ему — отчасти — не быть причиной возвращения? Но думать об этом ей почему-то не хотелось.

Дорога М62 влилась в А63, и вскоре впереди справа Дженни увидела размытые контуры моста Хампер-бридж, величественно нависшего над широким устьем и открывающего путь в туманы и болота Линкольншира и Малой Голландии. Вдруг несколько лучей солнца пронзили косматые облака как раз в тот момент, когда «Нимрод»[23] почти достиг кульминации. Какая красота… Она вспомнила, как в Лос-Анджелесе Рэнди обожал показывать ей красивые и памятные места, когда в первые дни знакомства они ездили, ездили и ездили по этому огромному, растянувшемуся на много миль городу: силуэт пальмы на фоне кроваво-оранжевого неба, громадная яркая полная луна над надписью «ГОЛЛИВУД». Этого не увидишь нигде, только в Америке…