Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова

– Ты в психушке сидела, – подхватил отец, – сумасшедшая баба, клевещешь на хозяев.

– Нам все про тебя Альбина Фелицатовна рассказала, – брызгала слюной хозяйка, – мы в курсе твоих выходок.

Няня попыталась оправдаться, но ее не стали слушать, вытолкали взашей.

– Понимаете, какая Альбина дрянь? – возмущалась сейчас Настенька. – Оговорила маму! Я очень рада, что Ожешко так плохо закончила! Вы теперь напишите про нее статью, пусть люди узнают, что за гадина была Альбина Фелицатовна! Эти несчастные дети! Она их вышвырнула вон: и Валю, и Павла. Ну ладно, Павел был приемный, непонятно, зачем его Евгений усыновить надумал, но Валя-то родная, и о Диме Альбина не плакала! Вот гнида! Вы согласны?

– В принципе, да, – кивнула я, – скажите, Павел не объявлялся?

– Нет, – поджала губы Настенька.

– Не звонил няне, не интересовался ею?

– Абсолютно! Очень похож на Альбину Фелицатовну, – подвела итог Настя, – хоть и не родная кровь, да рядом текла, неблагодарный мальчишка! Моя мать его воспитывала, нежней родной мамаши была, душу в него вложила, а Павел о ней ни разу не вспомнил. Мама до конца жизни тревожилась о парне, а тому недосуг было номер набрать. Вот какие люди бывают!

– Вы не знаете случайно координат Каролины Карловны?

– Откуда бы!

– Действительно, – пробормотала я.

– Хотя она сюда звонила.

– Да? Зачем?

– Понятия не имею, – дернула плечом Настя, – снимаю трубку, а там голос пожилой: «Позовите Анастасию Никифорову, скажите, что Каролина Карловна просит».

Девушка сразу поняла, что незнакомка хочет поговорить с матерью, и ответила:

– Она умерла.

– Неужели? – с непонятным выражением воскликнула Каролина Карловна. – Совсем?

– По-вашему, можно скончаться наполовину? – не сдержалась Настя.

– Деточка, – сурово оборвала ее Каролина Карловна, – не хамите. Значит, Анастасия на том свете?

– Я уже ответила, да!

Каролина Карловна отсоединилась, не сочтя нужным попрощаться.

Поблагодарив Настеньку, я вышла на улицу и побежала к машине.

В конце концов, меня не волнует, почему покойная Альбина Фелицатовна столь жестоко обращалась с детьми, важно иное – Павлик жив, и он на самом деле сын Тины Бурской.

Я домчалась до своих «Жигулей». Минуточку, маленькую Валечку Евгений отдал в семью Бурских, Антонина, решившая за деньги воспитывать чужого ребенка, выдав его за своего, сказала няньке Никифоровой:

– Девочку будем звать Эвелиной, у нас уже есть дочь по имени Валентина!

Навряд ли в Москве найдется еще одна семья Бурских, в которой жили бы Эвелина и Валентина. Значит, вот по какой причине ребенка дома третировали, Эву взяли из-за денег, наверное, Евгений выплатил им хороший куш. Григорий с Тоней сначала обрадовались, деньги быстро потратили, но потом до них дошло: приемыша нужно кормить, одевать, обувать, учить.

Новые родители так и не сумели полюбить девочку, пинали ее всю жизнь. Но что самое интересное! Евгений зачем-то потом усыновил Павлика! Просто с ума сойти! Зачем?

Покачав головой, я села за руль и, чувствуя даже сквозь куртку ледяное сиденье, быстро включила мотор. Говорят, сейчас есть в продаже какие-то специальные согревающие коврики для кресел, пока стряхиваешь снег с машины, сиденье нагревается, и вы с комфортом устраиваетесь на нем. Надо купить такой, похоже, замечательная штука.

Откуда-то снизу послышался писк мобильного, я удивилась, стала искать телефон и в конце концов обнаружила его у педалей. Значит, идя к Насте, я случайно обронила аппарат, хорошо еще, что он остался в автомобиле, а не шлепнулся в снег, увы, я неаккуратна и порой лишаюсь самых необходимых вещей.

Сколько раз теряла ключи, записные книжки, кошельки.

Я подняла мобильный и встревожилась. На дисплее высветилось сообщение о двадцати трех непринятых звонках, все они были сделаны из дома. Понимая, что у нас стряслось нечто экстраординарное, я трясущимися пальцами потыкала в кнопки и услышала звонкий голос Юлечки.

– Да.

– Это Лампа.

– Ну сколько можно тебе звонить! – с гневом воскликнула девушка.

– Извини, пожалуйста, я забыла мобильный в машине.

– На целый день! Чем ты вообще занимаешься?

– Прости, так вышло, я разговаривала с очень нужным человеком, не смотрела на часы!

– Безобразие.

– У нас все в порядке?

– Смотря что считать порядком!

– Дети здоровы?

– А что им сделается? – не спешила сменить гнев на милость Юлечка.

– Собаки не заболели?

– Прекрати задавать кретинские вопросы, – прошипела Юля, – лучше ответь на мой: ты сегодня мешки в коридоре видела?

– Да, я еще подумала: ну откуда у нас такое количество мусора!

В трубке повисло напряженное молчание, потом Юля в полнейшем негодовании продолжила:

– Мусора?! И что же ты сделала с пакетами?

– Ну решила, что вы разобрали антресоли, – зачастила я, – и выволокла их на помойку.

Снова установилась тишина, вдруг Юля заорала так, что я чуть не уронила телефон:

– Ребята, она все стащила на улицу, в бачки.

– Что случилось? – закричала я в ответ.

Из сотового вдруг донесся спокойный голос Костина.

– Лампудель, гони домой, на месте узнаешь.

Я вцепилась в руль, похоже, произошла какая-то несуразица, но особенно переживать не следует, потому что и люди, и собаки живы-здоровы, а все остальное не имеет значения.

Дверь мне открыл Кирюшка, выглядел он самым диковинным образом. На нем были лишь майка и семейные трусы. Слегка удивившись я спросила:

– Тебе не холодно?

– В принципе нет, – прозвучало в ответ.

– И все же, – я решила не упустить момента повоспитывать подростка, – в таком виде можно слоняться по квартире лишь тогда, когда дома никого нет, лучше, на мой взгляд, надеть джинсы и футболку.

– Твой взгляд замечателен, – кивнул Кирюша, – иди на кухню, ждем тебя не дождемся!

Я сняла куртку и в полном недоумении вошла в любимое всей семьей помещение. Через секунду стало ясно: в мое отсутствие домашних поразило безумие.

На Юлечке была атласная ночнушка, слегка вульгарная, на мой взгляд, ярко-красная с черными кружевными вставками, Сережка щеголял в полотенце, которое он обернул вокруг бедер, Лизавета сидела в пижаме, байковой, уютной, украшенной изображениями танцующих мышей. Из всех присутствующих она выглядела наиболее адекватно. Но краше всех смотрелся Вовка. Бедра майора туго обтягивали ярко-зеленые в желтый горох лосины, а с плеч кокетливо свисал розовый шарфик.

Сначала я просто разинула рот, но потом быстро сообразила – лосины некогда принадлежали Лизе, но их давно отправили в ссылку, повесили на крючок в чулане, где они и болтались не один месяц, а вот шарфик откуда?

Не успела я прийти в себя, как Лизавета подскочила ко мне и с воплем: «Немедленно снимай, я еще могу успеть в гости!» – принялась стаскивать с меня пуловер.

Я взвизгнула и попыталась вырваться из ее цепких рук.

– Кирюха! – взвыла Лиза. – Помоги, а то она опять ушмыгнет!

Мальчишка ухватил меня за талию.

– Скидывай джинсы! – заорала Лизавета. – Живо!

Очень хорошо зная, что со спятившим человеком спорить нельзя, я ласково воскликнула:

– Сейчас отдам, только можно я переоденусь у себя?

– Зря ты, Лизка, ее раздеваешь, – прищурился Кирик, – тебе в Лампины шмотки не втиснуться!

– Запросто! Пусть вытряхивается из штанов, – топала ногами девочка.

Больше всего в создавшейся ситуации меня удивило не поведение потерявшей ум Лизы, а мрачное молчание остальных. Ни Сережка, ни Костин, ни Юлечка не произнесли ни слова.

– Прямо тут снимай, – бесновалась Лиза, – никуда не отпущу! У меня из-за тебя жизнь рушится!

Делать нечего, пришлось прилюдно разоблачаться.

Издав рычание, Лизавета выхватила у меня джинсы с пуловером и исчезла. Я кинулась в ванную за халатом, но ничего там не нашла, пришлось нестись в спальню.

Я распахнула шкаф и ахнула. Лишь пустые вешалки и полки.

В полном изумлении я плюхнулась на диван и затряслась.

– Холодно? – участливо поинтересовался Костин, войдя в спальню.

– Ага.

– И мне тоже, – вздохнул майор, – вот спасибо, лосины нашел и шарфик отрыл!

– Куда подевались мои вещи? – спросила я. – Не скажу, что их было много, но мне хватало на все случаи жизни!

– Она еще издевается! – заорала, врываясь в комнату, Юлечка. – Сама на помойку все отволокла! Мы голыми остались!

– Ничего не понимаю, – отшатнулась я.

На пороге возник Сережка.

– Всем молчать! – рявкнул он, поправляя служащее набедренной повязкой полотенце. – А ты, Лампецкий, слушай.

Чем дольше Сережка говорил, тем больше я цепенела, да и что тут скажешь!

Вчера я, устав, словно ездовая собака, рухнула в кровать рано, сил не было раздеться, свои джинсы, пуловер и белье я швырнула в кресло, повесить одежду в шкаф была не в состоянии.

Юлечка же, наоборот, явилась домой, горя энтузиазмом.