Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Теперь стало ясно, что в этот нечеловеческий звук сливались их причитания, стоны, всхлипывания, молитвы и даже взрывы безумного смеха. Некоторые из них вышагивали напряженно, словно в сомнамбулическом сне, другие корчились и мели дорогу своими распущенными волосами.

В контрасте с остальными женщины первых рядов процессии шли с достоинством. Они высоко держали головы и хранили молчание. По головным уборам из переплетенной красной и белой шерсти на подстриженных волосах Тит узнал среди них весталок. Их было пять. Одну, как всегда, оставили поддерживать священный огонь в храме Весты. Во время такой напасти было особенно важно, чтобы он не угас. Перед весталками шествовали три женщины – босые, одетые в темные рваные лохмотья, как нищие или плакальщицы. Ступни их, явно непривычные к хождению босиком, кровоточили. Было видно, что ходьба дается им с трудом, однако они не спотыкались и не сбивались с шага.

Так же как при предыдущей встрече с сенаторами, Гней дал знак армии остановиться, а сам с неизменно державшимся рядом Титом выехал вперед.

– Позор сенату! – проворчал Тит. – Послам города не удалось остановить тебя, так теперь они дошли до того, что послали женщин!

Гней промолчал. Тит глянул на него и вместо язвительного выражения увидел на лице друга беспокойство. Глаза его блестели. Сердце Тита упало – он почувствовал недоброе.

По сигналу весталок все женщины остановилась, но те три, что были облачены в лохмотья и возглавляли процессию, продолжили движение и остановились, лишь сойдясь с всадниками почти вплотную. Посередине стояла Ветурия, мать Гнея. Она выглядела гораздо старше, чем когда он видел ее в последний раз, и, хотя стояла прямо, явно нуждалась в помощи. Две другие женщины, по обе стороны, поддерживали ее под руки. Справа от нее стояла жена Гнея Волумния, а увидев третью женщину, Тит ахнул – это была его жена Клавдия, которую он не видел с того дня, как покинул Рим. Ее лицо было измождено горем, глаза опущены. На него она не смотрела.

А вот Ветурия, напротив, впилась взглядом в сына.

– Гней! – воскликнула она.

– Матушка! – прошептал он.

– Неужто ты будешь выситься над своей матерью как господин, который смотрит сверху вниз на раба?

Гней тут же спешился. Тит последовал его примеру. Но в то время как Гней шагнул вперед, Тит отшатнулся и вцепился в поводья, скорее для того, чтобы поддержать себя, а не удержать коней. Неожиданно он почувствовал головокружение, схожее с тем, которое испытал на Тарпейской скале, когда получил удар в голову. Все случившееся между тем и нынешним моментами показалось сном, и он боялся, что вот-вот будет грубо разбужен. Его сердце неистово билось, грозя выскочить из груди.

Приблизившись к матери, Гней протянул к ней руки, но она не приняла его объятий. Он отступил назад.

– Почему ты не обнимешь меня, матушка?

– Если я подниму руки тебе навстречу, то Волумния с Клавдией перестанут поддерживать меня, и я упаду на землю.

– Я бы подхватил тебя.

– Лжец!

– Матушка?

Мать воззрилась на него с гневом.

– Когда-то я не боялась старости, ибо верила, что в ту пору, когда не смогу держаться прямо, меня поддержат крепкие руки сына. Но вот настало время, мне потребовалась твоя поддержка, Гней, а тебя рядом не было. К моему великому стыду, я вынуждена опираться на других. И пусть боги сделают меня полной калекой, если я вообще обопрусь на твою руку!

– Суровые слова, матушка!

– И вполовину не столь суровые, как та судьба, которую ты уготовил мне.

– Я сделал то, что вынужден был сделать. Ради моей чести!

– Ты отбросил свою честь в тот день, когда поднял оружие против Рима. В тот день ты ранил меня, а сегодня, видно, вознамерился добить, вонзив клинок в самое сердце. Я никогда не учила моего сына изменять родине! Случись мне хотя бы услышать от тебя о подобном намерении, я бы извлекла меч из твоих ножен и пала на него, предпочтя смерть позору.

– Матушка, матушка…

Внезапно Ветурия резко вырвала руку из хватки невестки и изо всех сил влепила Гнею пощечину. Хлопок получился поразительно громким. Лошади заржали и вскинулись, натянувшиеся поводья обожгли ладони Тита.

Ветурия стала падать вперед, но женщины подхватили ее. Несколько мгновений Гней пребывал в растерянности, потом подозвал Тита и шепнул ему на ухо:

– Передай войску приказ остановиться и распорядись, чтобы у дороги поставили мой шатер. Тут на нас смотрит слишком много глаз: со своей матерью я должен поговорить наедине.

О чем шла речь в том шатре? Какие обещания или угрозы были высказаны? Какие воспоминания ожили? Какие мечты воспламенились заново? Никто этого не знал, кроме Кориолана и его матери.

Ветурия первой вышла из шатра. Волумния и Клавдия (которая так и не встретилась взглядом с Титом) быстро шагнули вперед, чтобы помочь ей. Не вымолвив ни слова, они втроем вернулись туда, где их ожидали весталки. Ветурия тихо переговорила с девственницами, которые знаками дали знать стоявшим за ними женщинам, чтобы те возвращались в город. Процессия удалилась в молчании: рыдания смолкли, и ликующих возгласов не было слышно.

Гней оставался в палатке очень долго, а когда наконец появился, на лице его была написана решимость, поразившая даже привычного ко всему Тита.

Гней сел на коня и подозвал свой римский авангард. Конные воины собрались вокруг него. Тит был среди них, страшась того, что ему предстоит услышать.

– Нападения на Рим не будет, – объявил Гней.

Воины встретили его слова изумленным молчанием.

– Покинув Рим, мы направились навстречу судьбе, – продолжил полководец, – но она вела нас по кругу. Из Рима вышли, к Риму вернулись, но судьбы своей так и не нашли. Видно, не там искали. За горами, за морями раскинулся огромный мир, который вовсе не ограничивается владениями Рима или вольсков. Наверное, нашу судьбу следует искать где-то там.

Воины беспокойно переглядывались, но дисциплина была такова, что ни возражений, ни вопросов не прозвучало.

– Мы поворачиваем назад. Просто проедем сквозь войско вольсков и двинемся дальше.

– А вольски? – спросил Тит.

– Если они захотят напасть на Рим, то пусть нападают.

– Сами они никогда этого не сделают! Ты их талисман. Только Кориолан может привести их к победе.

– Тогда, наверное, они повернут назад.

Гней щелкнул поводьями и поехал вперед. Римский авангард последовал за ним, Тит пристроился рядом с Гнеем. Пешие солдаты вольсков расступились, давая путь всадникам, на которых взирали в удивлении и растерянности.

– Это все та старуха! Она настроила своего сына против нас!

– Кориолан покидает нас!

– Невозможно!

– Посмотри сам!

– Но зачем он нас сюда привел?

– Это ловушка! Кориолан заманил нас сюда, чтобы отдать в руки римлян! Здесь, должно быть, засада!

Ужас и ярость стремительно распространялись по рядам солдат. Титу показалось, что они едут над морем гневных лиц. Рев этого моря становился все громче и громче, волнение его делалось все более бурным.

– Поворачивай назад, Кориолан! – кричали вольски. – Поворачивай назад! Веди нас! Или…

Камень ударился о шлем Тита, в ушах зазвенело. Ему снова вспомнился тот день, когда после попадания дубинки он едва не свалился с Тарпейской скалы и Гней спас ему жизнь. Как и тогда, мир вокруг него стал каким-то странным, похожим на сон и отдаленным.

Новые камни забарабанили по его доспехам, но Тит почти не ощущал ударов. Между тем вольски, начав с камней, выхватили мечи. Конные римляне поступили так же, но и лязг железа звучал в ушах Тита как-то приглушенно. Потом, с отстраненным удивлением, он увидел чужую кровь на собственном мече и почти сразу же ощутил жгучую боль в боку. Мир завертелся вокруг него и повернулся вверх тормашками. Тит смутно понял, что, должно быть, падает с коня, но удара о землю так и не почувствовал.

По прошествии недолгого времени сенат Рима издал указ об объявлении дня спасения города от Кориолана Днем благодарения. В этот день особые почести должны воздаваться отважным женщинам Рима, которые добились того, что оказалось не по силам ни оружию, ни дипломатии.

Это решение далось легко. Зато потом разразились споры.

Яростная дискуссия развернулась вокруг судьбы Ара Максима. Испокон веку алтарь Геркулеса находился на попечении семей Пинариев и Потициев, наследственных жрецов, которые проводили совместную службу в его праздник. Но после бесчестия, которое навлек на свою семью Тит Потиций, допустимо ли было позволить этой семье остаться хранителями алтаря, или надлежало передать эти обязанности кому-то другому, скорее всего жрецам, назначаемым государством?

Аппий Клавдий был среди тех, кто заявлял, что государство не имеет права вмешиваться в религиозные традиции, которые возникли задолго до государства. Сам Геркулес избрал эти две семьи хранителями его святилища, и никакие указы или законы не могут отменить ясно выраженное желание бога. Так, во всяком случае, он заявлял публично. В частных беседах Клавдий говорил своим собратьям, что зять навлек на него невыносимый позор: отрекся от дочери и внука. Клавдий объявил, что, пока он или любой потомок, носящий его имя, имеет какое-то влияние на государство, ни один человек с именем Потиций никогда не будет избран на высокий пост.