Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии - Александр Перцев

Вследствие высказанных возражений суд предложил, чтобы экспертизу провел другой авторитетный специалист. Ап. была переведена в следственный изолятор. Здесь она непрерывно плакала, часто отказывалась от пищи, не говорила ни слова. Из нее можно было вытянуть только “да”, “нет” и “не знаю”.

Новый эксперт полностью присоединился к заключению своего предшественника. Он предположил наличие очень сильно выраженной тоски по дому, которая представила собой психически ненормальное состояние типа меланхолической депрессии столь большой интенсивности, что принятие решений по собственной воле полностью исключалось, а именно об этом и говорится в § 51 Уголовного кодекса.

На основе этого нового заключения дело было прекращено, а Ап. по рекомендации Вильманнса была определена с 6.11.06 в психиатрическую клинику Гейдельберга на хозяйственные работы, где она и находится в настоящее время. Работу свою она почти всегда выполняла аккуратно, отличалась прилежанием и готовностью исполнять распоряжения начальства. Поначалу она была очень застенчива и нередко жаловалась на тоску по родному дому, но вскоре набралась смелости и порой даже похвалялась: “Я не дам себя в обиду санитаркам!” Временами она становилась угрюмой, прекращала работать со всем рвением, бездельничала и жаловалась на тоску по дому. Однажды она осталась в постели, жалуясь на отсутствие аппетита и боли в груди. Объективных признаков заболевания не проявлялось, температура была нормальной. На следующий день она встала с постели без разрешения врача, сказав, что чувствует себя хорошо и уже может работать.

Иногда ее заставали плачущей: она полдня проливала слезы, не объясняя причин; однажды она сказала, что ее сильно растрогала проповедь пастора о винограднике. Одна особо старательная санитарка, с которой у нее сложились более близкие отношения и которой она никогда не перечила (в отличие от остальных), сказала, что Ап. иногда намекала ей, из‑за чего она так плачет. Она думает о своем преступлении, которое не может забыть. Она также говорила неоднократно, что если когда‑нибудь выйдет из клиники, то что‑нибудь с собой сделает. Другим людям Ап. никогда не делала подобных признаний и намеков. По прошествии некоторого времени Ап. сочла, что ей не хочется больше оставаться прислугой, а хочется учиться шить. Она с успехом начала учиться шить у одной из нянечек.

В апреле 1907 г. в первый раз произошла менструация. Девушка была изнурена, но в целом все протекало нормально. В июне она часто демонстрировала признаки сильного раздражения, громко хлопала дверями, часто препиралась с персоналом, отвечала санитаркам “вызывающе”, когда они требовали от нее выполнить ка- кую‑то работу или спрашивали о чем‑то. Один день она почти ничего не ела, заявив, что в пищу было что‑то подмешано, и она от этого почти ослепла. Позднее она сказала об этом, что подумала, будто ей подмешали снотворное — специально чтобы позлить (она часто видела, как пациентам дают лекарства вместе с едой).

О своих расстройствах, которые порой повторялись еженедельно, она рассказывала, что они продолжаются полдня или целый день — тогда она плачет, ни о чем не думая; она испытывает только печаль, страх при этом отсутствует. В дни накануне недомогания она чаще всего была раздражительной. “Тогда я ничего не желаю слушать”. Она чувствовала тогда, что начинается менструация. В первый день менструации она была в подавленном настроении, но менее раздражительной, во второй день — вполне здоровой.

Не считая упомянутого, она всегда вела себя удовлетворительно. Санитарки высказывались о ней очень положительно, все считали, что у нее хороший характер, и только в некоторых случаях она проявляет некоторое раздражение и упрямство. В отношениях с врачами она все еще сохраняет застенчивость — правда, она разговаривает с ними, но при этом постоянно чувствуется скованность. С другими девушками из прислуги она проявляет себя бойкой. Недавно Аполлония написала своей сестре несколько писем, в которых раздражение перемежалось с сентиментальными чувствами. Высказывания такого рода, периодическое дурное настроение, ее “вызывающие” ответы, идея, что ее отравили и т. п. напоминают о том, что принято называть истеричным характером, поскольку подобные отклонения от нормы часто встречаются у истеричек. Конечно, мы далеки от того, чтобы на этих основаниях ставить диагноз “истерия”. Речь идет об особенностях общепсихопатического плана, часто встречающихся и за пределами того ограниченного крута, который называется истерией»[93].

Вот, собственно, и все. Мы намеренно привели историю болезни Аполлонии практически целиком, чтобы читатель получил полное представление обо всех психиатрических изысканиях, связанных с этой девушкой — преступницей. Отметим также, что это самая подробная история болезни из всех, которые рассмотрены в диссертации К. Ясперса. Это, более того, история болезни, к которой приложил руку его научный руководитель. Он, собственно, и написал ее первую часть — до помещения девочки в клинику. На основе этой истории болезни производилась экспертиза для суда. Если Вильманнс что‑то упустил, Ясперс имел возможность провести дополнительные исследования — ведь девочка — убийца была оставлена работать в психиатрической клинике.

И что же?

Потрясает ли нас произведенный психиатрический анализ своей глубиной? Что в приведенной истории болезни относится к собственно психиатрии? Упоминание про истерию, которая может и не быть истерией? Переживания ностальгии у девочки были крайне скудны — как у натуры неразвитой и душевно нищей — и описаны они были всего в двух — трех предложениях.

Право, мы не можем предполагать, что у Ясперса это достаточно заурядное, если не сказать примитивное, существо вызывало какой‑то особый человеческий интерес. Ничуть не менее примитивны и заурядны другие девочки — преступницы, истории болезни которых рассматриваются в диссертации К. Ясперса. Читатель может сам убедиться в этом.

«Аналогичный, но не столь ясный случай опубликовал Вильманнс. Поскольку его легко можно найти в оригинале, здесь он излагается в нескольких тезисах.

Ева Б. 13–ти с половиной лет. Сообщения о характере и учебе только положительные. Родители, учителя, начальник тюрьмы в один голос хвалят ее. Репутация семьи безупречна. Получила хорошее воспитание. На Пасху она в первый раз пошла работать в люди вдали от родных мест. На Троицу она со слезами умоляла мать разрешить ей остаться дома. 14 дней спустя — первая попытка убить доверенного ей ребенка. Спустя четыре недели — вторая попытка, которая сорвалась из‑за того, что другой ребенок рано проснулся. Деяния свои совершала в соответствии с заранее продуманным планом. Ранее высказывала жалобы на боли в груди и колотье в спине — возможно, симулировала. После совершения преступления производила впечатление отчаянно беспомощной. Позднее показала себя девушкой застенчивой, но при этом спокойной и веселой, по — детски беззаботной. Недостаток продолжительного раскаяния. Во время допросов часто противоречит сама себе, но остается неизменным одно — всегда говорит о намерении оставить свою работу при любых обстоятельствах. Запирается недолго, быстро признается в содеянном.