Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии - Александр Перцев

Право, мы не можем предполагать, что у Ясперса это достаточно заурядное, если не сказать примитивное, существо вызывало какой‑то особый человеческий интерес. Ничуть не менее примитивны и заурядны другие девочки — преступницы, истории болезни которых рассматриваются в диссертации К. Ясперса. Читатель может сам убедиться в этом.

«Аналогичный, но не столь ясный случай опубликовал Вильманнс. Поскольку его легко можно найти в оригинале, здесь он излагается в нескольких тезисах.

Ева Б. 13–ти с половиной лет. Сообщения о характере и учебе только положительные. Родители, учителя, начальник тюрьмы в один голос хвалят ее. Репутация семьи безупречна. Получила хорошее воспитание. На Пасху она в первый раз пошла работать в люди вдали от родных мест. На Троицу она со слезами умоляла мать разрешить ей остаться дома. 14 дней спустя — первая попытка убить доверенного ей ребенка. Спустя четыре недели — вторая попытка, которая сорвалась из‑за того, что другой ребенок рано проснулся. Деяния свои совершала в соответствии с заранее продуманным планом. Ранее высказывала жалобы на боли в груди и колотье в спине — возможно, симулировала. После совершения преступления производила впечатление отчаянно беспомощной. Позднее показала себя девушкой застенчивой, но при этом спокойной и веселой, по — детски беззаботной. Недостаток продолжительного раскаяния. Во время допросов часто противоречит сама себе, но остается неизменным одно — всегда говорит о намерении оставить свою работу при любых обстоятельствах. Запирается недолго, быстро признается в содеянном.

Заключение, данное Вильманнсом, гласило, что Ева Б. под влиянием тоски по дому не обладала свободой воли. Прокурор не был убежден таким обоснованием.

Было затребовано другое экспертное заключение и, наконец, третейское мнение, которое должно было иметь главное значение. Два следующих эксперта сочли, что девушка вменяема. Однако было констатировано стойкое нежелание работать прислугой. Отмечалось, что взрослые совершают клятвопреступления и убийства из‑за ничтожных мотивов, из‑за пары кружек пива, так что вполне можно допустить, что и Ева Б. действовала, руководствуясь преступными намерениями. В особенности подчеркивалось, что патологическая тоска по родине должна была проявлять себя в симптомах — таких, как потеря аппетита, нарушение сна и т. д.

В приговоре суда, помимо прочего, было указано, что экспертные заключения, в которых девушка признается вменяемой, не дают этому достаточного психологического обоснования. “Принято полагать, что достаточные обоснования человеческих поступков должны указывать на столь веские причины, которые способны перевесить у нравственного и нормального в умственном отношении человека сомнения, противостоящие его выбору”. Для того чтобы объяснить вопиющее противоречие между мотивом и тяжестью поступка, недостаточно сослаться на еще незрелое нравственное и умственное развитие преступницы. Случаи, когда преступления совершаются по ничтожным поводам, характерны для по- настоящему преступных натур. Случай Евы Б. не таков, насколько можно судить по многочисленным свидетельским показаниям. Суд принял мнение Вильманнса: преступление вызвано выплеском тоски по родине, настолько сильным, что он вызвал полное бессилие воли. Суд вынес оправдательный приговор на основании положения в dubio pro гео, которое действительно и применительно к § 51 УК. С этим случаем, подробно исследованным Вильманнсом, познакомился также Ашаффенбург (Gaups CBL. 1908. Р. 354). Он не смог прийти к убеждению, что девочка не слабоумна. Но он обследовал ее всего полчаса, и этого времени недостаточно, чтобы дать компетентную оценку ребенка, отличающегося замкнутостью и застенчивостью.

Ева Б., после того, как она некоторое время провела в родительском доме, снова работает прислугой. Ничего отрицательного о ней не говорят, трудится она добросовестно»[94].

Две эти истории болезней имеют для К. Ясперса особое значение — ведь к ним приложил руку его научный руководитель и наставник в психиатрии Вильманнс. Но диссертант, понятное дело, не ограничивается ими — негоже проявлять такую несамостоятельность и прятаться за спину научного руководителя. Поэтому в диссертации приводится еще пять историй болезней, которые К. Ясперсу удалось отыскать в научных публикациях прошлых лет.

Добавляют ли они что‑то принципиально новое к первым двум? Сам Ясперс не скрывает, что «случаи» он подбирал по сходству с уже описанными, но при этом добавляет, что хочет получить «возможность различать в этих ностальгических состояниях между типичным и индивидуальным». Слово «типичное» его еще не смущает — научные психиатрические обобщения кажутся ему вполне допустимыми. И в самом деле: «случаи» похожи, словно капли воды, даже несмотря на то, что в некоторых историях болезней речь идет об убийстве ребенка, а в некоторых — о поджоге хозяйского дома.

Окинем взглядом и эти истории болезней, чтобы оценить, насколько крупный вклад в психиатрию вносит их пересказ диссертантом, и, в частности, влияют ли они на постижение ностальгии как болезни.

Вот случай, описание которого К. Ясперс почерпнул из книги полувековой давности:

«Шпитта: Практические труды по судебно — медицинской психологии. Росток и Шверин, 1855. С. 25. Тоска по родине. Меланхолия. Убийство.

Р., дочь пастуха, на Пасху 1850 г., в возрасте 13 лет, по воле родителей начала работать нянькой в семье другого пастуха. Четырнадцать дней спустя она навестила родителей. Вечером того же дня она вернулась в дом, где работала. Пастух, у которого она трудилась, утверждает, что всегда был доволен ее работой. У нее всегда был хороший аппетит и крепкий, здоровый сон. Он не замечал, чтобы она грустила и плакала. Однако уже на следующий день после возвращения из дома она потребовала снова отпустить ее к родителям, ссылаясь на то, что у нее болит живот. Идти к родителям ей разрешено не было. Поэтому она ушла тайком, без спроса, надев лучшую одежду, но оставив вещи.

На следующий день она вернулась в семью, где работала, в сопровождении тети, но заявила, что ни за что тут не останется. Поскольку хозяин уже не возражал, работа ее на этом была закончена.

Уже 17 апреля она начала работать в С. служанкой у жены поденщика Г. Поначалу ей это понравилось, и она, казалось, отправлялась туда с большой охотой. 22 апреля она пришла в родительский дом за чистым бельем, пробыла там лишь недолго и говорила, что довольна жизнью. 25 мая она передала отцу, что хотела бы поговорить с ним, и просила о встрече. Мать, ничего не сказав об этом мужу, предположила, что дочь вернется домой, и заранее приготовила палку для ее наказания. Действительно, дочь явилась уже вечером. Когда мать с порога спросила ее о намерениях, она замялась, а в ответ на предположение, что она снова хочет бросить работу, расплакалась. Тогда мать сильно побила ее палкой и снова отправила в С. Обвиняемая показала, что она уже тогда надеялась вернуться домой, хотела сказать отцу, что не может выносить жизнь в чужом доме, и просить, чтобы он опять забрал ее домой. Г. она солгала, сказав, что отец попросил ненадолго выйти к нему вечером, чтобы поговорить, когда он пойдет за дровами. Ее активное стремление в родительский дом было замечено хозяевами. Часто вечерами, а также на протяжении всего дня она вскакивала, выбегала из дому и принималась ходить туда — сюда около торфяного сарая, поглядывая в сторону родной деревни. Как она сказала однажды, там все же лучше. Когда ее стали расспрашивать подробнее, почему именно лучше, она сказала только, что там красивее дома. Супруги, реагируя на такие сравнения, часто спрашивали, нравится ли ей у них; она всегда отвечала утвердительно и добавляла, что еда и питье даже лучше, чем дома. Когда ее спрашивали о том, почему же она иногда внезапно убегает, она отвечала, что у нее бывает расстройство желудка. По показаниям мужа, Р. не страдала отсутствием аппетита и расстройством сна, не проявляла печали и не плакала. Она всегда вела себя хорошо, была аккуратной, послушной и работящей. Жене, однако, показалось, что она, вроде бы, плакала как‑то раз, а именно вечером 27 апреля. Но обвиняемая отрицала это, говорила, что у нее просто слезились глаза от дыма, и заявила, что довольна своим положением. Сама Р. свидетельствует, что вечерами не могла заснуть, иногда ее мучили кошмары, но под утро она спала хорошо. В следующее воскресенье, 28 апреля она опять ходила домой к родителям, и ей даже разрешили остаться на ночь. Она снова заявила, что больше не может выдержать своей работы в чужом доме, и попросила, чтобы ей снова поручили пасти гусей дома. Но мать была против. По воле матери, но с явной неохотой, она снова отправилась в С. Мать следовала за ней на расстоянии, потому что испытывала безотчетный страх, что дочь может что‑то с собой сделать.