Повелитель гроз. Анакир. Белая змея - Танит Ли

— Мы все рождаемся в латах, — отозвалась она.

— Вы говорите загадками.

Она снова повернула голову, продемонстрировав ему профиль статуи. Казалось, он всегда видел ее такой — нереальной, искусственной.

— Ладно, я не стану упрекать вас в этом. Лучше расскажу, что думал сам, глядя на вас. Видите, я куда откровеннее вас. Я думал, что каждый день свободнорожденные мужчины и женщины делают из себя рабов, чтобы угодить мне. А вы одним своим присутствием, отказываясь открыть мне свои мысли, доставляете мне куда большее удовольствие, чем все вещи в мире.

Она снова взглянула на него, потом сказала:

— Когда вы так говорите, я задумываюсь, что вам от меня нужно.

Ее слова выбили почву у него из-под ног. Он так не привык ни к ее прямоте, ни к ее логике.

— Мне нужна королева, Астарис, женщина, которая подарит мне сыновей.

— Возможно, я не смогу выполнить ни одно из этих требований.

Ее спокойствие уязвило его. Он поднялся и подошел к ней, потом протянул руки и, приподняв ее, прижал ее тело к своему.

— Тогда, должно быть, мне нужны вы, не так ли? Вот эта кармианская плоть.

Но все-таки он еще ни разу не делил с ней ложе, несмотря на то право, которое дала ему их помолвка. Он не пытался анализировать свою сдержанность — его определенно удерживал не страх, а какая-то безмятежная нереальность, которой она дышала. Сейчас, даже возбужденный ее близостью и еле уловимым чистым запахом ее ненадушенной кожи, он тем не менее не почувствовал ни малейшего желания удовлетворить свою страсть с ней. Возможно, она разочаровала бы его, но он почему-то не думал, что это будет так. Пожалуй, она была для него скорее чем-то вроде бесценного дара, о котором мечтаешь, но при этом оттягиваешь его до последнего момента.

Он поцеловал ее, и его возбуждение еще усилилось, но он лишь отстранился от нее и заглянул ей в лицо. Она улыбнулась —  необыкновенно нежной улыбкой.

— Ты вызываешь у меня нежность, — сказала она так, как будто ей было так же удивительно слышать эти слова из собственных уст, как ему — из ее. Но, как ни странно, они не только удивили, но и ранили его. Его желание переплавилось в неожиданную злобу. Бешено и слепо, чувствуя собственную беспомощность, он очертя голову бросился в бездну.

Отпустив ее, он помахал у нее перед носом одетой в перчатку левой рукой.

— А это? Это тоже вызывает нежность?

— Рука из легенд, — сказала она.

— Да. Ты поверила мне, когда я сказал, что ношу эту перчатку, чтобы скрыть шрам от ножа?

— Нет, — ответила она просто.

Он повернулся к ней спиной, и его лицо исказилось от внезапной боли. Все это время он неумолимо приближался к этому мигу, мигу ужаса и стыда, ибо знал, что она прочитает его ложь у него на лице в тот самый миг, когда он произнес ее, его невеста, эта немыслимая провидица.

— И шрамы, — пробормотал он, — и шрамы тоже. Мне было восемь лет, когда я молил богов снять это проклятие, и я искромсал свою собственную плоть в клочья ранним утром праздничного дня в Корамвисе. Потом пришел Орн. О, я очень хорошо помню Орна. Он взял меня и швырнул на кушетку в ее покоях. «У твоего нюни-щенка течет кровь», — сказал он ей. Она возненавидела меня за это. Я плакал, но помню, как она сначала послала за служанкой, чтобы смыть кровь с бархатной обивки, и только потом за врачом.

Амрек обернулся и взглянул на женщину, которой предстояло стать его женой.

— Она обольстила моего отца в Куме, это известно всем и каждому. Ей было всего тринадцать, но она была очень развитой для своего возраста.

— Вал-Мала, — негромко проговорила Астарис, но сейчас она была лишь золотистым силуэтом, выгравированном в свете ламп.

Дрожа от гнева и боли, он снова развернулся, на этот раз направившись к двери.

— Я покидаю вас, Астарис, — сказал он сухо. — Забудьте то, что я вам рассказал. Порочить короля очень опасно.

Для нее это была лишь пустая угроза.

Но все же перед тем, как уйти от нее, он уловил что-то, блеснувшее в ее глазах — в этих бездонных глазах — и увидел в них какой-то мгновенный трепет, как будто его мука затронула что-то в их глубине.

Он вышел в ночной сад, преследуемый по пятам своим безумием — монстр, темная тень из его собственных детских кошмаров, ибо это он сам являлся себе в своих снах.

А она осталась позади, охваченная каким-то слабым подобием отчаяния, ибо увидела в его глазах загнанное животное, корчащееся в муках, но не умела даже поговорить с ним.

Сад был темен, словно смерть, а луна спряталась за облаками. Два стражника-дракона шагали за ним, но он едва замечал их, а они держались от него на своем обычном почтительном расстоянии.

В конце аллеи дорогу ему вдруг преградила темная фигура. Сначала он едва ее заметил, но один из стражников пробежал мимо него с мечом наголо.

— Ни с места, кем бы ты ни был!

Зажгли фонарь, и первым, что увидел Амрек, была желтая эмблема дружины Катаоса, а потом из тьмы выплыло лицо дорфарианского принца. Немыслимое видение подействовало на него, точно ушат ледяной воды. Первой его мыслью было: еще один ублюдок моего отца.

Потом человек заговорил.

— Я взываю к милосердию Повелителя Гроз.

— Так взывай к нему на коленях, — рявкнул гвардеец.

Незнакомец не шевельнулся. Глядя Амреку в лицо, он сказал:

— Король Амрек знает, что я чту его. Ему не нужны доказательства.

Амрек ощутил, что реагирует на это явление не гневом, а странным волнением. Его помутившийся разум прояснился, и он снова стал человеком — и королем.

— Значит, ты чтишь меня. И взываешь к милосердию. Почему? Что ты натворил, если нуждаешься в защите?

— Я оскорбил вашего лорда-советника.

— И как же?

Человек на тропинке хищно и торжествующе ухмыльнулся. Он походил на пьяного, но пьяного не от вина.

— Ригон Закорианец с этой ночи будет одноруким.

Ближний к королю стражник пораженно присвистнул, дальний издал какое-то восклицание. В Драконьей гвардии Ригон пользовался определенной репутацией.

— Что заставило тебя прийти ко мне? — резко осведомился Амрек.

— Откровенно говоря, то, что ваша светлость обладает большей властью, чем Катаос эм Элисаар.

Луна бесшумно выскользнула из-за тучи и обрисовала смутные серые очертания между деревьями. Человек на тропинке замигал и потряс головой, как будто свет был неприятен ему, и Амрек заметил пролегшие на его необыкновенном лице глубокие морщины страшной усталости. И тут же на него накатила неожиданная осведомленность об этом человеке. Как и тогда, когда он впервые увидел Астарис, он почувствовал, что столкнулся с личностью, с одушевленным существом — в отличие от шелковых кукол, которые обычно окружали его, кланяясь и дергаясь, или же занятых своими собственными тайнами, вроде Катаоса. И он ощутил странное перемещение плоскостей как внутри себя, так и снаружи. Он почувствовал, что очутился  лицом к лицу с частью своей судьбы. Это озарение было поразительным. Он пригляделся к страннику, этому простому солдату эм Элисаара, но странная убежденность не проходила.