Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

подарки. Она была непредсказуемой; чужое мнение ее совсем не интересовало. Она могла прийти на танцы с опозданием, босиком и в промокшей юбке, так как решила искупаться в озере. Начать флиртовать с парнем, поглядывая на него из-под густой темной бахромы ресниц и шепча на ухо всякую чепуху, а потом резко потерять интерес и перейти к другой теме. Молодые люди надеялись уговорить Зельду прокатиться с ними к повороту Будлера, но вдруг обнаруживали, что разговор зашел о привидениях на старом кладбище конфедератов или странном сне, приснившемся ей накануне.

Резкие переходы от одной темы к другой порой пугали ее воздыхателей. Много лет спустя, когда у нее возникли проблемы с психикой, врачи стали расспрашивать об истории психических заболеваний в семье и ее собственных эмоциональных перепадах. Но тогда ей было всего шестнадцать лет, она была обычным подростком, живо реагировала на впечатления и лелеяла собственные тайные фантазии. «Мне нравится быть непостижимой», – признавалась она Скотту. «Некоторые мужчины влюбляются в меня, потому что я хорошенькая, но боятся моего ума; другие любят меня за ум, но боятся моей красоты; а некоторые полюбили меня, потому что я казалась им милой, но я лишь притворялась».

Зельда на самом деле была умна. В школе она получала высокие оценки по живописи и литературе и восхищалась подругой Сарой Хаардт, которая планировала поступить в колледж и стать писательницей. (Из подруг Зельды одна лишь Сара пошла на собрание небольшого кружка суфражисток, пытавшихся зазвать жительниц Монтгомери на митинг за права женщин.) Однако самовосприятие Зельды не зависело от карьеры, образования, наличия и отсутствия избирательного права. «Я просто хочу быть молодой и ощущать, что моя жизнь мне принадлежит, – говорила она Скотту, – жить, быть счастливой и умереть по-своему». Позже он присвоил эти слова одной из своих вымышленных героинь.

Несмотря на любовные победы Зельды, ее возможности были ограничены. Хотя ей хотелось бунтовать и «устанавливать свои законы», она на самом деле не представляла жизни за пределами Монтгомери. Она испытывала инстинктивное желание «сохранить все милое и старое, быть любимой, защищенной, жить в безопасности». А потом, в апреле 1917 года, сонная изоляция Америки была нарушена и все «милое и старое» вздрогнуло: США вступили в войну. В окрестностях Монтгомери разбили два армейских тренировочных лагеря; вокруг них выросли магазинчики, рестораны и даже новая гостиница. В городе появилось множество молодых солдат, и перед Зельдой открылось бесконечное количество возможностей. В загородном клубе теперь собирались офицеры – выпускники университетов Лиги плюща; от них «пахло русской кожей», и они были куда утонченнее ее обычных воздыхателей. Но ее общества жаждали не меньше. Вскоре вся округа прознала о популярности Зельды среди военных: офицеров в форме частенько видели на веранде дома Сейров; их конкуренты из ВВС начали летать над домом и выполнять дерзкие трюки, пытаясь привлечь ее внимание [81].

Монтгомери охватил бесшабашный фатализм, совсем как Лондон в первые годы войны. «В нас бурлила дикая энергия, – вспоминала одна молодая женщина. – Мы боялись, что в одночасье мира не станет, и не хотели ждать; бросались в омут с головой, каждый вечер танцевали и гоняли по освещенным луной дорогам. Мы творили дикие глупости, но при этом нас не покидало фоновое чувство надвигающейся трагедии». Отчасти на волне коллективных эмоций Зельда впервые влюбилась. Ей только что исполнилось восемнадцать, и на танцах в загородном клубе она познакомилась с Фрэнсисом Скоттом Ки Фицджеральдом, лейтенантом 67-го пехотного полка. Скотт был элегантен и красив: большие зеленые глаза, светлые волосы, разделенные аккуратным прямым пробором. Военная форма сидела на нем безупречно: он носил подогнанный по фигуре китель, а вместо казенных обмоток цвета хаки – желтые сапоги со шпорами. Он также превосходно танцевал, а для Зельды это было немаловажно: двигался так, будто «некая божественная сила поддерживала его между лопаток».

Но одной лишь приятной внешности оказалось недостаточно, чтобы завоевать ее сердце. Когда Скотт спросил, хочет ли она встретиться с ним позже, она резко ответила: «Я никогда не хожу на поздние свидания с теми, кто торопится». Но вскоре она пригласила его домой пить чай со льдом на веранде, и они начали часто гулять по полям в окрестностях Монтгомери. Они гуляли и разговаривали, и в конце концов именно эти беседы вскружили ей голову. Обычно мужчины докучали ей разговорами о спорте и армии. А Скотта интересовали все подробности ее девичьей жизни: от цвета стен в ее комнате до планов на будущее. Зельда откровенно признавалась, что ей нравится говорить о себе. «Ты все обо мне знаешь, и я только об этом и думаю. Я сама всегда себе интересна; так забавно взглянуть на себя со стороны».

Впрочем, чем больше времени они вместе проводили, тем больше любопытства вызывал у нее Скотт. Он коротко поведал ей о своих жизненных неудачах – его отец разорился, сам он, к своему стыду, так и не доучился в Принстоне из-за проблем со здоровьем и нервного срыва. Но он с завораживающим красноречием рассуждал, как намерен преодолеть эти препятствия. Он писал роман и после окончания войны собирался опубликовать его и стать великим писателем. Он планировал жить одним днем и быть «романтически открытым» любому опыту. Больше всего на свете Зельда боялась скуки; ей казалось, что Скотт прочел ее мысли. Он не просто разделял ее тягу к экстраординарному, он превратил это в жизненное кредо.

Зельду пленило их сходство: в своем опубликованном романе «Спаси меня, вальс» она писала, что находиться рядом со Скоттом – все равно что «прижимать нос к зеркалу и заглядывать в свои собственные глаза». Но потом в Монтгомери прибыли новые офицеры, и она решила не лишать себя других возможностей и интриг. Ей нравилось танцевать с другими или целовать их на прощание и видеть, что Скотт ревнует. Соперничество лишь распаляло его, и Зельда упивалась своей властью.

Скотт-писатель анализировал свои эмоции: он знал, что «его возбуждает… что ее уже любили мужчины – в его глазах это повышало ее ценность». Он также хорошо знал себя и понимал, что сможет всерьез добиваться лишь той женщины, которая способна причинить ему боль. До приезда в Монтгомери он был влюблен в богатую красавицу Джиневру Кинг; та бесстыдно манипулировала им, чтобы добиться внимания других мужчин. Она была «эгоистичной, самовлюбленной и неуправляемой», вспоминал потом Скотт, но «обладала страстной энергией, затмевавшей все ее недостатки». Зельда была похожа на Джиневру, но Скотт также видел в ней фантазию и восприимчивость, которой не обладала ее предшественница. Он поставил себе цель завладеть Зельдой, и