Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова

Секс иногда крутит людям голову, и, наверно, это с ними и случилось. Километровой вширь каруселью закрутило. Прямо над пропастью.

Уже не страшно падать, страшно упасть в одиночестве.

Ночью они много болтают, перетащив уйму закусок и яств, приготовленных шеф-поваром виллы, наверх. О том и о сем, и даже о политике немного, осторожно.

Удивления от того, что он пронюхал про расследование Морозова нет, поражает лишь скорость, с которой Рома все узнал.

Он теперь и не скрывает, что мониторит ее связи с внешним миром. Это вовсе не злит — она сумеет сделать так, чтобы он ничего важного не узнал. Когда работала с Шуриком некоторое время, научилась фокусам и трюкам с контролем информации. Вряд ли Карелин ожидает чего-то подобного, поэтому в запасе у нее, как всегда, только элемент неожиданности.

Забавляет, что Рома смотрит на нее осторожно и опасливо, когда вываливает признание про мониторинг. Ничего в этом всем — ни в ситуации, ни в его поведении — нет эротического, но Киру это заводит пуще прежнего.

После завтрака они расходятся на некоторое время.

Ему нужно договориться о поездке к морю завтрашним утром, а потом сыграть в гольф, а она отправляется в СПА, после долгих уговоров и даже шантажа последним пирожным с ванильным кремом. Наверно, для него такие цены — не деньги, но все равно не по себе тратить баснословные суммы из чужого кармана за несколько часов релакса.

Благоухающая и расслабленная она переодевается после в белое воздушное платье, напевая себе под нос песенку. Сегодня в ресорте коммунальный обед посреди главной и единственной улицы деревни.

Когда она доходит до украшенных лентами деревьев, тенью укрыващих вход в бар ресорта, Карелин уже ждет девушку. Правда, еще неторопливо беседует с генеральным менеджером.

Роман сразу же отмечает взглядом ее грудки, частично просматриваемые под тонкой тканью лифа. Смотрит ей в лицо недовольно, а потом опять вниз.

Ей-Богу, будто сисек никогда не видел. Да всем плевать!

Вот генеральный менеджер на Киру не пялится, а учтиво пожимает девушке руку с улыбкой на облезлом от загара лице. Его взлохмаченные и давно не стриженные волосы удивительным образом придают облику шарм.

Роман тут же приобнимает ее за плечи и разворачивает в сторону деревянных дверей. Менеджеру сообщает, что они с женой еще должны кое-что выбрать в магазине. А сам ведет Киру в бар.

В порыве мстительности она улыбается генеральному на прощание всеми соблазнительными фибрами, имеющимися в арсенале. По правде говоря, не знает имеются и работают ли, но попытка — не пытка.

— Ты, конечно, вольна одеваться как пожелаешь, ты — взрослая женщина, но и я найду способ, что эти соски видел только я, — проговаривает он ей на ухо и кивает приветствующему их бармену.

— Вот пробуй сам лифчик надеть в такую жару, потом поговорим.

Он ведет ее вглубь бара, и через узкий коридор они выходят в предбанник соседнего здания, отдаленного от всего остального в Кастильон дель Боско, так как пристройка находится в глубине никем не посещаемого двора.

Кожа превращается в единый оголенный нерв. Ленивые, спокойные поглаживания ее плеча и оголенной руки ощущаются угрозой.

Господи, от него можно ожидать все что угодно.

Ни дуновения ветра, ни звуков человеческого происхождения.

Едва удается подавить дрожь, но волнение пробирается наружу слишком резким выдохом. И Карелин тут же всматривается в ее лицо внимательно.

Он сам выглядит демонстративно собранным и строгим, значит, скоро рванет.

Пристройка оказывается уборной. Он толкает Киру в женский туалет и закрывает дверь.

Она готова к тому, что сейчас произойдет, но все равно вскрикивает, как только Роман рвет вниз резинку лифа, высвобождая грудь.

В круговороте поцелуя он прижимает Киру к стенке второй кабины, рывком приподнимая и утыкаясь в грудь чем получится. Мнет, лижет, тянет и кусает, и дышать нечем.

Кажется, вырвать ей легкие пытается, захватив заодно и сердце.

Вдруг хочется прикрыться, так кожа лопается от чувствительности. Дышать теперь удается лишь всем телом. Она приподнимается в его руках на вдохе, и опускается на выдохе.

Кира вынуждена схватиться за стену рукой — он падает на колени, задирает юбку и присасывается к ее лону.

— Что… что ты делаешь? — запыхавшись на ровном месте, пытается выговорить она.

Безжалостность его губ и языка служат ответом. Он трется и трется, сжимая за бедра крепче и крепче.

Все ее тело огнем расходится. Но будто по ледяной глади пламя пустили. Не оставляя выбора куда и как двигаться.

Просто сумасшедший этот Карелин и из нее хочет сделать такую же!

Она не может вскрикнуть, как только он доводит ее до грани ртом. Голос застревает на взлете, нужно дышать-дышать-дышать. Слепыми движениями она ищет как бы дотронуться до Романа, но он опять не оставляет выбора.

— Я… я так хочу тебя, — решается сказать она. Надеется, что слабый голос можно разобрать. Не знает что еще можно сказать.

Он выдыхает ей в живот так протяжно, что по коже рябью проходится дрожь.

И молниеносно вторгается одним толчком в нее, и долбится и долбится без передышки. Платье между ними превращается в белое смятое месиво.

Крик все-таки выдирается у нее из горла, и теперь этот поток никак не остановить. Она кричит и кричит, откидывая голову назад. Нужно выплеснуть сумасшествие, иначе ничего, кроме безумия не останется.

Карелин мучает ее своим голосом прямо в горло:

— Вот так правильно, — сам задыхается и отряхивается от пота, — не смей молчать. Вот так правильно. Правильно, давай. Чтобы все слышали, что я тут с тобой делаю. Все услышат, и обратной дороги не будет.

В остервенении хаотичных движений он запрещает ей опустить руку к развилке бедер. Удерживает ладонь разгоряченными, беспокойными пальцами, будто за жизнь борется.

— Рома, — ноет она, — что ты делаешь… Рома!

— Кончай так, — рычит он на ухо. — Я, блядь, не могу больше, Кира. Ты отдашься мне или я не знаю что.

Она мычит, волосы мотаются из сторону в сторону, и стискивает зубы, когда Роман вдалбливается внутрь сильнее. Пытается крутить ее на каменном члене, и, о Господи, она действительно близко, она не знает, что происходит, остается только хвататься за его волосы. Бураном проходится по телу каждый толчок.

— Ты будешь моей, иначе я… иначе ….

Вот же дурак! Повернутый просто. Это здесь вовсе не причем.

Он что не видит, что она сейчас взорвется и по кускам? Обоих их мучает.

— Быстрее, —