Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

– Вы имеете в виду мужа или кузена?

– Федерико, конечно, я имею в виду! Фернандо ты уже даром не нужна, судя по тому, что он тебя поставил на кон!

– Ну и зря вы так подумали. Просто, чтоб вас не волновать перед родами, никто не стал писать о том, что дон Фернандо стал вытворять в усадьбе после вашего отъезда. А дона Федерико вы, как я поняла, и слушать не стали.

– Что его слушать, наврет с три короба в свое оправдание!

– Ну так послушайте меня, мне-то врать не резон. Меня же легко проверить: приедете, расспросите хоть Давида или Саломе.

Выслушать она согласилась – было, было что послушать. Подробно расписала все художества сеньора Лопеса и то, почему сеньору Фернандесу пришлось его обыгрывать. Я имела уже полное понимание и сочувствие с ее стороны, когда подошла к самому деликатному моменту – предъявлению купчей и разговору, который за ним последовал.

Ни слова не стала я утаивать. Ни из этого разговора, ни из последующих. В особенности того, где дон Федерико говорил о том, что кузина была бы ему хорошей женой, не будь она замужем… И рассчитала верно. Растаяла и притихла маленькая смуглая фурия.

Но то, что дон Федерико хотел меня взять в наложницы, все же ее задело.

– Знаю, знаю, ты, паршивка этакая, хороша. Так что ж мне теперь, по гроб жизни твои огрызки подбирать?

– Сеньора, не огорчайтесь, не расстраивайтесь! Вы же знаете, ни тот, ни этот мне не нужны. Хотите… Хотите, я вам своего отдам?

Она запустила в меня подушкой. То, что я сказала, было непростительной дерзостью, за которую следовало пороть. Но я уже хорошо изучила донью Марию де Белен.

Она расспрашивала меня о положении, в котором я очутилась – ни вольная, ни раба, и всплеснула руками:

– Проклятые секреты, которые развел Федерико! Теперь я знаю, почему не было ответа из Англии. Я оба раза поручала отправить письма тетушке и оба раза они как в воду канули!

Учинить тетке допрос немедленно было невозможно. Ее, чтоб не надоедала в доме, отправили в какое-то дальнее имение. Но донья Белен была совершенно уверена:

– Ее рук дело! Если бы Федерико сказал мне все сразу, было бы достаточно бумаги, которую он оформил, и ты была бы свободна. Но он поосторожничал: а вдруг наши письма в Лондон дошли, но с опозданием, и отправил свое… Так или иначе, придется опять ждать. Я не могу тебе приказать теперь, – где ты останешься дожидаться результатов – у Федерико или у меня?

– С вашего позволения, вернусь с вами в Санта-Анхелику.

– Хорошо… мой муженек тебя не тронет: теперь ты не его.

– Мне ехать в имение или остаться при вас?

– В имении без меня все же не появляйся. При мне тоже оставаться не стоит, потому что совсем тебе не стоит попадаться на глаза деду Фульхенсио. Знаешь что…

Я склонна согласиться с тем, что сказал однажды твой муж: теперь значения не имеет, разом больше, разом меньше. А то еще подумает, я ревную.

Что ж, возвращайся в гарем благодарить благородного султана: он много постарался для тебя. Если он за эти две недели не уговорит остаться насовсем…

Нет, не уговорил. Я оценила этого человека и от души была ему благодарна.

Прощаясь, я сказала:

– Что бы ни случилось, мы останемся друзьями – навсегда, навсегда.

Он лишь посверкивал на меня черными глазами снизу вверх, и в зрачках плясали красные сумасшедшие искры. Дон Федерико, как большинство, был меньше меня ростом, но с ним это почему-то почти не замечалось.

А потом – домой, домой! Запряженная доброй четверней коляска неслась во всю прыть, но мне казалось, она ползет, как черепаха. Вот, наконец, знакомый поворот, белые колонны в зелени сада, и на ответвлении дороги на огромном вороном ждет, приподнимаясь на стременах, огромный всадник. Сеньора делает знак, и вот он дает шенкеля коню и гонит его галопом навстречу, и видно, как в одной руке он сжимает поводья, а другой – придерживает сидящего перед ним малыша, который с невозмутимым видом цепляется за луку седла.

Рассказ о моих приключениях в Гаване Факундо выслушал с какой-то странной полуулыбкой, – сидел в дверном проеме, отдыхая после суетливого дня, прислоняясь спиною к стене.

– Широки же юбки у тебя, жена! – заметил он наконец.

– К чему это ты?

– Да к тому, что под ними поместился даже я – а уж какой, кажется, здоровенный негр!

– Разве ты не рад свободе? Она близко, она так близко, как никогда не бывало!

– Так-то она так, – отвечал он, да только… Ах, жена, ничем тебя не удивить: ни нарядами, ни украшениями. Хотел я подарить тебе свободу и сказать: это я тебе, мое сердечко. А получилось наоборот. Как же это, а?

– Поплюй через левое плечо, – отвечала я. – Проси всех богов, чтобы не пришла такая беда, с какой мне не справиться, чтоб не пришлось тебе за меня вступаться, а мне – прятаться за твоей спиной.

А беда ходила уже совсем рядом, и хриплые раковины гудели вовсю; но сияние позолоченных солнцем ставен, такое близкое, кружило и туманило голову, и я принимала тревожный гул за победные трубы.

Но все до поры шло своим чередом.

Факундо рассказал продолжение истории, начавшейся при моем деятельном участии.

– Представь: Амор приходит к Давиду, вся из себя фу-ты нуты, в том, во что ты ее нарядила, и с красным бантом на голове. Тот увидел ее и сморщился, будто раскусил карамболу. Спросил, зачем пришла. "Поставьте меня, сеньор, на работу в коровник". "Какого дьявола тебе там надо?" Рабочие руки везде нужны, не все ли вам равно, к какому делу меня приставить? Почему бы не в коровник?" "Знаешь, – отвечает Давид, – впору сеньору на коровнике разводить черных колдунов". А знаешь, что она ответила? "Бросьте их бояться. Ма Обдулия сказала, что она вам не враг, и Сандра просила благодарить и сказала, что при случае поможет вам избавиться от камня на шее". Тот усмехается: "Положим, мне все равно, где ты будешь работать. Но я хотел бы знать, какого черта тебе надо именно в коровнике?" Тут она и ляпает: "Сеньор, я хочу замуж за лысого Мухаммеда". "Вот дура, он тебе в отцы годится". "Но это же не значит, сеньор, что он старый. Это просто я очень молоденькая". "Вот ты ему нужна!" А она: "Это мое уже дело, мне бы только к нему поближе, а там я найду способ". "Тьфу, пропасть, дурища, – ругается старик, – ладно, пусть будет по-твоему.

Отошлю я тебя в коровник, будешь ходить за телятами. Насчет лысого старайся сама.

Но только вот этого, – показал на ленту, – чтоб я больше на тебе не видел, а то, ей-богу, выдеру. Хватит с нас и тех, что есть – без сопливых обойдутся".

Вот она сейчас там и, похоже, лысому от нее никуда не деться. Они оба, чуть минута выдается, торчат у старухи в маслобойне. Знаешь, что это за местечко.

Маслобойня была нашим деревенским кабильдо, и не каждый мог так запросто отираться около ее дощатых стен. Если Ма признала это право за девчонкой, из нее мог выйти толк. Значит, у нее все должно было сложиться хорошо, а с нею вместе и у Мухаммеда, и у меня гора упала с плеч, потому что я чувствовала себя виноватой перед ними обоими.

Новости в тесном мирке усадьбы быстро, и скоро всем стало известно, что мы с Факундо без пяти минут вольные.

"Без пяти минут" – хорошо, конечно, но приходилось ждать. Меня официально исключили из списка невольников семьи Лопес. Оставаясь по-прежнему горничной доньи Белен, я числилась теперь наемной и получала жалованье – двенадцать песо в месяц. Впятеро меньше, чем получали чистенькие старушки в доме дона Федерико, но я не была в претензии. Главное, что мое положение лишало дона Фернандо возможности надо мною покуражиться, не выходя за рамки закона. Он меня избегал, и я его по возможности тоже, чтобы не дразнить гусей. Управляющий меня называл кумушкой, поскольку я через Энрике приходилась ему родней, и обращался очень дружелюбно.

Спустя месяц после нас явилась тетушка Умилиада. Ох, лучше бы она сгинула где-нибудь по дороге… Но она приехала и так была встречена вспыльчивой, не сдержанной на язык сеньорой, что, казалось, тут-то ей и придет конец. Но донья Белен при всей своей резкости была отходчива. А может быть, не решилась нарушить приказ грозного деда, который гласил, что тетушка водворяется в Санта-Анхелике на веки вечные. Так или иначе, вдовушка снова поселилась в своей комнате, но уж прежнего раздолья ей не стало.

Факундо весь был в мыслях о доме с золотыми ставнями. Сеньора поговаривала о том, чтобы он в качестве вольнонаемного остался бы управляющим конным заводом, но тот, не говоря ей ни да ни нет, считал за благо убраться подальше от ее супруга. Он хотел вернуться в Гавану, которую знал и любил, и заделаться там то ли лошадиным барышником, то ли содержателем извозчичьей конюшни, то ли и тем и другим одновременно. В Англию Гром не слишком-то рвался, плохо себе ее представляя и зная точно, что он и на этом острове может неплохо устроиться.

Он был в делах и ожидании, но между делом находил время на то, чтобы повозиться с пасынком (которого родной отец видел лишь случайно), и научил его держаться в седле раньше, чем ходить. Ах, Энрике был чудный младенец: светловолосый, кудрявый, пухленький. Таким я его помнила многие годы, пока не увидала снова совсем взрослым.