Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами - Натали Земон Дэвис

Текст Йуханны ал-Асада давал народам Африки запутанную родословную, которая, однако, не влекла за собой неизбежных последствий в смысле рабства или цвета кожи.

***

Между тем африканские народы отличались друг от друга, и Йуханна ал-Асад, говоря об отношениях между ними, пишет о социальном и культурном «смешении». Берберизованные арабы «испортили свой язык и переменили свои обычаи» — замечает он и именно на язык обращает особое внимание. Действительно, слово аджам, которое он применяет для их описания, означает, в первую очередь, «людей, неправильно говорящих по-арабски», и только во вторую очередь «варваров» или «неарабов». И берберы, и арабы изменили свою речь — продолжает автор. Берберы, живущие рядом с арабскими общинами и часто имеющие с ними деловые контакты, включили в лексикон много арабских слов. Некоторые берберские племена попросту говорят на «испорченном арабском». При всем том в течение столетий после завоевания некоторые арабы поселились в берберских городах «и смешались с африканцами… так что арабский язык был испорчен… От портовых городов на Средиземном море до Атласских гор все говорят на испорченном арабском языке, за исключением королевства Марракеш, где говорят на настоящем берберском языке».

Дальше на восток, в королевстве Нубия, царит смешение (mischia) арабского, «халдейского» (то есть эфиопского), и «египетского» (то есть коптского) языков; в то время как вверх по Нилу, за Асуаном эта смесь, lengua misculata, состоит из арабского, коптского и эфиопского[367].

Йуханна ал-Асад использовал здесь слово «испорченный», вдохновляясь уважением, подобающим священному языку Корана, который служит стандартом чистоты арабского языка во всем мире ислама. Математик и историк ал-Бируни (ум. 442/1050), уроженец Средней Азии, который научился арабскому языку, а не был его прирожденным носителем, сформулировал это так:

До тех пор, пока… Коран на ясном арабском языке читается по памяти среди верующих, стоящих рядами позади имама, а его живительное послание проповедуется в мечетях… узы ислама не будут разорваны…. Отрасли знаний из всех стран мира переведены на арабский язык, украшены и сделаны притягательными, и красоты языка наполнили вены и артерии народов этих стран… Я — гость в обоих языках [арабском и персидском]… но пусть меня лучше ругают по-арабски, чем хвалят по-персидски[368].

По замечанию Йуханны ал-Асада, исконный арабский язык Хиджаза (западной части Центральной Аравии, где зародился ислам) претерпел изменения у тех арабов, которые контактировали с неарабами, чужестранцами. Ал-Мукаддаси уже давно нашел арабский язык, на котором говорят в Египте, «неправильным и неряшливым». Ибн Халдун подробно рассмотрел это «повреждение» в своей «Мукаддиме» и описал различные науки — грамматику, лексикографию, синтаксис, литературную критику, — разработанные для поддержания наивысших критериев арабского языка[369]. Если бы мы располагали утраченной рукописью Йуханны ал-Асада по арабской грамматике, то мы, несомненно, больше узнали бы о том, что он думал по этому вопросу.

Тем не менее языковое смешение не обязательно было катастрофой для литературы. «Окончания на гласные не имеют ничего общего с красноречием», — утверждал Ибн Халдун и далее приводил яркие примеры из арабской поэзии Магриба и других бедуинских сообществ. О богатых арабах-кочевниках в пустынях к югу от Тлемсена и Туниса Йуханна ал-Асад сообщает: «Они весьма изысканны в своих стихах и в обычной речи, хотя их язык ныне испорчен… Некоторых поэтов их вожди вознаграждают сверх того, о чем те когда-либо могли попросить, за изящество и чистоту их стихов»[370]. Упоминая об «испорченном» арабском языке, Йуханна ал-Асад, должно быть, с иронией думал о том, как он сам живет среди чужеземцев и пишет свою собственную книгу на «испорченном» итальянском языке.

Йуханна ал-Асад выделяет и смешение другого рода — сексуальное, преступающее и религиозные барьеры, и различия в цвете кожи. Этому предмету издавна посвящались бесчисленные комментарии законоведов и — во всяком случае в таких регионах, как Испания и ал-Андалус, — он имел богатую историю противозаконной сексуальной практики и конфликтов в местных обществах. По исламским законам, половые сношения вне дозволенных брачных уз или законных прав хозяев распоряжаться рабами были грехом и преступлением, именуемым зинаа (прелюбодеяние, блуд). При этом мусульмане могли включать в число дозволенных им четырех жен свободных евреек и христианок — то есть женщин из народов Писания, — а также вступать в половые сношения со своими еврейскими и христианскими рабынями, хотя их дети обязательно должны были воспитываться как мусульмане. Мусульманским женщинам полагалось вступать в брак только с единоверцами, причем свободным мусульманкам запрещались половые связи с рабами[371]. Напротив, в еврейском и христианском законодательстве граница сексуальных связей была накрепко закрыта для всех. Раввинский закон запрещал любые сношения с неевреями и браки с ними. Каноническое право и христианские власти также запрещали любые сношения с нехристианами и браки с ними[372].

На практике эти границы часто нарушались. В средневековом королевстве Арагон мусульмане были в меньшинстве под властью христиан, поэтому мужчины-мусульмане вряд ли включали еврейских и христианских женщин в число своих жен, какими бы правами ни наделял их шариат. Но было много случаев сексуальных связей между людьми разной веры, чаще всего между мусульманками (рабынями, проститутками, свободными женщинами) и мужчинами-христианами или евреями. Иногда у свободной христианки или еврейки был любовник-мусульманин. Эти модели поведения сохранялись, несмотря на карательные действия властей всех трех групп, направленные с особой суровостью против женщин, нарушавших запреты[373].

В мусульманской Гранаде предков Йуханны ал-Асада и в Фесе его детства было вполне реально, чтобы у мужа-мусульманина одна из жен являлась еврейкой или христианкой. И хотя это запрещалось как мусульманским, так и еврейским законодательством, еврейские мужчины в Фесе могли иногда посещать мусульманских проституток[374]. Интересно, что единственное утверждение Йуханны ал-Асада о сексе с нарушением религиозных запретов касается необычного случая: сношений евреек и мусульманских мужчин. Он описывает появление и распространение сифилиса в Северной Африке, который в Магрибе называли «французской болезнью», точно так же как в Италии. Он мог быть уверен в интересе к этой теме среди итальянских читателей, поскольку ужасные гнойники и мучительные боли, вызванные сифилисом, впервые появились здесь после похода армии французского короля на завоевание Неаполя в 1495–1496 годах. К тому времени, когда он писал об этом, болезнь охватила все слои итальянского общества, включая кардиналов. Папские врачи и другие итальянцы сочиняли трактаты, в которых спорили о происхождении и характере Morbus Gallicus, а Лев X в 1515 году восстановил больницу Сан-Джакомо в Риме специально для больных сифилисом[375].

Что касается Северной Африки, то, как отмечает Йуханна ал-Асад, там не было никаких