С мечтой о Риме - Борис Джонсон

Все дело, гм, э-э, кхе-кхе, в культуре, говорят западноевропейские политики, и их аудитория мгновенно понимает, что они имеют в виду. Баварский политик Эдмунд Штойбер, без сомнения, говорит за всю Баварию, когда заявляет, что «Турция – не европейская страна и ей нет места в Европе», невзирая на огромное количество турецких гастарбайтеров, посвятивших свою жизнь производству автомобилей BMW в этой земле Германии. Энергичный Николя Саркози, возможный преемник Жака Ширака[69], говорит в точности то же самое, а вот что сказал его святейшество, папа Бенедикт, когда был всего лишь кардиналом Ратцингером в 2004 году…

«Турция пребывает в перманентном контрасте к Европе», – провозгласил он, подчеркнув, что ее принятие в ЕС станет ошибкой. Трудно понять, что он имеет в виду под словом «перманентный», ведь более тысячи лет город, ныне называющийся Стамбул, был христианской столицей Римской империи.

Европейские политики с их подмигиваниями и кивками, сопровождающими ремарки о «ценностях», «культуре» и «европейскости», имеют в виду, что на протяжении этой тысячи лет с Римской империей случилось нечто фундаментальное. А в конце тысячелетнего периода нечто фундаментальное приключилось с Константинополем. Этим «нечто» был ислам.

Адольф Гитлер не относился к известным антиковедам, но у него был профессиональный интерес к взлету и падению рейха. Диктатор часто задавался вопросом, отчего пришел к краху античный мир. Это очень хороший вопрос, однако многое зависит от того, что вы подразумеваете под крахом.

Мы, британцы, привыкли думать о падении Римской империи как о разграблении Рима. Мы мысленно представляем коней с выпученными глазами, мчащихся по Форуму, ужасных вандалов и то, как они, склонившись в седлах, рубят сенаторов и матрон, которые предпочли смерть бесчестию. Мы видим невежественных головорезов, врывающихся в храмы и не знающих, то ли разбить статуи, то ли преклониться перед ними.

Безусловно верно, что в V веке происходили страшные события и последний западный император, как мы говорили, отрекся от престола в 476 году. Что касается старой бедной Британии, которую римляне захватили только для того, чтобы покрасоваться, она уже была покинута. Легионы уплыли в 410 году. Начались наши темные века. Мы почти полностью утратили знание латыни, которое стало возвращаться лишь с Нормандским завоеванием. А до того нас захватили люди, говорившие на германском диалекте. Да, падение Рима стало огромным событием для незадачливой провинции Британия, и я слышал утверждения ученых, что наше раннее исключение наделило нас целым рядом комплексов в отношении членства в Европейском союзе.

Но мы забываем, что когда Рим пал, он уже не был столицей Римской империи. Следовательно, падение Рима не равнозначно краху Римской империи. Константин изменил ход истории не только своим обращением в христианство: в 330 году он перенес столицу на восток, подальше от малярийного болота Рима в город на Босфоре.

Константин назвал его Nova Roma – Новым Римом; как и предшественник, он располагался на семи холмах. Судя по множеству птиц, которые прокладывают над этим местом свои маршруты миграции, оно отличается выгодностью географического положения. Город служит мостом между Европой и Азией. Он был идеально расположен, чтобы потеснить готов на Балканах, и был удобен для организации экспедиций против парфян и персов. Вскоре сверхэнергичный Константин построил форум и площадь Августеон, он наполнил город знаменитыми памятниками, такими как колонна из Дельф – где, по представлению древних греков, находился центр мира – или четверка бронзовых коней, которая, как считают некоторые археологи, ранее находилась на Триумфальной арке Траяна. Он возвел здание сената и всевозможные другие римские государственные учреждения, и ни у кого не было сомнений, что это новая столица империи. Ранее город был известен как Византий, вскоре он стал называться Константинополем, Царьградом, а иногда просто «городом».

После разграбления итальянского Рима Константинополь стал бесспорным центром средиземноморской зоны свободной торговли, и все богатства Азии и Восточного Средиземноморья стекались в этот огромный перевалочный пункт на берегах залива Золотой Рог. У города уже было идеальное стратегическое положение, а в начале V века он был укреплен колоссальными тройными стенами Феодосия II, защищавшими его и с суши, и с моря. Даже сегодня вы можете пройтись по этим огромным, частично обвалившимся оборонительным сооружениям с их слоями красной и темно-желтой кирпичной кладки. Глядя на турецких детей, играющих в футбол в крепостном рву под вами, вы можете представить, какой уверенностью наполняли эти стены жителей города. Феодосиевы стены защищали Константинополь до наступления эпохи пороха.

Дарованная ими безопасность способствовала развитию византийской цивилизации, которую Роберт Байрон назвал слиянием римского тела, греческого разума и мистической ориентальной души. Какие бы катастрофы ни приключались на поле сражения – а их было предостаточно, – стены Константинополя делали его величайшей твердыней средневекового мира, где на протяжении целого тысячелетия сохранялись и получали дальнейшее развитие литературные триумфы классической цивилизации, пока этими семенами снова не был засеян Запад с наступлением Ренессанса.

В VI веке в Римской/Византийской империи начался подъем, и при Юстиниане римляне отвоевали Италию, часть Испании и Северную Африку у готов и вандалов. Юстиниан дал нам римское право, которое по-прежнему является основой законодательства в Западной Европе, он построил Айя-Софию, самое большое из зданий того времени. «О Соломон, – сказал он, когда церковь была освящена 27 декабря 537 года, – я превзошел тебя».

Даже в VII веке, когда город испытывал усилившийся натиск аваров, болгар и других балканских племен, император Ираклий I сумел одержать ошеломительные победы над персами, бывшими таким грозным врагом Рима, нанеся им в 627 году поражения у Ниневии и Ктесифона, который находится рядом с современным Багдадом. Глядя на римский мир в начале VII века, никто не мог предсказать катастрофы, которая обрушится на него, и тем более ее стремительности.

В Уккеле, живописном пригороде Брюсселя, заросшем буковыми деревьями, 4 мая 1935 года в 10:30 утра умирающий бельгийский историк Анри Пиренн закончил свой труд, который, как понимал автор, будет для него последним. Эта книга объясняет, почему произошел крах античного мира, то есть дает ответ на вопрос Гитлера. Она озаглавлена «Mahomet et Charlemagne»[70], и, хотя в наши дни вряд ли кто-то возьмется отстаивать ее ключевую идею во всей полноте, книга оказалась одной из самых влиятельных работ современности.

Анри Пиренн изучил варварские вторжения в Западную империю, и там, где другие историки видели распад и катастрофу, он с изумлением заметил преемственность. Ранее мы довольно уничижительно обошлись с варварами, уподобив их попытки стать римлянами чайной церемонии шимпанзе. Но Пиренну бросилось в глаза, насколько они хотели приобщиться к завоеванной культуре, пусть и обезьянничая. Вопреки своему имени, вандалы не уничтожили все римские виллы. Варварам понравилось жить в них, даже если