Жестокая жара - Ричард Касл

И он поднял руку, призывая ее помолчать, как будто это Никки болтала без умолку.

— Здравствуйте, это «Импорте Интернэшнл»? — Он многозначительно подмигнул Никки. — Да, добрый день. Могу я поговорить с вашим руководителем, мистером Анатолием Киже? Да, я подожду, — и он прошептал Никки: — Передают трубку его ассистенту, — и сказал уже в микрофон: — Алло? Постойте, это не Миша? Нет? О, должно быть, вы недавно работаете. Я уже какое-то время сюда не звонил… Меня зовут Джеймсон Рук, я старый друг Анатолия Киже. Я случайно оказался в городе и хотел бы узнать, сможет ли он… Рук. Джеймсон Рук, правильно. Я подожду…

Рука заставили ждать достаточно долго, и Никки успела доесть сэндвич. Он устал ходить по комнате и сел в стоявшее в углу кресло, но внезапно вскочил на ноги.

— Алло? Да? — Рук нахмурился. — Он… Правда? Вы уверены? Ну что ж, очень жаль. Да, до свидания. — Он отбросил телефон и рухнул обратно в кресло.

— Только не говори мне, что в него тоже стреляли, — улыбнулась Никки.

— Хуже. Он сказал, что никогда не слышал ни о каком Джеймсоне Руке.

Никки и Рук решили, что уже получили ответы на некоторые вопросы, и поэтому в Париже им больше делать нечего. Они купили билеты на утренний нью-йоркский рейс. Неразбериха в отделе убийств и неумелое руководство капитана не давали Никки покоя, и ей не терпелось поскорее вернуться домой. Капитан Айронс воплощал в себе все отрицательные черты чиновника. Железный человек всегда был всего лишь бюрократом с полицейским жетоном, но сейчас, получив в свое распоряжение участок и избавившись от детектива Хит, он совершенно распоясался. Разумеется, иногда улика вроде перчатки может потеряться. А утечки в СМИ мешают вести дело. И время от времени самый бездарный детектив в отделе через постель достигает положения, не соответствующего ее (или его) способностям. Но все эти события редко происходят одновременно и редко приводят к провалу расследования. Официально Никки была в отпуске, но она решила, что близость к участку, по крайней мере, даст ей шанс как-то исправить положение прежде, чем главное дело в ее жизни будет окончательно отправлено на свалку.

Рук, как и следовало ожидать, предложил в их последний вечер в Париже забыть о работе. Никки уточнила:

— Ты имеешь в виду — попытаться выбросить из головы мысль о том, что ключевой свидетель сегодня утром умер у нас на глазах?

— Именно так, — подтвердил он. — И если ты еще сомневаешься, я могу опуститься до банальности и добавить: «Тайлер хотел бы, чтобы мы поступили именно так». Судя по фотографиям в твоей шкатулке, он умел весело проводить время.

Хит согласилась взять выходной. Она даже была ему рада. Однако настояла на том, чтобы самой пригласить Рука на ужин и РВВОР (Романтический вечер во время отдыха от расследования).

— Знаешь, даже я уже начинаю путаться в этих сокращениях, — сказал Рук. — Но я согласен.

Она привела его в «Голубой мотылек», жемчужину, скрывавшуюся в одном из переулков квартала Марэ, где местные жители ужинали при свечах свежими мидиями и другими моллюсками из Бретани и слушали исполняемый с акцентом живой американский джаз. Молодая француженка, поразительно похожая на Билли Холидей,[114]пела «Я могу дать тебе только любовь» таким голосом, который заставил их забыть исполнение Луи Армстронга. Почти заставил.

Они заказали аперитивы, и после того как Рук просмотрел меню и объявил ресторан настоящей находкой, Никки, хотя он и не спрашивал, заметила, что пришла сюда впервые.

— Ты хочешь сказать, что вы с бойфрендом не ужинали здесь, что твой бойфренд не обожал это место?

— Вовсе нет, — ответила она. — Разумеется, я много слышала о «Голубом мотыльке», но десять лет назад я была студенткой, и у меня не хватало денег на такие рестораны.

Он протянул руку над накрахмаленной белой скатертью и сжал ее пальцы.

— Значит, сегодня особый случай.

— Конечно.

После ресторана они, держась за руки, брели мимо старых магазинчиков Марэ. В ушах у них еще звучал голос певицы, исполнявшей «Our Love Is Here to Stay» и «Body and Soul»; вскоре они оказались на аккуратной квадратной площади Вогезов, окруженной с четырех сторон старинными кирпичными домами с изящными крышами, крытыми голубовато-серым шифером.

— Это место выглядит как богатый дядюшка Грамерси Парка, — заметила Хит, когда они направились к скверу.

— Ага. Только здесь копы с коврами не нападают на беззащитных пешеходов.

Не успел он договорить, как они услышали за спиной хруст гравия, и Никки резко обернулась. Какой-то человек, прихрамывая, ковылял по тротуару вдоль ограды сквера; он даже не обратил на них внимания и, насвистывая, пошел своей дорогой. Рук обратился к Хит:

— Расслабься. Никто нам не помешает. Только не в наш РВВР.

— РВВР?

— Все, я сдаюсь. Прописные буквы уже смешались у меня в голове.

Они были в сквере совершенно одни; Никки повела его на скамейку под деревьями, и они уселись в тени рядом, прижавшись друг к другу. Издалека доносился приглушенный шум большого города; но от оживленных улиц их отделяло несколько кварталов и ряд одинаковых старинных зданий. Из звуков раздавался лишь плеск фонтанов. И, как это часто бывало, без слов, без намеков, они одновременно потянулись друг к другу и начали целоваться. Вино, теплый апрельский вечер, аромат ночных цветов и вкус губ Рука помогли Никки забыться, сбросить груз забот, и она крепче прижалась к нему. Он привлек ее к себе, впился в ее губы. Наконец они разжали руки, тяжело дыша, словно вдруг вспомнили, что им нужен воздух.

— Может, продолжим в отеле? — прошептал он.

— М-м. Мне не хочется никуда идти. Мне хочется, чтобы эта минута длилась вечно.

Они вновь поцеловались, и в это время он расстегнул верхнюю пуговицу ее блузки. Хит протянула руку и сжала его бедро. Рук застонал.

— Знаешь, мне кажется, даже мое удостоверение офицера полиции Нью-Йорка не спасет нас от задержания за появление в общественном месте без одежды.

— Или за непристойное поведение в общественном месте, — поддакнул он, засовывая руку в вырез.

— Послушай, в номере заниматься этим будет намного интереснее. Идем.

Они молча пересекли сквер, обнимая друг друга за талию. Рук почувствовал, как мышцы ее плеч и спины слегка напряглись, и сказал:

— Если ты так настаиваешь на том, чтобы думать о деле, почему бы тебе не рассказать мне, что тебя гнетет? Может быть, нам удастся каким-то образом включить это в нашу прелюдию. С наручниками, конечно.

— Меня что-то гнетет?

— О, прошу тебя. Мне нравится думать, что я для тебя не просто клоун и сопровождающий для походов по ресторанам. Но я не упрекаю тебя за то, что ты размышляешь о своем. Наверняка это что-то важное.

— Извини. Кое-что из сегодняшних событий не дает мне покоя. Я знаю, что упустила из виду некий факт, и стараюсь сообразить какой, но никак не могу. Это на меня не похоже.

Это было правдой лишь наполовину. У Никки действительно присутствовало такое чувство, будто она где-то совершила ошибку. Но, рассказав Руку об этом, она умолчала о более глубоких личных переживаниях, с которыми пыталась разобраться весь день.

Журналист резко притянул ее к себе и встряхнул.

— Отвлекись хотя бы на минутку. На тебя слишком много всего свалилось. — Никки кивнула в темноте, и он догадался, что она хочет уйти от ответа, поэтому настаивал: — Я имею в виду не только ужасы этой недели, но и все, что ты узнала о матери… Тебе потребуется время на то, чтобы принять это.

— Да, я знаю.

Она почувствовала, что у нее перехватило дыхание, сглотнула ком в горле, но это не помогло. Неужели Рук успел так хорошо изучить ее, что угадывает ее настроения и видит сквозь броню? Он почувствовал, что сейчас ее тревожит не только зашедшее в тупик расследование. Но не мог понять ее чувств до конца. Рук не мог знать, что сейчас, пока он фальшивым голосом напевал «Звездную пыль», она на самом деле не шагала под руку с ним по историческому парку мимо дома Виктора Гюго. Она снова была в больничной палате, испытывала облегчение при мысли о том, что на самом деле ее мать работала на разведку, служила своей стране. И вновь слышала слова, которые выбили почву у нее из-под ног.

Она смотрела в лицо Тайлеру Уинну. Бывший агент ЦРУ говорил ей, что из ее матери получилась превосходная шпионка. Говорил о том, что «эта работа приносила ей такое удовлетворение, чувство выполненного долга, полноты жизни, которого не давало ничто другое. Даже музыка».

И Никки сама закончила мысль: «Даже я, ее дочь».

Взвизгнули шины. Ослепительный свет вернул ее к действительности. Они с Руком попали в засаду — оказались зажаты на углу улицы между двумя черными «пежо» с тонированными стеклами.

Рук инстинктивно загородил Никки собой. Но за спиной у них тоже раздались шаги. Хит, резко развернувшись, узнала недавно виденного прохожего, который насвистывал под нос; хромота его чудесным образом прошла, и он бежал к ним. Из каждой машины вылезли по двое мускулистых парней. Инстинктивно Никки потянулась к поясу, но оружие осталось в Нью-Йорке.