Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я еще далеко не кончил, — сказал Черчилль и подумал, что с Берутом было бы говорить куда проще, если бы тот проявил заносчивость, позволил себе какую-нибудь резкость.
И снова, глядя куда-то в пространство, Черчилль продолжал:
— Дело, не в симпатиях и антипатиях, а в реальном положении вещей. Во-вторых…
Он помедлил, сосредоточенно перебирая в памяти листки, которые передал ему вчера Миколайчик. Страница первая… вторая… третья… «Потеря Германией земель вызовет голод…» «Экономическое бремя ляжет на оккупационные державы…»
— Во-вторых, — повторил Черчилль, — ваши требования объективно направлены не против Германии, а против западных союзников. Великобритании — в первую очередь.
Черчилль посмотрел на Берута и увидел, что тот удивленно приподнял брови.
— Не удивляйтесь, пожалуйста! — воскликнул он. — Я уже привык к тому, что поляки не желают ничего видеть дальше своего носа. А вам следовало бы подумать о том, кому придется кормить те восемь или девять миллионов немцев, которых надо будет переселять на Запад, если мы согласимся удовлетворить ваши территориальные притязания. Кроме того…
— Простите, пан Черчилль! — прервал его Берут. — Насколько я понимаю, мы являемся свидетелями такого роста немецкого населения, которого до сих пор не знала демография. На одном из заседаний «Большой тройки» президент Трумэн утверждал, что на наших землях проживает около трех миллионов немцев. А вы, пан премьер, тогда же заявили, что их у нас не больше двух — двух с половиной миллионов. Откуда же взялись новые цифры: восемь-девять миллионов? Хочу думать, что немцы, как и все люди, не воспроизводят свой род подобно амебам — простым делением. Значит, от зачатия до рождения им требуется не несколько дней, а гораздо больше времени.
«Ах, проклятый поляк! — выругался про себя Черчилль. — Он совсем не так прост. Иден ничего не понимает в людях…»
Самоуверенный Миколайчик не дал себе труда ознакомиться с протоколами Конференции и подкинул дикую цифру. А Берут явился во всеоружии. Сталин, по-видимому, информировал его о всех деталях обсуждения «польского вопроса».
Черчилль мысленно проклинал всех — и Миколайчика, и Трумэна, и самого себя, и конечно же Берутд, который не только посадил его в лужу, но притом осмелился назвать премьер-министра Великобритании, как какого-; нибудь случайного прохожего на варшавской улице, «пан Черчилль».
Овладев наконец собой, он сказал ядовито:
— У нас не было времени заниматься переписью немецкого населения в Польше. Мы были заняты более важными делами.
— Естественно, — с готовностью согласился Берут. — Я лишь позволю себе заметить, что переписчикам там и делать-то нечего: немцев на исконных наших землях уже нет. Они ушли.
— Повторяете Сталина? — ехидно заметил Черчилль.
— Скорее наоборот. Товарищ Сталин повторил данные, которые сообщили ему мы, поляки. И они, думается, были перепроверены командованием советских войск. Польшу ведь освободила Красная Армия, а не какая-нибудь другая.
— Но до сорок первого Британия сражалась с Германией один на один! — раздраженно воскликнул Черчилль.
Сколько раз ему уже приходилось пускать в ход этот, казалось бы, беспроигрышный козырь. И столько же раз его карта оказывалась битой. Исключения не произошло и теперь.
— Я должен напомнить, что ситуация, при которой Англия оказалась тогда в одиночестве, обусловлена была политикой вашего предшественника, — сказал Берут. — Имеется в виду отказ Великобритании и Франции заблаговременно заключить антигитлеровский военный союз с русскими. Но это уже история, и я не считаю себя вправе тратить ваше драгоценное время на воспоминания.
Даже последняя, комплиментарная фраза Берута не смягчила явного укора. Не желая втягиваться в дискуссию, Черчилль нетерпеливо взглянул на часы и недовольно проворчал:
— У меня действительно мало времени. Поэтому давайте вернемся к существу дела, ради которого мы встретились. Удовлетворение ваших территориальных притязаний, помимо всего прочего, привело бы к тому, что вы и русские, конечно, получили бы дополнительное топливо и продовольствие. А мы? Только голодные немецкие рты и исполненные ненависти немецкие сердца.
Последняя фраза была чисто «черчиллевская» — напыщенно-афористичная. На Берута она не произвела, однако, сколько-нибудь заметного впечатления.
— Давайте все же говорить на языке фактов, господин премьер-министр, — предложил он. — Вы полагаете, что наши требования чрезмерны. Мы, поляки, со своей стороны, считаем их скромными и минимальными. В начале нашего разговора вы напомнили, что Англия вступила в войну, чтобы защитить Польшу. Но тогда с ее стороны было бы ошибкой не помочь Польше сегодня. Не хочу напоминать, что, помимо чисто польских интересов, наши требования учитывают и необходимость обеспечить мир в Европе…
Слушая неторопливую, лаконичную н спокойную речь Берута, Черчилль подумал: все-таки Сталин умеет выбирать нужных ему людей. Если бы этот Берут не был коммунистом, он, Черчилль, с готовностью променял бы на него десяток миколайчиков.
— Я прошу вас учесть, господин Черчилль, — продолжал между тем Берут, — что проблемы переселения восьми-девяти миллионов немцев не существует. Эта цифра фантастична. Людей, которых придется переместить, по самым завышенным данным, наберется максимум полтора миллиона, включая, я подчеркиваю это, переселенцев из Восточной Пруссии. При этом позволительно вас спросить, как и где нам расселять поляков из-за линии Керзона и еще тех, которые наверняка вернутся из-за границы? Мы оцениваем их число примерно в четыре миллиона. Где они будут жить, если Польша не расширит свою территорию? Прошу вас, обдумайте все это объективно и беспристрастно. А теперь, — Берут посмотрел на свои ручные часы, — я должен попрощаться с вами, господин премьер-министр. В девять меня ждет президент.
Черчилль едва не крикнул: «К черту президента! Пусть ждет!» Гордость не позволяла ему смириться с тем, что не он, а Берут определяет, когда кончать беседу. Кроме того, Черчилль был уверен, что он гораздо более компетентен в польских делах, чем Трумэн, и куда больше заинтересован в решении судьбы Польши.
Он в свою очередь еще раз взглянул на часы и, хотя стрелки показывали без четверти девять, строго сказал:
— Я не кончил. Мне хотелось бы напомнить вам, что жажда к расширению территории никогда еще не приводила к добру ни одно из государств. Сколько раз я слышал здесь: «Польша требует», «Польше необходимо»… Но история-то учит, чем кончаются посягательства на чужие земли!..
— Вы сказали на «чужие земли»? — переспросил Берут. — Я не ослышался? Прошу уточнить, что вы имеете в виду? Какие «чужие земли»?
— Германские земли, сэр! Вот что я имею в виду! — вызывающе ответил Черчилль, вновь повышая голос.
Берут демонстративно поднялся и сказал резко:
— Вы недостаточно хорошо знаете историю Польши, господин премьер-министр. Земли, на которые мы претендуем, являются исконно польскими. Большинство населения на этих землях и сегодня составляют поляки. Я имею в виду в
