Одинокий рейд - Александр Плетнёв

Аргентинца не было долго, целых полчаса. Крейсер, за это время, набрав «полный практический», по-прежнему зигзагируя, успел намотать 15 миль.

— Идём прямиком на Ушуайя, — злорадно ухмылялся штурман, — если аргентинские разведчики просекут, ох и передрейфят там. Подумают, что мы им за подлость отплатить идём.

— «Нимрод» тот уж точно срисовал, — заметил вахтенный офицер, глянув на монитор РЛС, — у них рефлекс там что ли — как что-то любопытное видят, так эшелон меняют.

Терентьев дул на чай и чуть не поперхнулся, когда появился аргентинец с сопровождением. Капитан де навио выглядел взъерошенным, на правой скуле у него наливалось багровое пятно.

— В чём дело?

— Не понимал, английский мой видимо плох. Думал, что на расстрел ведём, стал сопротивляться, — особист при этом смотрел вполне серьёзно, — так сержант ему всё доходчиво и без переводчика разъяснил.

Позади маячила крепкая фигура морпеха.

— И поделом, — злорадно пробурчал штурман, — осознаёт черноус, что «хунта» их сука.

— «Хунта» их так же кинула, как и нас, — спокойно сказал Терентьев.

— Думаешь, не знали?

— Не исключено, что имели приказ поглядывать-шпионить, но поверь, в такие планы рядовых офицеров не посвящают. Переводи, — это уже Забиркину, и позвал аргентинца к карте, — смотрите, капитан!

Штурман сунул командиру карандаш, что бы тот не возил по карте пальцем.

— Это «Вattlecruiser», то бишь — мы. Наш курс. Не надо так таращиться! Мы не в атаку идём на ваш Ушуайя, — видя недоверие на смуглом лице, Терентьев снисходительно заверил, — надо бы было, мы накрыли бы базу и с пятиста кэмэ. Смотрите же сюда! Через час мы будем в этой точке. Здесь вас может забрать вертолёт аргентинских ВВС.

Дождавшись когда Забиркин переведёт, спросил:

— Поняли? Вам надо выйти по спецсвязи, хоть по открытому каналу и запросить эвакуацию. Как вы будете убеждать своё начальство — это не моё дело. И не надо на меня так недоверчиво смотреть и искать какой-то подвох. Я уверен, что вы не знали о подлых планах своих генералов. Лично к вам и вашим коллегам претензий мы не имеем.

Видя, что аргентинец всё ещё недоверчиво таращится, то на него, то на переводчика, Терентьев тихо выматерился с добавкой «патриот, бля»:

— Нет, если вы хотите прокатиться с нами до Москвы, то будет вам и Лубянка, и КГБ, и Сибирь.

Слова «КГБ» и «Сибирь» аргентинец видимо хорошо знал, поэтому и без перевода энергично закивал, соглашаясь.

— Проконтролируйте, что бы он ничего лишнего не ляпнул.

— А если за ними не прилетят? — Набрался наглости спросить Забиркин.

— Не прилетят, так не прилетят, — спокойно ответил Терентьев, видя, что ответ интересует так же и остальных офицеров корабля. Дождавшись когда аргентинца уведут, пояснил, — американцы наверняка поддерживают радиоконтакт с аргентинским штабом. Наш манёвр объясним, они лишь стянут кольцо блокады, но всё так же оставаясь мористее. А мы сбагрим бывших союзников и рванём мимо оконечности материка. Там банка — подлодки туда не сунутся. Чилийцы конечно развопятся, что мы в их территориальных во́дах, но стрелять не станут. Ну не навал же им на нашего «старика» совершать?!

Полчаса ожидания ответа и ещё 15 миль расстояния.

Ближе к берегу шатун-ветер заметался, меняя направление, но имея средний вектор с северо-западные румбов, то бишь с материка, заметно гасил океанские валы. Волны измельчали, но продолжали остервенело клокотать пеной. Суша делилась своим теплом сменив спорадические снежные заряды на постоянную нудную дождевую колючку.

Непроглядную подвывающую ветром темень пронизывали лишь лучи РЛС и радиоволны сдержанных переговоров.

— Аргентинцы подтвердили вылет вертолёта.

— Спроси, какой модели будет вертолёт.

— «Пума», говорят, — после паузы ответил оператор.

Терентьев позвонил в медицинский блок:

— Пономарёв не занят? Можно его к трубке? — Не прождав и минуты, услышал тихое «да» капитана.

— У тебя раненые из чужаков есть…, тяжёлые, безнадёжные? Дело в том, что к нам пожалуют аргентинцы — эвакуировать своих на вертолёте. Вот я и подумал сбагрить какую обузу.

— Есть. Четырёх можно отправить. Балласт. Одного так вообще всего ампутировать надо — не вы́ходим в наших условиях, — всё так же спокойно ответил капитан, затем слегка оживился, — но теперь повременю, чтобы не думали, что мы тут коновалы. Только мне их подготовить надо будет для транспортировки.

— Погоди! Сейчас с аргентинцами переговорим, сколько они смогут взять на борт.

Ответ от аргентинцев пришёл быстро.

— Ты смотри — не хотят, — слегка удивился штурман, — позвонить Пономарёву, чтобы не заморачивался?

— Подождём.

Через десять минут аргентинцы согласились взять раненых.

— Говорю же, у них постоянный контакт с американцами. Те и ухватились за возможность вытащить хоть кого-то из своих.

Легли на три румба к западу. Аргентинский вертолёт вывели по радиопеленгу, при прямом контакте в эфире, для удобства обменявшись короткими позывными.

Ночная посадка «Ка-27» управляется навигационным комплексом «Привод-В». Для чужака на корме приглашающее включили подсветку.

— У нас накладка! «Камов» просится на посадку! Дозаправка.

— У них есть резерв?

Переговорив с пилотом, оператор подтвердил:

— Полчаса.

— Достаточно! Пусть кружит в ожидании.

И едва не случилось….

Как только наметились огни крейсера, пилот «Пумы» получил отличный ориентир, в том числе и по высоте. Теперь поверхность океана не давила неизвестностью из темноты. Аргентинца предупредили, что он выходит на траверз крейсера и четырёхтонная машина с лёгким креном заложила крюк, чтобы вывести свою вертолётную глиссаду со стороны кормы. Огни корабля удалились, размазываясь на мокром остеклении вертолёта кривыми штрихами вибрации. Боясь упустить цель из виду, пилот уцепился в них глазами и лишь боковым зрением успел заметить мелькнувшего слева серого раскоряченного жука — вертолёт русских. Аргентинец не шарахнулся в сторону только потому, что разминулись очень быстро.

Дальше с «Пумой» всё прошло успешно: касание, фиксация, погрузка, отмашка на взлёт. «Камов» только! Буквально навис неподалёку, и то ли парни не рассчитали с горючкой, то ли аварийные лампы так раздражали, но как только «аргентинец» отвалил в сторону, Ка-27 коршуном спикировал на площадку, побив все флотские рекорды на быстроту и точность посадки.

Теперь крейсеру — лево руля, ложась на юго-западные румбы, по линии штурмановского карандаша на карте, черканувшего кратчайший курс, мимо островов южной оконечности архипелага Огненная Земля и легендарного мыса Горн, нагло вторгаясь за не видимую на воде черту территориальных миль Чили.

Именно этот срезанный угол и обозначит следующие шаги русских. Для тех — заинтересованных. И выяснилось — чтобы подловить крейсер «красных» ударной атомной «Бремертон» (тип «Лос-Анджелес»), мало полагаться на техническое совершенство и вышколенные экипажи. В не меньшей степени что-то зависело и от просто удачи. А ситуация с эвакуацией аргентинцев вообще показалась хитрым финтом.

И не так уж всё было отшлифовано в возможностях локационной разведки и коммуникаций связи союзников. Где-то «Нимрод» не доглядел, где-то запоздала дешифровка и передача данных.

То что «Вattlecruiser» снова поднялся к северу, оперативный штаб на «Тараве» узнал только когда аргентинцы их информировали о снятых с крейсера раненых американцах.

Одного взгляда на карту командиру «Таравы» хватило чтобы понять: плевать русским на абордаж, и нет у них особого пиетета и тем более страха перед US NAVY! Пройдут под носом у «Таравы» с эсминцами, не взглянув в сторону чилийцев, прекрасно понимая, что никто не решится открыть огонь. А напоследок…, эдакое проявление снисходительного благородства — пожурили аргентинцев: «ай-я-яй», отпустили их офицеров — словно недорослей одарив конфеткой, тем самым выставив Гальтиери подлецом перед своими же флотскими.

И даже в передачу раненых американцев на материк (по широте своей хвалённой русской души) сумели вложить какой-то эмоциональный смысл и кое у кого из присутствующих здесь — на мостике промелькнула в глазах симпатия к северным варварам. Да и сам оценил.

Крейсер.

Привычные звуки командного пункта тихим шелестом аппаратуры, систем вентиляции, каркающими обрывками команд и репетования проникали в него какими-то фрагментами, цепляясь за выступы и углы вбитого почти в инстинкт самоконтроля, оставляли след «всё нормально, всё штатно» и исчезали. То же самое и с приглушённым светом сквозь припущенные веки.

«Я как алюминиевый конструктор из советского детства: гайки, болтики, дырчатые сегменты. Мальчико́вая фантазия накрутила цельную конструкцию, а глянешь — просвечивается, дунешь — сквозняк. В голове».