Друг - Б. Седов

– Гуляют, падлы.

Таранов поразился той ненависти, которая прозвучала в его голосе.

Потом «колхозники» гоняли по озеру на двух моторках, и рев двигателей летел над водой, яркие лучи фар резали тьму. Лодки выписывали восьмерки, ходили зигзагами… Таранов сидел у костра, смотрел на этот праздник жизни и думал, что праздник оплачен тысячами загубленных жизней молодых пацанов и девчонок. А лаборатория готовится в десять раз увеличить выпуск наркотиков.

Потом начался дождь, и моторки вернулись к причалу. Таранов ушел в палатку. Он залез в спальник и быстро уснул под шум дождя.

Он проснулся затемно, выбрался из палатки. Было еще довольно сумрачно, с мохнатых лап сосен срывались капли, и над водой клочковатый лежал туман. Край неба на востоке наливался розовым. Было холодно.

Таранов вошел в воду – вода была теплей, чем воздух. Он набрал воздуха в легкие и нырнул. Вынырнул метрах в тридцати от берега, оглянулся, прикинул расстояние: маловато, теряю форму, – и поплыл вдоль берега. Он плыл кролем минут сорок, потом выбрался на берег и бегом вернулся к палатке.

Он вытерся, оделся и накачал «Фиш хантер». Когда из-за деревьев вылез край солнца, Таранов энергично греб в сторону мыса. В километре от берега он выбросил за борт якорь – массивный камень, перевязанный крест-накрест капроновым канатом, и закинул удочку. Почти сразу поплавок ушел под воду, но Таранов этого уже не видел – он смотрел в бинокль на залитый солнечным светом мыс.

У причала на неподвижной воде застыли несколько гребных и моторных лодок и пара водных мотоциклов. На флагштоке безвольно повис флаг. Чуть дальше на лужайке стояли два стола под большими бело-синими зонтами. Еще дальше – двухэтажный дом, по-европейски аккуратный, крытый красной черепицей. Слева два коттеджа поменьше, справа и в некотором отдалении – длинная Г-образная постройка. Видимо, хозблок. Хозблок был отделен от «барских» домов живой изгородью. У главного здания стояли три джипа «лендкрузер» и черная «Волга», у хозблока – «Жигули» и «ГАЗель»-фургон… На территории «колхоза» не было видно ни души.

В 6.15 с правой стороны мыса, из-за красноватых сосен, появился человек в камуфляже. На правом плече он нес ружье, рядом с ним бежала собака… Охранник, подумал Таранов. Совершает плановый обход… Охранник не спеша прошел вдоль береговой кромки, бросил мимолетный взгляд на лодки у причала и двинулся дальше. Спустя пять минут он скрылся в левой стороне мыса.

Таранов убрал бинокль в футляр, с интересом обнаружил отсутствие поплавка на воде и вытащил хорошего, граммов на триста, окуня.

Весь день, под видом рыбалки и катания под парусом, Таранов и Лешка наблюдали за мысом с разных точек. Вечером Иван подвел итоги. Он изготовил схему «колхоза» на песке: обвел условный контур мыса и камнями разного размера и цвета обозначил строения и автомобили.

– Давай мозговать, Алексей, – сказал он. – Со слов Палача, в «колхозе» постоянно находятся «председатель» и два охранника. Но мы с тобой сегодня видели трех человек в камуфляже… Вполне возможно, что количество охраны увеличили. Поэтому будем считать, что охранников как минимум трое. А кроме них есть охрана самого Сынка. Джипыто не зря там стоят. Со слов все того же Палача, Сына постоянно сопровождают четыре человека. Все – с оружием и неплохо натасканы. Итого – семеро. Не считая коменданта и Сына, который, возможно, тоже вооружен. Плюс есть две собаки. Собак я, скажу честно, очень не люблю. Собаки в нашем деле доставляют много хлопот… Кроме всех перечисленных мы сегодня засекли еще четырех человек. Двое, несомненно, гости Сынка – ведут себя с ним на равных. Еще двое явно из обслуги.

– Еще три девки, – подсказал Лешка.

– Тьфу! Даже с полкилометра и без бинокля видно, что проститутки. О них и говорить нечего. Итак, реальных бойцов в «колхозе» около десятка… не много ли для нас двоих?

– Боишься? – спросил Лешка с прищуром. Он сидел на бревне напротив Таранова. Между ними лежала «карта» мыса.

– Трепещу, – сказал Таранов. – Храбрость и дурость, Леха, далеко не одно и то же. Мы с тобой наметили налет на «колхоз», и мы его проведем. Но для того чтобы операция была успешной, мы должны изучить все – ВСЕ! – факторы. И помнить о цели операции. Какова, Леша, наша цель: уничтожение лаборатории или уничтожение Сына?

– Уничтожение лаборатории… и уничтожение Сына, – ответил Леха.

– Круто солишь, – сказал Таранов.

– Ну посуди сам, Ваня. Если уж эта гнида здесь, в руках, можно сказать, то грех его отпустить-то.

– В руках, говоришь? Нет, Леха, пока что он не в наших руках… Но отпускать его, конечно, грех.

Таранов задумался, потом сказал:

– Ладно, утро вечера мудренее. А сейчас, сэр, извольте в тир.

В низинке, метрах в двухстах от лагеря, Таранов сказал:

– Пожалуй, здесь.

Лешка рассупонил рюкзак, вытащил половинки «лупары» и ловко собрал ее. Вложил в стволы тяжелые цилиндры патронов. Потом достал из рюкзака три пустые бутылки из-под пива и с деловым видом расставил их на поваленной сосне. Отсчитал от «мишеней» двадцать пять длинных шагов, захлопнул обрез и повернулся к цели… Таранов наблюдал за ним с ухмылкой. С серьезным видом Лешка приложил неудобный, наполовину укороченный приклад к плечу и прицелился.

Грохнул выстрел. Длинный язык пламени прорезал воздух.

Все три бутылки стояли на бревне. Таранов улыбнулся.

– Да что это за х… такая? – озадаченно произнес Лешка.

– Это обрез, дядя. Из обреза с двадцати пяти метров в человека попасть невозможно, не то что в бутылку… снайпер!

– Почему?

– Потому что длина ствола оружия во многом определяет его боевые качества. Особенно это относится к охотничьему оружию. Стволы гладкоствольных ружей имеют дульное сужение – чок. А мы этот самый чок отрезали к едрене фене! Картечь теперь имеет огромное рассеивание… Реальная дистанция для выстрела у твоей «лупары» – метров десять, максимум – пятнадцать.

– Маловато, – серьезно сказал Лешка.

– Зато наповал, – ответил Таранов. Он взял ружье, нажал на рычаг затвора и переломил стволы. Эжектор выбросил стреляную гильзу и выдвинул снаряженный патрон. Таранов вставил новый патрон в правый ствол, захлопнул оружие. Повертел головой и нашел то, что нужно – молодую раздвоенную сосенку метрах в пятнадцати. Сказал Лешке: смотри, – и резко вскинул обрез. Два выстрела грохнули почти без промежутка. С левой ветви полетели ошметки коры, обнажая белую древесину, а правую – толщиной с руку – перерубило. С треском, в вихре осыпающейся хвои, ветка надломилась. Стремительно, одним слитным движением Таранов снова переломил обрез и вогнал новые патроны.

– Держи, – сказал Лешке. – И запомни: с обрезом снайпером ты не станешь. Сейчас твоя задача просто пострелять, привыкнуть к оружию, к отдаче, к грохоту, к вспышкам. И научиться быстро, я бы даже сказал – молниеносно, перезаряжать пушку.

В тот вечер Лешка расстрелял еще шестнадцать патронов. Картечь свинцовой плетью хлестала по стволам деревьев, пням и валунам. Летели щепки и куски коры, камни покрывались расплющенными кляксами свинца… Таранов с удовлетворением подумал, что из парня выйдет толк… если ему повезет остаться в живых.

– Плечо болит, – сказал Лешка, потирая плечо под камуфляжем.

– Еще бы! Мы с тобой едва ли не вдвое облегчили ружьишко. А заряд остался тем же… соответственно, вдвое выросла отдача. Терпи, родной. Тяжело в ученье…

– Легко в гробу, – закончил Лешка.

– Тьфу, дурак, – ответил Таранов, а Лешка рассмеялся. В тот вечер больше не стреляли. Лешка вычистил «лупару», и, укрывшись в палатке, тренировался в перезарядке оружия. Отрабатывал цикл: заряжание-выстрел-переламывание стволов – снова заряжание. А Таранов занялся очень странным делом – бродил по берегу и собирал пустые бутылки. Активисты «Гринписа» такое занятие могли бы одобрить. Если бы Таранов греб весь мусор подчистую. Но он подбирал только стеклянные посудины и полностью игнорировал пластиковые. Набрав полтора десятка бутылок из-под «Балтики», «Бочкарева» и «Степана Разина», Таранов приступил к еще более странному занятию: он расстелил на траве красивый трехцветный парус… и стал мазать его черным кремом для обуви.

Было три часа ночи, когда охранник Николай Марченко по прозвищу Придурок отправился в очередной обход. Идти в обход не хотелось – хотелось спать. Но проигнорировать предписанный инструкцией ежечасный обход он не мог. Сволочь «председатель» любил устраивать проверки… Сядет в кустах и сечет: бдит охрана или нет. Комары жрут, а он сидит. А потом вообще хитрую подлянку придумал: натянет незаметную ниточку на маршруте охранника, а утром проверяет, оборвана она или нет. Начальству, правда, никогда не стучал. Зато наказывал рублем. Подойдет, гнида, этак ласково, с улыбочкой: а что же ты, Коля, нынче ночью в дозор не ходил? – Как не ходил, Вилен Сергеич? Ходил! – И в четыре часа ходил? – А как же? Согласно инструкции. – Я, Коля, на камушке на берегу сорок минут просидел, с без десяти четыре до половины пятого, а тебя не видел. Нехорошо, Коля, нехорошо. Эту смену ты просрал. Так что пятьсот рубликов принеси в клювике. Это, Коля, ПО-СПРАВЕДЛИВОМУ.