Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони

– Ты приехал, чтобы остаться с нами? – нерешительно спросила мать.

– До конца моей жизни, насколько это будет возможно, – обещал я.

– Слава Богу, – тихо сказала она.

Ее сердце было полно мною, тогда как мое было так далеко! Судьба как будто смеялась надо мною, и исполнявшееся предсказание не принесло мне добра. Наоборот, я должен был считать себя счастливым, если мне удалось благополучно выбраться из создавшегося положения и не подвергнуться преследованию тех великих людей, в чьи дела судьба замешала меня. Мне оставалось лишь сидеть смирно здесь, в деревне, а сидеть смирно было для меня наказанием, и только чудом, о котором я не смел мечтать, это наказание могло для меня превратиться в блаженство. Что значили для меня в сравнении с ним все предсказания в мире?

Когда я остался наедине с пастором, мне волей-неволей пришлось все рассказать ему. Он слушал с огромным интересом, который иссяк немедленно, как только я перестал говорить о предсказании; остальное он слушал уже вполуха. Он не сделал никаких комментариев к моему рассказу, только часто обращался к своей табакерке.

Воспоминания несколько отвлекли меня от мрачных размышлений, но теперь они снова овладели мною.

Итак, моя помощь снова могла оказаться нужной; это сознание было приятно для моей гордости, и, хотя со мною обошлись не лучше, чем с преданной собакой, тем не менее я знал, что эта помощь была существенной. Я был так уверен в этом, что ждал с нетерпением той минуты, когда мне можно будет отдать снова себя самого и свою шпагу в полное распоряжение Барбары.

– Вы любили эту Нелл? – неожиданно спросил пастор.

– Да, я любил ее.

– И не любите больше?

– Нет, – холодно улыбнулся я, – такое безумие проходит с годами.

– Вам теперь двадцать четыре?

– Да.

– И вы ее больше не любите?

– Говорю вам, что нет.

Пастор открыл свою табакерку и взял оттуда большую щепотку.

– Ну, значит, вы любите другую женщину.

Он сказал это не вопросительно, даже не предположительно, а как человек, настолько убежденный, что не нуждается в ответе.

– Да, вы любите другую! – повторил он, отправляя щепотку по ее назначению.

– Неправда! – с негодованием вскрикнул я.

Для того ли я сам уверял себя в противном, чтобы услышать это из чужих уст?

– Ах, кто это идет? – воскликнул пастор, с любопытством выглянув в окно. – Как будто знакомый! Взгляните-ка, Симон!

Я подошел и тоже выглянул в окно. Мимо быстро проезжал всадник в сопровождении двух слуг. Уже смеркалось, но было еще достаточно светло, чтобы я мог узнать его. Он подъезжал прямо к воротам Манор-парка.

– Как будто это – лорд Кэрфорд, и едет он в Манор, если я не ошибаюсь.

– Должно быть, так, – согласился я и в одну минуту был уже посреди комнаты, взволнованный, едва стоя на ногах.

– Что с вами такое, Симон? Почему бы Кэрфорду и не ехать в Манор? – удивился мой собеседник.

– Пусть едет хоть к дьяволу! – крикнул я, схватив свою шляпу со стола.

Пастор с улыбкой смотрел на меня.

– Ступайте скорее! – сказал он. – И другой раз не отрицайте моих предположений, основанных на опыте и знании человеческого сердца, которое…

Конца фразы я не слыхал, потому что стремглав вылетел из комнаты, оставив почтенного духовного отца проповеды-вать в пустыне.

VIII

СТРАННОЕ СОВПАДЕНИЕ

Я слышал потом, что король Карл от души смеялся, когда узнал, каким образом один джентльмен обманул де Перренкура и увез у него из-под носа даму, посланную приготовить герцогине Йоркской все нужное для ее посещения французского двора.

– Этого Урию не удастся поставить во главе войска во время битвы, и Давиду не пришлось поставить на своем! – сказал король.

Он смеялся, хотя я расстроил его собственные планы, вероятно потому, что к тому времени, когда известия достигли Кале, он уже не сомневался в собственном успехе у Луизы де Керуайль и не горевал о том, что де Перренкур потерпел поражение. Он подписал договор, получил свои деньги; Луиза де Керуайль, хотя еще не оставалась в Англии, но обещала приехать – неудивительно, что король был доволен. Я думаю, что втайне он несколько злорадствовал по поводу неудачи величайшего короля того времени, которому слегка завидовал. Во всяком случае король смеялся, а затем заявил, что едва ли в его власти вернуть мисс Кинтон к сознанию своего долга. Он осуждал поступок Барбары, но не особенно строго, а когда узнал, что герцог Монмут имел несколько иное представление о «долге» мисс Барбары, то рассмеялся снова, пожал плечами и сказал: «Значит, у этого Урии – два Давида. Плохо его дело», – и рассмеялся опять.

Проводить человека до дверей дома нетрудно, но попасть туда, когда пред ним закрыли дверь без приглашения, очень мудрено. Ему поневоле приходится оставаться на улице. Так случилось и со мною. Оставшись у порога Манор-хауза, я не мог никак узнать, что происходило внутри между Барбарой и лордом Кэрфордом. С досадой я бросился на траву Манор-парка, проклиная свою судьбу, и если не самое Барбару, то женские капризы и фальшивость, не чуждые и ей.

Между тем пьеса разыгрывалась дальше, хотя без моего участия. Да позволено мне будет сойти пока со сцены, которую я слишком долго занимал.

Больная мать Барбары была давно уже в постели, и сама Барбара, утомленная дорогой и расстроенная, хотела последовать ее примеру, как вдруг в дверь дома раздался громкий стук. Подъехал всадник в сопровождении двух слуг; он настойчиво требовал свидания с хозяйкой дома, а услышав, что она легла, спросил мисс Барбару. Имени своего он не сказал, но заявил, что имеет неотложное дело от самого лорда Кинтона. Его попросили войти. Барбара с удивлением узнала в позднем посетителе Кэрфорда, почтительно раскланявшегося пред нею. Она знала от меня достаточно, для того чтобы встретить его не особенно приветливо, но деликатность дела помешала мне сказать ей все, что было мне известно. Поэтому она обвиняла своего поклонника только в излишней скромности пред своими высокопоставленными соперниками. Знай она действительную роль Кэрфорда, то, конечно, не стала бы говорить с ним; впрочем, и теперь она постаралась было отложить объяснение до завтра. Но Кэрфорд просил выслушать его немедленно от имени ее отца, уверяя, что она не знает вполне всей опасности, угрожающей ей. Это подействовало, и Барбара согласилась слушать.

– Какое же поручение вы желаете передать мне от моего отца? – холодно спросила она.

– У меня нет никакого, – с хорошо разыгранным смущением проговорил Кэрфорд. – Я употребил этот способ, чтобы быть принятым вами, опасаясь, что одной моей преданности окажется для этого недостаточно, хотя вы хорошо знаете ее. Несмотря на то, что этого поручения сейчас нет, я думаю, что оно скоро будет. Нет, нет, вы должны выслушать меня! – заключил он, видя, что она встает с места.

– Я выслушаю вас и стоя, милорд!

– Вы жестоки ко мне, мисс Барбара, но слушайте меня, как вам угодно, только обратите внимание на мои слова. Завтра вы получите известие от своего отца. Вы их давно не получали?

– Давно; мы оба были в отлучке и не могли переписываться.

– Завтра вы получите письмо. Могу я сообщить вам то, что в нем заключается?

– Как вы можете сделать это, милорд?

– Это выяснится потом, – решительно сказал Кэрфорд. – прибытие письма докажет вам, прав я или нет. В нем будет распоряжение от имени вашего отца, чтобы вы немедленно ехали с его посланным и вашей матерью.

– Моя мать не в состоянии никуда ехать.

– Тогда одна вы, с какой-нибудь горничной; вам будет указано ехать прямо в Дувр.

– В Дувр? – воскликнула Барбара, вздрогнув при упоминании того места, откуда ей только что удалось бежать. – Зачем же?

– Герцогиня Орлеанская едет обратно во Францию, и вы должны сопровождать ее, – многозначительно сказал ее собеседник, пристально глядя ей в лицо.

Барбара бессильно опустилась на стоявший около нее стул.