Странствия хирурга: Миссия пилигрима - Вольф Серно

— Велели? Кто велел?

— Я не имею права этого говорить.

Магистр начал потихоньку оживать.

— А кто разрешил тебе разрезать мои веревки? — попробовал узнать он.

— Этого я тоже не имею права сказать.

— Магистр, смотри, наша охрана исчезла! — вдруг подал голос Витус.

— Человек с мушкетом? — маленький ученый растерянно заморгал. — Может, мочится где-нибудь, по обыкновению на корточках, как все погонщики?

— Нет-нет, он исчез! — Впервые за весь день Витус поднялся в полный рост и протянул мальчику свои связанные руки. — Освободи и меня.

Тот нерешительно помялся.

— Вообще-то у меня задание разрезать веревки только тому, кто часто щурится, — пробормотал он, но все же выполнил просьбу.

Освободив по очереди всех рабов, он опять попросил Магистра открыть сверток.

Тот, тоже успевший подняться, повозился немного с ленточкой, потом стянул ее и развернул упаковку. На свет показались книга и письмо.

— Ну надо же! — воскликнул Магистр. — Какой милый сюрприз. Только, к сожалению, я не смогу прочесть ни то ни другое. Все по-арабски. Сын мой, а ты как посланец не можешь помочь мне?

— Боюсь, что нет, господин. Я тоже не умею читать. Знаю только, что книга — это наш священный Коран.

— Коран?! Кто, ради всех святых, посылает мне Коран? — Заинтригованные друзья окружили Магистра, который несколько раз перелистал всю книгу, но так и не обнаружил ни одной знакомой буквы.

— Мы в Фесе открываем книгу с другой стороны, господин.

— Как? Ах да, я слыхал об этом. Только что толку? Откуда бы я ни начинал, повсюду непонятные для меня письмена. То же самое и с запиской.

Все склонились над красивой, непонятной вязью. Витус заметил:

— Нам нужно найти кого-нибудь, кто бы смог прочесть письмо. Стало быть, мы должны покинуть двор. — Он поднял глаза и, к своему изумлению, обнаружил, что мальчик бесследно исчез. Его наконец осенило: то, что кто-то развязал их, исчезла охрана и — он только сейчас это осознал — со двора ушли все верблюды, свидетельствовало лишь об одном — караван хабира хаджи Абделя Убаиди тронулся в обратный путь. Они отправились назад, в Танжер.

А рабы отныне свободны!

— Мы свободны! — крикнул он. — Свободны, свободны!

Прошло еще какое-то время, прежде чем остальные смогли проследить за ходом его мыслей, и двор караван-сарая огласили восторженные крики.

— Ну и что дальше? — спросил всегда практически мыслящий Магистр, когда первое волнение немного улеглось. — Что с нами будет? Наши головы посыпаны пеплом, и у нас нет ни одного захудалого мараведи, или как там называются местные гроши. Кроме того, мы вообще не ориентируемся в Фесе. Лучше уж нам остаться здесь.

— Нет, мы уходим, — решительно возразил Витус. — И немедленно. Не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас нагрянул и вообразил, что имеет право задержать нас по какой-нибудь причине.

Не успел он произнести эти слова, как с улицы во двор и в самом деле вбежали несколько парней с ведрами. К счастью, это были всего лишь водоносы, которые устремились к бочке и вылили в нее воду. При этом они не обращали на друзей ни малейшего внимания, поскольку заполнять бочку таким способом было утомительным и трудоемким делом. Но другого выхода не было, иначе лошади и мулы могли умереть от жажды.

Витус уже перебросил через плечи лямки своего короба и взял в руки посох.

— За мной, друзья! Кому бы мы ни были обязаны своей свободой, вряд ли он хочет, чтобы мы оставались здесь дольше, чем надо.

И бывшие невольники стремительным шагом покинули постоялый двор.

Прошло уже несколько часов с того момента, как друзья покинули постоялый двор. Сначала они утолили жажду, поскольку «воду праведного пути» и в городе можно было в избытке найти в кувшинах или амфорах. Но потом заявил о себе голод. Соблазнительные запахи, доносившиеся из харчевен, щекотали носы, и бывшие невольники многое бы отдали за горстку овощей или пшена, но у них не было денег, а просить подаяние было ниже их достоинства.

Попытка Магистра здесь выступить с занимательными историями, чтобы заработать хоть пару монет, окончилась провалом. В Фесе, удаленном от Танжера на сто тридцать миль в глубь страны, никто не понимал ни португальского, ни испанского, ни тем более английского.

В поисках хоть чего-нибудь съестного путники уходили все дальше и дальше, погружаясь в затейливые хитросплетения домов и улочек. Время от времени их выбрасывало на большие площади, где вовсю кипела жизнь. В центре, как правило, стояла мечеть, к примеру Джемма эль-Мулей Идрис или Джемма Карубин. Проходили они и мимо исламских школ, таких как медресе Эль-Сеффарине или медресе Эль-Аттарине. Продвижение чаще всего было крайне затруднено, и очень часто они не могли сделать ни шага вперед или назад, потому что путь преграждали навьюченные ослы. Нередко друзья не столько сами выбирали дорогу, сколько буквально плыли по течению, увлекаемые общим потоком. Кто только не попадался на их пути: ремесленники, торговцы специями, фокусники, канатоходцы, заклинатели змей, флейтисты, трубачи и барабанщики; в конце концов бывшие невольники оказались в квартале дубильщиков и красильщиков.

Но прежде Магистру все же удалось отыскать говорящего по-испански писца и убедить его в том, что он сделает благое дело, если не только бесплатно прочитает ему письмо, но и переведет его. Сообщение было коротким и содержательным:

Рассказчику историй и шахматисту.

Сейчас, когда ты читаешь эти строки, наш караван уже в пути. Ты и твои друзья отныне свободны. Ничего не бойся. Вас не будут преследовать, об этом позаботились. Да наставит вас Аллах милостивый, милосердный с помощью Корана на путь истинной веры.

Салам алейкум.

Под письмом не стояло имени, но Магистр сразу догадался, кто был отправителем. Преисполнившись чувства благодарности, он снова и снова просил прочесть ему трогательные строки, пока писец наконец не возмутился и все же не потребовал денег.

Маленький ученый успокоил его:

— Денег у меня нет, мой друг, я тебе сразу сказал. Но ты сделал богоугодное дело во славу Аллаха. Этого тебе должно быть достаточно. Желаю тебе удачи в делах, и да посетит тебя как можно больше безграмотных!

Окрыленные, хотя все еще голодные, друзья устремились вперед, и вскоре их глазам предстало огромное количество красильных чанов, разноцветных, как палитра художника, и расположенных в форме пчелиных сот, с той лишь разницей, что они были не шестигранными, а круглыми. В них стояли мужчины, по бедра погруженные в красильное сусло, и мяли свежевыдубленные кожи. Бросалось в глаза, что краска в большинстве чанов была желтая, а стало быть, больше всего производилось именно желтой кожи.