Колымские тетради - Варлам Шаламов

Цыганский романс[86]

Не в первый раз судьба нас сводит,Не в первый раз в вечерний часДруг к другу за руки подводитИ оставляет глаз на глаз.

Но мы выдергиваем рукиИз рук настойчивой судьбы,Науки радостной разлукиМы оба верные рабы.

И я, и ты на речи рокаНе откликаемся затем,Что нет еще числа и срокаДля наших песен и поэм.

Но, никого не искушая,В последний час, в последний раз,Все разрешая, все прощая,Судьба соединяет нас.

Подростком сюда затесался клен[87]

Подростком сюда затесался клен,И сосен и елей моложе,Чужой среди тонких латунных колонн,Хотя и не краснокожий.

Ему тут не место. Ему не с руки,Он сам заблудился в трех соснах.И светят ему лишь одни светлякиИ радуга фокусов росных.

Сосна в болоте[88]

Бог наказал сосну за что-тоИ сбросил со скалы,Она обрушилась в болотоСреди холодной мглы.

Она, живая вполовину,Едва сдержала вздох.Ее затягивала тина,Сырой багровый мох.

Она не смела распрямиться,Вцепиться в щели скал,А ветер — тот, что был убийцей,Ей руку тихо жал.

Еще живую жал ей руку,Хотел, чтобы онаБлагодарила за науку,Пока была видна.

Кто ты? Руда, иль просто россыпь[89]

Кто ты? Руда, иль просто россыпь,Иль самородок золотой,Засевший в каменном откосе,В болоте ставший на постой?

Ты в магазине ювелирном,Умело согнутый в кольцо,Глядишь металлом слишком мирнымИ прячешь прежнее лицо.

Что исцарапано камнями,Искажено, загрязнено,Пока лежало в мерзлой яме,Засосанное на дно.

Когда на тусклом мертвом лике,Едва отличном от камней,Мерцают солнечные блики —Ты даже камня холодней.

Но вот ты наконец отмыто,Металлом желтым становясь,Все камешки с тебя отбиты,Земная вычищена грязь.

Ты замерцаешь желтым светом,Тишайшим светом золотым,Прохожим солнцем разогрето,Сравниться хочешь с ним самим.

Еще в покое все земное[90]

Еще в покое все земное,Еще не вырвался гудокВ глухое царство ледяноеМедвежьих и людских берлог.

Пустуют синие дороги,И небосвод отменно чист,Висит перед глазами БогаВесь мир как ватмановский лист.

Еще без третьих измеренийОн весь как плоскость, как чертеж,Предшествующий сотворенью,На землю вовсе не похож.

Любое в нем чертою резкойСебя граничит от других,Он разноцветен, точно фреска,В такой перед гудочный миг.

Похолодеет вдруг рука[91]

Похолодеет вдруг рука,И кровь с лица мгновенно схлынет,И смертная дохнет тоскаТяжелой горечью полыни.

Я умолкаю. Я клянусь,Беззвучно шевеля губами,Что я еще сюда вернусь,Еще вернусь сюда — за вами!

1957–1981

Вверх по реке[92]

Челнок взлетает от рывковПотоку поперек.Вверх по течению вековПлывет челнок.

Дрожит, гудит упругий шест,Звенит струной,Сама история окрестПередо мной.

На устье — электронный мир,Пришедший в города,Шекспир, колеблющий эфир,Тяжелая вода…

Еще недавно видел челнНе цепи гор,А золотых пшеничных волнЗемной простор.

Но мир кормилицы-земли,Крестьянский быт —Уже исчез внизу, вдалиИ мглой покрыт.

Сейчас в охотничьем веку,В глухой тайгеЯ верю петле и силку,Трехзубой остроге,

Шесту, что согнут словно лук,Чтоб без веслаБыл пущен тетивою рукЧелнок-с грела.

Уж недалек конец пути —Реки исток,И я назад могу идтиНа веслах строк.

Чтоб к устью лодку привестиРечной волнойНа историческом путиСудьбы земной.

Ей даст дорогу пароходВ порту морском.Взовьется гидросамолетНад челноком.

Челнок взлетает от рывковПотоку поперек,Вверх по течению вековПлывет челнок…

1957

Каюр[93]

Каюр — не просто проводникНавьюченных оленей,Он — чтец лесных и горных книг,Скрижалей поколений.

Он знает, как скрипят пески,Подтачивая скалы,Как наползают ледникиНа горло перевала.

Как по ущельям ручейкиПроносятся галопом,Меняя русло у рекиИ нам грозя потопом.

Природы музыка тонка,Сложны фиоритуры,Но их почувствует рекаИ передаст каюру.

1957

Бивень[94]

Когда утих стодневный ливеньИ горы обрели язык,Явился мамонтовый бивень,Камнями выбеленный клык.

Он найден был в ущельях голых,Едва расчищен был обвал,И рассудительный геологЕго сокровищем назвал.

И бивень древностью пещернойВ людской отправится музей,Чтобы судьбой его ущербнойЗалюбовался ротозей.

Чтоб по единой кости этойОпределялась бы без словВся крепость мощного скелета,Вся сила мускульных узлов.

Тот мамонт выл, дрожа всем телом,В ловушке для богатырей,Под визг и свист осатанелыйПолулюдей, полузверей,

Чьи сохли рты от жажды крови,Чьи междометья, не слова,Летели в яму в хриплом реве,В косноязычье торжества.

Он, побиваемый камнями,И не мудрец и не пророк,А просто мамонт в смертной яме,Трубящий в свой роландов рог, —

Он звал природу на подмогу,И сохло русло у реки,И через горные отрогиПеремещались ледники.

1957

Прямой наводкой[95]

Тороплюсь, потому что старею,Нынче время меня не ждет,Поэтическую батареюЯ выкатываю вперед.

Чтоб прицельные угломерыДобирались до подлеца,Подхалима и лицемера,Чернокнижника и лжеца.

Не отводит ни дня, ни часаТоропящееся пероНа словесные выкрутасы,Изготовленные хитро.

И недаром боятся люди,Сторонящиеся меня,Самоходных моих орудийРазрушительного огня.

Кровь колотит в виски!Скорее! Смерть не ждет!Да и жизнь не ждет!Поэтическую батареюЯ выкатываю вперед.

1957

Ветер в бухте[96]

По сообщенью барометраРабота кончится нескоро.Кидают вверх четыре ветраКуски раздробленного моря.

Крылатых грузчиков лопатыВыбрасывают из заливаОбломки тучи синеватойИ воду цвета чернослива.

Большое солнце ходит кругомИ наблюдает с небосвода,Как из угла кидают в уголБлестящую, как уголь, воду.

И на кунгасы, на баркасыС опущенными якорямиЛетят осколки черной массы,Ветрами вырытой из ямы.

1957

Каменотес[97]