Колымские тетради - Варлам Шаламов

1958

Ледоход[121]

Не гусиным — лебединымНапишу письмо пером,Пусть бежит к тебе по льдинамВ половодье напролом.

Напишу — и брошу в водуЛебединое перо —По ночному ледоходуЗасияет серебро.

И в такую холодинуРазобрать не сможешь ты,Лебедь это или льдинаПриплывет из темноты.

Приплывет перо на скалы,Ледяное как звезда,Никогда ты не слыхалаЛебединой песни льда.

Никогда ты не слыхалаЛебединой песни льда,В час, когда ночные скалыБьет весенняя вода.

1958

Вот солнце в лесной глухомани[122]

Вот солнце в лесной глухоманиТечет в ледяное окно.И кажется — сыплют в туманеС небес золотое пшено.

В лесу, возле каждой тропинки,На жестком и рыхлом снегуРассыпаны эти крупинки,И я их собрать не могу.

1958

Тропа[123]

Тропа узка? Не спорю.Извилиста? ЗатоОна выходит к морю,На горное плато.

Натыканы цветочкиНездешней красотыВ пружинящие кочки,В железные кусты.

Чрезмерно сыровата,По мнению людей,Набухла мокрой ватойОт слез или дождей.

Чего уж старомоднейОдежда ей дана,Листвою прошлогоднейЗасыпана она.

И хвои толстым слоемЗаглушены шаги,И дышит все покоем,Распадками тайги.

Вся выстланная мхами,Безмолвие храня,Тропа живет стихамиСо мной и для меня.

1958

Взад-вперед между кручами

Взад-вперед между кручамиХодит ветер колючий,Раздвигая летучиеТемно-желтые тучи.

А над ними высокоеНебо львиного цвета,Гром, по-волжскому окая,Пробирается где-то.

Знаки молнии розовой,Как связиста петлицы,Небо, полное грозами,Хочет ливнем пролиться.

1958

Черский[124]

Голый лес насквозь просвеченСветом цвета янтаря,Искалечен, изувеченЖестким солнцем января.

Там деревьям надо витьсяИ на каменном полуПодниматься и ложиться,Изгибаться вслед теплу.

Он рукой ломает слезы,А лицо — в рубцах тайги,В пятнах от туберкулеза,Недосыпа и цинги.

Он — Колумб, но не на юге,Магеллан — без теплых стран.Путь ему заносит вьюгаИ слепит цветной туман.

Он весной достигнет целиИ наступит на хребтыВ дни, когда молчат метелиИ когда кричат цветы.

Он слабеет постепенно,Побеждая боль и страх,И комок кровавой пеныПузырится на губах.

И, к нему склоняясь низко,Ждет последних слов жена.Что здесь далеко и близкоНе поймет сейчас она.

То прощанье — завещанье,Завещанье и приказ,Клятвенное обещанье,Обещанье в сей же час.

Продолжать его деянья —Карты, подвиг, дневники,Перевалам дать названьяИ притокам злой реки.

Ключ к природе не потерян,Не напрасен гордый труд,И рукой жены домеренГероический маршрут.

Он достойно похороненНа пустынном берегу.Он лежит со славой вровень,Побеждающий тайгу.

Он, поляк, он, царский ссыльный,В платье, вытертом до дыр,Изможденный и бессильный,Открывает новый мир,

Где болотные просторыОкружил багровый мох,Где конические горыВулканических эпох.

1958

За брусникой[125]

Посреди спрутообразныхРаспластавшихся кустов,Поперек ручьев алмазных,Вдоль порфировых щитов,

Подгоняемые ветром,Мы бредем в брусничный райС четырех квадратных метровПо корзине собирай.

Привяжи повыше мету —Телогрейку иль платок,Чтоб тебя не съело лето,Дальний Северо-Восток.

Здесь не трудно, в самом деле,Белым днем, а не впотьмахПотеряться, как в метели,В этих кочках и кустах.

1958

Гиганты детских лет[126]

Гиганты детских лет,Былые Гулливеры,Я отыскал ваш следУ северной пещеры.

Разбужены чуть светРевнителем равнины,Варили свой обедНочные исполины.

В гранитном котелке,А может быть, и чаше,В порожистой рекеЗаваривали кашу.

Кружился все сильней,Сойдя с земных тропинок,Весь миллион камней,Как миллион крупинок.

1958

Огонь — кипрей! Огонь — заря![127]

Огонь — кипрей! Огонь — заря!Костер, внесенный в дом.И только солнце январяНе смеет быть огнем.

Оно такое же, как встарь,Внесенное в тайгу,Оно похоже на янтарь,Расплавленный в снегу.

А я — как муха в янтаре,В чудовищной смоле,Навеки в этом январе,В прозрачной желтой мгле.

1958

Сестре

Ты — связь времен, судеб и рода,Ты простодушна и щедраИ равнодушна, как природа,Моя последняя сестра.

И встреча наша — только средство,Предлог на миг, предлог на часВернуться вновь к залогам детстваИгрушкам, спрятанным от нас.

Мы оба сделались моложе.Что время? Дым! И горе — дым!И ты помолодела тоже,И мне не страшно быть седым.

1958

Круговорот

По уши в соленой пене,В водяной морской пыли,Встанут волны на колени,Поцелуют край земли.

Попрощались с берегамиИ родной забыли дом…Кем вернетесь вы? Снегами?Или градом и дождем?

Нависающим туманом,Крупнозвездною росой,Неожиданным бураномНад прибрежной полосой…

И в земном круговороте,Хладнокровие храня,Вы опять сюда придете,Очевидно, без меня.

1958

Лунная ночь[128]

Вода сверкает, как стеклярус,Гремит, качается, и вот —Как нож, втыкают в небо парус,И лодка по морю плывет/

Нам не узнать при лунном свете,Где небеса и где вода,Куда закидывают сети,Куда заводят невода.

Стекают с пальцев капли ртути,И звезды, будто поплавки,Ныряют средь вечерней мутиЗа полсажени от руки.

Я в море лодкой обозначуСветящуюся бороздуИ вместо рыбы наудачуИз моря вытащу звезду.

1958

Это чайки с высоты[129]

Это чайки с высотыНизвергаются — и вскореПревращаются в цветы —Лилии на сером море.

Ирисы у ног цветут,Будто бабочки слетелисьНа болотный наш уют,Появиться здесь осмелясь.

На щеках блистает снег,Яблоневый цвет блистает,И не знает человек,Отчего тот снег не тает.

1958

Приморский город

Предместье кажется седымОт чайных розИль это только белый дымОтбросил паровоз?

Чуть задевая за карниз,Здесь облака вися г,Как мраморный античный фризУ входа в город-сад.

Агавы зелень как костер,Как будто сам МатиссВелел — и сделался остерАгавы каждый лист.

И синеватый дождь гремит,И хлещет по щекам,И, моря изменяя вид,Мешает маякам.

А если дождь внесут в сады,То каждый сад —Как газированной водыПузырчатый каскад.

Как будто там горячий цех,Тяжелые труды,И вот расставлены для всехФонтанчики воды…

1958