Колымские тетради - Варлам Шаламов

1958

Куда идут пути-дороги!

Куда идут пути-дороги!Зачем мне хочется сейчас,Не вытирая вовсе ноги,Войти в чащобу, не стучась.

В тот лес, пейзажами набитыйИ птичьей грубой воркотней,Так невнимательно укрытойНеразговорчивой листвой.

Меня бы там отобразилоКривое зеркало ручья,Чтоб всей лесной могучей силеДо гроба был покорен я.

И, может быть, для славы вящейНевзрачных синеньких цветовС опушек нашей русской чащиЯ проповедовать готов.

Я сам найду свои границы,Не споря, собственно, ни с кем.В искусстве незачем тесниться:В искусстве места хватит всем.

1958

Виктору Гюго[130]

В нетопленном театре холодно,А я, от счастья ошалев,Смотрю «Эрнани» в снежной Вологде,Учусь растить любовь и гнев.

Ты — мальчик на церковном клиросе,Сказали про тебя шутя,И не сумел ты, дескать, вырасти,Состарившееся дитя!

Пусть так. В волненьях поколенияТы — символ доброго всегда,Твой крупный детский почерк генияМы разбираем без труда.

1958

Я верю в предчувствия и приметы[131]

Я верю в предчувствия и приметы —Науку из первых, ребяческих рук,Я верю, как подобает поэту,В ненадобность жертвы, в ненадобность мук.

Я верю, как подобает поэту,В такое, что видеть не привелось,В лучи тишины неизвестного света,Пронизывающие насквозь.

Я верю: при косноязычье природыОбмолвками молний показаны мнеЗигзаги путей в высоту небосводаВ покойной и праздничной тишине.

И будто всегда меня уносилаВ уверенный сказочный этот полетМолений и молний взаимная сила,Подвального свода сломав небосвод.

1958

Слеза[132]

Ты горячей, чем капля пота,Внезапная моя слеза,Когда бегущая работаОсажена на тормоза.

И в размышленьях о бывалом,И в сожаленьях о быломТы в блеске силы в мире маломИ мера слабости — в большом.

Ты можешь во мгновенье окаС ресниц исчезнуть без следа.Да, ты скупа, горька, жестока,И ты — не влага, не вода.

Ты — линза для увеличеньяНевидимых доселе тел.Ты — не примета огорченья,А удивления предел.

1958

Ивы[133]

Деревья надышались пыльюИ поднимают шум чуть свет.Лететь? На это нужны крылья,А крыльев у деревьев нет.

Лишь плащ зеленый, запыленныйУ каждой ивы на руке,Пока дорогой раскаленнойДеревья движутся к реке.

И опускаясь на колени,Речную воду жадно пьют.И сами жадно ищут тени,Приют на несколько минут.

Их листья скрючены и ломки,Они качают головой,Остановясь на самой кромке,На линии береговой…

1958

До восхода

Еще на темном небе тлеютЗари багровые остатки,Но все светлеет и белеетВокруг брезентовой палатки.

Любое дерево ни словаЕще со мною не сказало,Еще ни доброго, ни злогоПрирода мне не пожелала.

Но у природы наготовеПод тонкой сеткою туманаИ кровь тетеревиной брови,Похожей издали на рану,

И гроздь брусники темно-сизой,Покрытая лиловой тенью,И смутное дыханье бриза,Меняющего направленье.

Разжаты пальцы белых лилий,Которым нет уже запретаПодобьем чайки белокрылойРаскрыться и рвануться к свету.

И вместо облачка на синийПростор, в пустынные высоты,Как будто выступивший иней,Лег след ночного самолета.

И мне понятно нетерпенье,Какое сдерживают птицы,Чье оглушительное пеньеГотово ливнями пролиться.

1958

Паук[134]

Запутать муху в паутинуЕще жужжащей и живой,Ломать ей кости, гнуть ей спинуИ вешать книзу головой.

Ведь паутина — это крылья,Остатки крыльев паука,Его повисшая в бессильеТысячелапая рука.

И вместо неба — у застрехиКапкан, растянутый в углу,Его кровавые потехиНад мертвой мухой на полу.

Кто сам он? Бабочка, иль муха,Иль голубая стрекоза?Чьего паук лишился слуха?Чьи были у него глаза?

Он притворился мирно спящим,Прилег в углу на чердаке.И ненависть ко всем летящимЖивет навеки в пауке.

1958

Я знаю, в чем моя судьба[135]

Я знаю, в чем моя судьба:Чтоб рвали камни ястреба

И чтоб на узком челнокеЯ поднимался по реке,

Чтоб трогала моя рукаВ вершинах сопок облака,

Чтоб в темный воздух, как в платок,Я завернул живой цветок,

Цветок, который я сорвалС одной из побережных скал,

Цветок, что вырос на скале,На неизмеренной земле.

1958

Листопад[136]

Навстречу прохожим листочками жестиЛистья летели метелью, как снег,И милиционеры, боясь происшествий,Машинам сбавляли размеренный бег.

Водители связь потеряли с землеюИ в ужасе жали на все тормоза,И желтою пылью, как желтою мглою,Прохожим с утра порошило глаза.

Автобусы плыли, стремясь к повороту,На твердую землю въезжали, гудя,И морщилось небо, и стыло от пота,И падали первые капли дождя.

1958

Лицо[137]

Нетрудно изучатьИгру лица актера,На ней лежит печатьЗубрежки и повтора.

И музыка лица,Послушных мышц движеньеТо маска подлеца,То страсти выраженье.

Актер поднимет бровьИспытанным приемом,Изобразит любовьИли разлуку с домом.

Сложней во много разЛицом любой прохожий,Не передать рассказЕго подвижной кожи.

Случайное лицо,Где всё — полунамеком…Морщинное кольцо,Не замкнутое током…

Понятны лесть и месть,Холопство и надменность,Но силы нет прочестьЛица обыкновенность.

1958

Пушкинский вальс для школьников[138]

Зачем он очарованНатальей Гончаровой?Зачем ему так дорог высший свет?

Ему бы в секундантыШекспира или Данта —Дантеса отвели бы пистолет.

Зачем ясна погодаРомановым в угоду?Зачем не поднимается метель?

Метели бы летелиПрепятствовать дуэли,Любую загораживая цель.

Зачем мелки масштабы,Зачем так люди слабы?Зачем здесь не явился Аполлон?

Потребовал поэтаК священной жертве света, —Не он сейчас потребовал, не он…

1958

Стеклодувы

Неуспокоенная лаваТекла, как будто солнце жгло,И был песок вконец расплавленИ превращен жарой в стекло.

Вся масса стынет постепенно,Она до дна раскалена,И ярко вспыхивает пена,И загорается волна.

И чайка прикоснулась клювомК зеленой выгнутой волне,И чайка стала стеклодувом,Подручной оказалась мне.

В который раз мы верим чудуИ рады выдать за своеИ груды облачной посуды,И неба синее литье.

1958