Актриса - Екатерина Маркова

— Жаль, что тебе тогда Трембич полбашки не снесла! — Отпихивая помрежа, Кравчук пыталась вцепиться в набриолиненную, уложенную волнами голову Гладышева. — Тебе только с бабами воевать! Для мужиков у тебя другие методы имеются!

Из глубины сцены появилась Катя Воробьева с усталым, осунувшимся лицом, спутанными волосами и тусклым взглядом ненакрашенных кофейных глаз в белесых ресничках. Она резко взмахнула длинными руками, словно отгоняя привидение, и с недоброй странной усмешкой раскинулась в кресле-качалке. Задрав вверх подбородок, устремила напряженный взгляд на колосники, вцепилась в ручки и начала резко раскачиваться, рискуя опрокинуться и перелететь через спинку кресла.

Мизансцену завершило появление Севки, закутанного в клетчатый плед, в соломенной шляпе с круглыми широкими полями и облезлым веником под мышкой.

Травкин не удержался и разразился хохотом:

— Гениально! Театр абсурда! Нарочно не придумаешь! Сев, а твой наряд как понимать?

Севка недоуменно пожал плечами, сильным точным движением остановил зарвавшуюся качалку, вытряхнул из нее сопротивляющуюся Катю, закрыл пледом кресло, молча нахлобучил Маше Кравчук на голову игровую соломенную шляпу и пристроил возле камина бутафорский веник. Затем хозяйским внимательным взглядом окинул выгородку и, протяжно беззвучно зевнув, удалился.

Теперь уже хохотали все, хохотали как безумные над нелепым Севкиным выходом, не понимая, как выглядят со стороны сами. В этом ненормальном хохоте чуткий Митя уловил ту крайнюю наэлектризованность, от которой нечего ждать добра. И как в воду глядел. Лишь только пошла музыка и сцена начала наполняться розоватым светом, в осветительской ложе раздался взрыв и сцена погрузилась в полную темноту.

— Сереж, в чем дело? — перекрывая музыку, закричал Митя.

— По-моему, пульт вырубило, ядрен корень, — проорал в ответ электрик Сережа.

Маша дала свет в зал, радисты заглушили музыку.

— Этого еще не хватало! — раздался из глубины зала тенорок Шкафендры. — Ковалеву сейчас на месте кондрашка хватит! И за что нам все эти испытания?!

— Испытания не «за что», а «для чего». — Маша Кравчук спрыгнула в зал. — Это наказания — «за что»… Вообще-то странно. Нам же недавно новый пульт поставили.

— Вот то-то и оно! Сереж, если сам не понимаешь, в чем дело, надо срочно в «Сатиру» звонить — там сегодня работают эти наши компьютерщики по свету.

— Звоните, Валентин Глебыч, — отозвался расстроенный голос электрика. — Если бы на старой аппаратуре, я бы мигом все исправил, а здесь пока не до конца разобрался.

Глебыч понес свое мощное тело по проходу и, на секунду задержавшись около Кравчук, прижал ее к себе и что-то шепнул на ухо.

Гладышев, расположившийся на авансцене, миролюбиво поинтересовался:

— Машка, весь театр распирает от любопытства, когда вы с Шкафендрой поженитесь. А я, честно говоря, только намедни узнал про ваш роман. Ну и как он? Ничего? — Гладышев сжал кулак и выразительно постучал им по растопыренной ладони.

— Ох, Гладышев, вот к этому все твои скудные интересы и сводятся! Я же не спрашиваю, как твой Вася… — И Маша повторила жест Валерия.

— А я, между прочим, не скрываю. Васька — супер! — Гладышев покусал палец и смачно выплюнул огрызок ногтя в проход.

— Фи, Валерий! Лучше бы этот каскадер занялся твоими манерами.

— Лучше чего? — Гладышев опрокинулся на спину и заржал. — Представляю…

— Все, ребята, кончайте треп. Давайте без световых переходов двигаться дальше. — Митя Травкин озабоченно взглянул на часы. — Соберитесь, родненькие, а то как-то что-то…

Пройдя с музыкой и сценическими перестановками в дежурном свете половину первого акта, опять вынуждены были остановиться.

— Сева, срочно на сцену сервировку стола для третьей картины. Мы не можем идти дальше. Сева, пройди на сцену, — взывала по трансляции Маша. Но Севка не появлялся.

Митя взлетел на сцену, отодвинул помрежа, заорал в микрофон:

— Домовой, елки-моталки, где ты бродишь! Совсем озверел?! Кто-нибудь в реквизите есть? Найдите Севку и принесите скатерть, бутылки, приборы для сцены тусовки. Для вечернего спектакля не забыть купить букет цветов. И не какой-нибудь, а как просила Алена, роскошный… Реквизиторы, срочно на сцену.

Через несколько секунд появилась Севкина помощница Лариса. Она кинулась торопливо сервировать стол, опрокидывая стулья и сразу грохнув один из фужеров, заготовленных на подносе.

— Где Севка? — грозно спросил Митя. — И что у тебя все из рук валится?!

— Я же никогда не делала этой перестановки, — виновато поджала губы Лариса. — А Сева… он ушел…

— Куда ушел? — Травкин от негодования даже пустил «петуха».

— Не знаю… Зинаида Ивановна сказала, что он ушел…

Митя сел на пол в проходе и в отчаянии схватился за голову.

— Полный дурдом! Туши свет! Хотя что я! — свет давно погас, только музыка играет. Спасибо, Лариса. У тебя есть список реквизита, который потребуется для второго акта?

— Должен быть. Я сейчас поищу.

— Ага. Давай поищи, может, к вечеру что-нибудь найдешь!

Митя от досады и бессильной злости был готов разрыдаться.

— Хоть как-нибудь давайте доберемся до финала первого акта. Потом короткий перерыв… может, компьютерщики придут.

— Уже приехали. — За спиной Травкина возникла Нина Евгеньевна. — Им нужно пятнадцать минут, и они гарантируют, что премьера состоится.

— А вот это, к сожалению, вряд ли!

Все, кто был в зале и на сцене, резко обернулись к двери в зал.

Там в проходе стоял Петр Сиволапов. Вид у него был смущенный и очень усталый. Он обескураженно повертел головой и со вздохом сожаления произнес:

— В поезде ночью заболела Женя Трембич. У нее очень высокая температура… Я всю ночь провозился с ней. К счастью, в соседнем купе ехал врач. Но это, видимо, грипп, она не стоит на ногах, и я отвез ее домой…

Сергеева уже знал весь медицинский персонал отделения реанимации. Ему показали окно, около которого стояла кровать Алены, и он часами простаивал под ним, мысленно разговаривая с ней. Впрочем, забываясь, Глеб начинал говорить вслух.

— Сокровище мое… ты же знаешь… так уж сложилось, что мне без тебя никак… Я ждал тебя всю жизнь, и ты пришла и сделала мою жизнь такой… о которой я даже не смел мечтать. Малышка моя ненаглядная, мы с тобой вместе можем сделать много доброго в этой жизни, я не сомневаюсь, мы можем сделать ее чище, осмысленней, возвышенней… Аленушка моя драгоценная, у нас впереди огромность всего. Ты стала частью моего личного мира, и я не позволю тебе быть моим самым большим горем. Свет твоего огромного творческого дара только разгорается, и Господь не может позволить загасить его. Ты должна сейчас слышать меня. Я передаю тебе всю свою энергию, всю силу, всю любовь, которая необходима тебе сейчас. Я мысленно целую каждую твою клеточку… Я мечтаю состариться вместе с тобой и в глубокой старости умереть в один день…