Семнадцатая - Родион Примеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А нет тела, нет и дела, — автоматически выскочило из меня. — Однако ж, если тебе нравится работать с людьми, на свете есть масса других занятий, где люди ставятся во главу угла, а между тем пачкать о них руки не требуется. Ноги, собственно, тоже…
— Дима, это не про меня. Люди редко нравятся мне целиком. А вот человеческое тело, тело в отдельности — чаще всего внушает симпатию. Оно всегда немножко само по себе. Причем, когда я говорю «немножко», то единственно для того, чтобы ты сразу не отмахнулся и лучше меня понял. Сама я считаю тело почти самостоятельным существом: скорее попутчиком в жизни, чем нашей собственностью, но, если ты попросишь меня это доказать, я скорее всего не сумею.
— Тогда не стану и просить — лучше прокомментирую. Чем питается твое вдохновение, мы уже выяснили, однако не совсем понятна его всеядность. Или тебе необычайно везет на клиентов, или разгадка в чем-то другом. Неужели всякая туша, что плюхается на твой массажный стол в своем натуральном виде, настолько уж симпатична?
— Почему же нет? Не каждым, конечно, получится любоваться, однако абсолютно в каждом заключено что-то любопытное. Какие-то чудачества природы или особые черточки, нажитые человеком с момента рождения. Нас учат, как использовать общие законы человеческого устройства, и это действительно важно, но самой мне всего интереснее различия. Они меня реально заводят. А любой интерес, по сути, и есть симпатия.
— Я бы так не смогла, — поведала вдруг Алена, подозрительно разглядывая добытую с ближайшего блюда тарталетку, доверху заряженную на редкость черной по цвету икрой. — Я барышня брезгливая. К жирдяю, например, и пальцем не прикоснусь.
— И совершенно напрасно, — попеняла ей Вика. — В жирдяях нет ничего такого, чего ты сама не имеешь. Разденься как-нибудь догола и посмотри на себя в зеркало. Фигурка в полном порядке, но никаких костей, никакого рельефа там и в помине не будет. Все гладенькое и кругленькое. Именно жирок и делает тебя такой привлекательной. Ровно на четверть ты состоишь из жирка, и это чудесно.
— Двадцать процентов! — возмутилась сестренка, спешно вернув тарталетку на прежнее место. — Ну, ладно: последние три месяца — двадцать два, но это из-за экзаменов. Не могу сидеть за учебником и не грызть какую-нибудь гадость… Двадцать два процента и это предел. Уж ты мне поверь: я каждое утро взвешиваюсь, и весы мне все в точности докладывают. Кстати, они еще и хвалят меня за мою форму: говорят, что я молодец, только по-французски…
— Ты и правда молодец, — согласилась Вика. — Но весы твои врут. Я же видела тебя голышом, а у меня глаз наметанный. Двадцать пять процентов, самое малое — двадцать четыре, однако каждый из них на своем месте и заслуживает любви. А у какого-нибудь жирдяя их всего-навсего вдвое больше. Что такого? У меня сосед, друг детства, жирдяй: очень симпатичный парень — я на нем всегда практикуюсь с новыми приемами. Массаж тела, массаж лица, массаж против целлюлита. Он ростом с Диму, а весу в нем килограмм сто будет. Возможно, девяносто девять — если выдавить прыщи…
— Фу-уу! — Алена зажала рот и резко отодвинула от себя тарелку с остатками сыра. — Викуль, прости: я таких вещей не выношу, — с трудом пролепетала она из-под ладони, часто-часто мельтеша ресницами и сглатывая после каждого слова. — Ох, это пипец какой-то… Хочешь, чтобы меня при тебе стошнило?
— А тебя сейчас может стошнить? — кажется, Вика заинтересовалась. — Нет, не хочу: ты только что бутерброд доела, будет жалко, если он вернется. Делай, как я скажу. Отступи на три пальца ниже запястья и надави на точку между сухожилиями…
— Да ну тебя, — Алену уже отпустило. — На этот раз обошлось. Просто не делай так больше. Пожалуйста…
— Как не делать?
— Ну, так… Не рассказывай о противном.
— Ален, ты ведь тоже студентка? — неожиданно спросила Вика. — Я еще не успела узнать… На кого ты учишься?
— В каком смысле, на кого? А, ты про факультет… Ну, можно сказать, я учусь на историка.
— Здорово! — одобрила Вика. — История — интересная наука. Она тоже про людей. Правда, про тех, кого давно уже нет и о ком можно узнать только со слов другого человека, который их даже в глаза не видел.
— Понимаешь, Викуль, — на лицо Алены набежало легкое академическое облачко, — исторические источники бывают разные… э-ээ… письменные и устные… э-ээ… вещественные… также еще орудия труда и судовые журналы…
— У нас в колледже историю преподает Сергей Петрович, — прояснила вопрос Вика. — К концу курса, когда он отчитал свои лекции, — а там целых сорок часов, — я прекрасно понимала, кто такой Сергей Петрович, но при этом едва представляла, какими были те люди, чьи имена он велел нам записывать в тетрадку… В общем, с источником все было предельно ясно, а проку от этого источника что от козла молока… И все-таки по истории у меня «отлично».
— Молоток! — похвалила Алена. — Как правило, для экзамена больше и не нужно: достаточно разобраться, кто такой Сергей Петрович.
— Все так и есть, — не стала отрицать Вика. — А еще не будем забывать про длинные ноги. От коленки до трусов запросто можно уместить семьдесят исторических деятелей. Причем заодно с подсказкой, за какие великие заслуги они попали под мою юбку. Я бы справилась и без шпор, но возникли обстоятельства: у меня завалялось несколько конусов хны и руки чесались поупражняться в мехенди.
— Нет, здесь я пас! — Алена с нежностью погладила под столом свои бесценные окорочка. — Автограф Руби Роуз — еще куда ни шло, для него могу выделить местечко, а всяким Хаммурапи с Тутанхамонами тут делать нечего… И потом на мою университетскую программу никаких ног не хватит. История, Викуль, она ведь не столько про отдельных индивидов, сколько про целые народы. И про то, что они вытворяли, лишь бы оказаться в учебнике. Это называется событиями. Хотя всевозможных селебрити там тоже, конечно, чертова пропасть.
— Об этом я и хотела спросить. К разговору о наших жирдяях и о прочих людях, которые от нас с тобой чем-то отличаются… Взять хотя бы твою науку. Что люди,
