Комедианты - Валерий Михайлов

Целыми днями мы охотились, работали в огороде, ходили в лес по грибы и ягоды. Славные настойки делал Фёдор из тех ягод. Вечерами мы пели пейотные песни. Откуда Фёдор взял такое название! Кастанедами он не увлекался, в Мексике не был, наркотой не грешил. Да и к пейоту эти песни не имели никакого отношения.

Летом возле костра, на земле, зимой на полу в избе мы усаживались поудобней и начинали петь.

– Ммммммммм… – выводили мы так, чтобы звук щекотал нёбо и отдавался эхом в затылке.

– Мммммм… – пели мы, повышая или понижая медленно звук, пока не начинала звучать та единственная нота, которая определяла наше состояние на данный момент.

– Мммммм… – пели мы, и мысли начинали медленно исчезать до полного состояния глубокого покоя, или, наоборот, накатывали чувства, воспоминания, мысли, которые надо было промычать до полного исчезновения.

– Ммммммммм… – пели мы до тех пор, пока звук не превращался в полную тишину, продолжающую вибрировать в наших существах.

– Ммммм…

Когда же пение исчерпывало себя, мы выходили на улицу слушать лес. И лес оживал, открывал перед нами своё лицо, свою душу. Каждая травинка шептала нам свою тайну, и от этого многоголосья сердце разбухало, как вата в воде, и превращалось в цветок.

Тогда только мы начинали танец. Сначала медленно, потом быстрей и быстрей. Со временем мы начинали двигаться, как великие мастера в кино, только у нас не было спецэффектов и отрепетированных движений. Мы превращались в тандем, становились единым существом, единым движением, осуществляемым по незыблемым законам боя, ибо это был бой, настоящий смертельный бой с настоящим смертоносным оружием в руках. Мы могли танцевать часами, и если всё проходило правильно, мы только становились сильней, впитывая в себя энергию окружающего бытия. В случае же ошибки кого-то из нас ждала неминуемая смерть. Таковы были правила танца.

Прошло несколько лет. Я прижился, успокоился, почувствовал себя намного увереннее. За это время я научился танцевать достаточно сносно. Конечно, мастером танца я не стал, но любому непосвящённому мог дать сто очков форы.

Однажды вечером Фёдор пригласил меня за стол. Было время тренировки, но вместо этого он налил нам одной из своих волшебных настоек.

– Послушай внимательно, что я скажу. Скоро меня не станет. Завтра утром начинай рыть могилу. Я покажу, где. Гроб не нужен. Всю жизнь я кого-то ел, так зачем же кому-то мешать съесть меня. Когда всё будет кончено, убери в доме, принеси дрова, возьми все деньги и уходи домой, туда, откуда пришёл. Твоя судьба там. Живи как все, но продолжай танцевать. Танцуй всегда и везде, тогда ты будешь готов к встрече с судьбой.

Я хотел начать возражать, но он меня остановил.

– Я знаю, что говорю, – сказал он резко, – и давай больше не будем об этом. У меня нет времени, чтобы спорить по пустякам.

Мы просидели за столом до самого утра. Когда рассвело, Фёдор выгнал меня из дома копать могилу возле любимого им куста сирени. Ещё до того, как могила была готова, он умер.

Танец никогда не был боевым искусством как таковым, как не был он ни гимнастикой, ни любой другой формой совершенствования себя. Скорее, танец можно назвать пониманием и следованием. Прежде всего, это было пониманием того, что всё вокруг в мире взаимосвязано, и нет ни малого, ни великого, ни хорошего, ни плохого. Есть постоянно меняющийся рисунок бытия, который по своей природе остаётся недвижимым. На словах это выглядит нелогично и противоречиво, согласен, но на деле всё обстоит именно так. Танцевать можно с кем угодно и с чем угодно. Можно танцевать в бою, и тогда тебе не будет равных, можно танцевать с любимой, и тогда танец превратится в саму любовь, можно танцевать с пассажирами в общественном транспорте, с каплей дождя или сухим листом. Так, некоторым людям интуитивно удаётся танец с музыкальными инструментами, красками или словом. Таких людей называют гениями, и они действительно гениальны. В порыве танца они становятся подобными Богу. Настоящий танцор танцует всегда и со всем, что его окружает. Такой танец превращается в следование. Познавший следование не оставляет следов и не дает ряби, ибо и то и другое есть результат сопротивления. Во время следования сопротивление невозможно. Поэтому следующий неутомим и практически бессмертен. Следующий не умирает, он покидает тело и продолжает танцевать, уже свободный от любых ограничений.

Я сделал всё, что сказал Фёдор. Я устроился на работу – слесарем на завод, купил однокомнатную квартиру. Денег Фёдора хватило бы на хороший дом и ещё бы осталось на безбедную жизнь, но я не хотел привлекать к себе внимания. Танец противился роскоши, и я уступил. Я старался быть таким как все, ничем не выделяться среди окружающих, не показывать своего отличия. Я танцевал каждое мгновение, даже во сне. Я был собран, но расслаблен. Танец научил меня быть расслабленным, напрягать только те группы мышц, которые непосредственно участвовали в работе тела, а движения вдоль силовых линий пространства позволяли мне получать энергию там, где другие её растрачивали. Для меня родной город превратился в глубокий тыл врага, где я должен был исполнить предназначение, сущность которого продолжала оставаться для меня загадкой.

Однажды, месяцев через шесть после возвращения, произошёл инцидент, ставший первой моей роковой ошибкой. Возвращаясь с работы, я обнаружил слежку. Это были профессионалы, которых я смог обнаружить только благодаря умению танцевать. Мне бы затаиться, сделать вид, что я ничего не знаю, выследить основного врага, чтобы быстрым ударом лишить его жизни, обезглавить, уничтожить в самом его логове. Во мне же взыграла молодая кровь. Три трупа. Вот и всё, что я получил в результате.

Тогда-то я и нанёс визит экспериментаторам, не понимая, что за личинами королей скрывались обычные пешки. Выпалив из орудия по воробьям, я успокоился, не понимая, что своей выходкой только разворошил осиное гнездо.

У меня подрастала дочь. Догадайся об этом они, и… Худшей ситуации даже представить себе невозможно. Я любил её всей душой, но вынужден был держаться от девочки как можно дальше. Конечно, лучше всего было уехать, бросить всё и уехать, но я не мог вот так уйти от ребёнка. Я старался держать её в поле зрения, старался быть в курсе, проклиная себя за малодушие. Я подвергал её опасности, и понимание этого добавляло изрядную порцию горечи в моё и без того несладкое существование. Я всё больше чувствовал себя уязвимым, беспомощным идиотом, неспособным на единственно правильное решение. Мне оставался только исполненный отчаяния танец одинокого хищника. Я усиленно готовился к бою с очень сильным противником, который я не имел права проиграть.