Письма из заключения (1970–1972) - Илья Габай

29.8.71

Дорогой Марик!

Еще раз поздравляю тебя с днем рождения. Теперь уж оно обязательно опоздает. Кажется, в письме на красноярский адрес я тебе уже пожелал все, что можно было пожелать, остается присовокупить традиционные «мысленно Вами», «мысленно тобой», дружище.

«Иностранную литературу» я прочитал, с оценкой Моравиа (твоей) вполне согласен. Огорчает какая-то одинаковость эволюции итальянского искусства: у Джерми, Де Сики, Феллини – от неореализма ко всему известному в последние годы (условно: к доказательству несчастности и нечестности «сладкой жизни»). Вот и у Моравиа от «Римских рассказов» к «Раю». Талант, приметливость не выручают от приедающейся сентенции, что с жиру бесятся, и как еще.

С удовольствием почитал там же твою рецензию и очень заинтересовался этой писательницей[146]. Нет ли у тебя ее, и не мог бы ты передать ее в ноябре с Галей. Вообще, передал бы ты мне несколько книг с ней (за сохранность почти ручаюсь), в том числе Борхерта, которого я прочел давно и потерял. Немцев я прочел сейчас немало (по моим здешним масштабам возможностей). Писал ли я тебе о новом (через 20 лет!) ощущении от «Каждый умирает в одиночку». Мне до сих пор близок именно такой тип действия и мышления. Материал глубоко затронул меня, но я опять подумал: его бы не добросовестному бытописателю, а человеку масштаба Федора Михайловича. Он бы обошелся без всяких гестаповских работников, стукачей или уж как-то иначе, чтобы не чувствовалось старание непременно придумать и непременно «как в жизни».

Пробовал читать сейчас По – и бросил, вернусь попозже к этому. Взялся опять за драматургов – теперь уже за О’Нила. От суждений пока воздержусь. А у каждого из обговоренных нами с тобой драматургов есть хрестоматийные грандиозные вещи: у Дюрренматта «Визит…», у Фриша – «Андорра» (я ее и «Виши» Мюллера прочитал еще в машинописном варианте), у Ануя «Антигона» и просто прекрасная по всем [нрзб] пьеса «Жаворонок». Кстати, я посмотрел «Начало» с цитатами из нее.

Взглянуть бы краем глаза на новые Галкины работы! Ну да бог даст!

Обнимаю тебя, Галку, малышей с неизменным ожиданием новых писем.

Твой Илья.

Юлию Киму

3.9.71

Дорогой Юлик!

Гришу Фельдблюма[147] я знал очень мало и совсем не помню. Помню, что вы были в институте с ним очень дружны, и понимаю все, что ты должен был почувствовать. Смерть ровесников воспринимается пока как мистика, уму непостижимое ‹…›

Твое письмо я прочел после встречи с Герой[148], произведшей на меня необъяснимое совсем теплое и светлое впечатление. Хоть и трудно потом возвращаться к Сизифовым делам и хоть новости его были почти беспросветны, заряд я получил великий, и по многим статьям. Между прочим, немаловажно, что можно пощупать, что ли, эту нить дружества со всеми вами, которая иногда ускользает в письмах (совсем худо, когда вместе с письмами) ‹…›

«Лунина» я читал уже месяцев 7 назад. Это очень умно и актуально; можно сказать, что это наиболее близкий тип мышления и поведения (во всяком случае, в итоге, когда «решился»). Но, Юлик, у каждого свой счет со временем, своя реакция на него, нельзя же рыцарствовать или искать нравственные нормы, и только. Вообще, поменьше бы ты себя терзал, совсем тебе это ни к чему; хотя бы уж потому, что очень многим так нужно все, что ты делаешь ‹…›

Не подражай, Юлик, некоторым и пиши поаккуратнее. А то я совсем поникну; но здесь уж ты не подражай мне.

Целую тебя, Ирку и всех. Илья.

Марку Харитонову

15.9.71

Дорогой Марик!

Я так и не понял из твоего посланьица, получил ли ты мое уже на московский адрес. Ну, это не столь и важно; помнится, никаких откровений там не содержалось, да и туговато мне что-то думается вообще. Среда, так сказать, заела. И четверг (если помнишь замыслы, оказавшиеся в заголовке плагиатом, невольным).

Посвящу свое письмо главному пункту твоего – статье Аверинцева[149]. Собственно, главнее твои с Галей домашние неустройства, но помочь я с ними не в силах, да и переживутся как-нибудь, я думаю, – хотя, конечно, лучше бы все было в порядке и ничего не мешало бы твоей работе. На случай, если ты не получил мое предыдущее письмо, повторяю свою просьбу: передай с Галей отрецензированную тобой Хух, Борхерта и томик С. Цвейга (или томики?) – с эссе – Фуше, Месмер и др. Если у тебя есть еще что-нибудь, будь добр, передай. Обещаю сохранить все в наилучшем из видов.

Ну а теперь об Аверинцеве. Это не первая статья, вообще работа, с которой я знакомлюсь. Я читал когда-то его статью о томистах, слушал доклад в Музее изящных искусств, много слышал – но только слышал – о работе о Плутархе. Его эрудиция и постоянная концептуальность внушает мне преогромное чувство уважения и почтения. Мне неловко, что я вдаюсь сейчас в обсуждение этой работы: во-первых, знание в переводах уже как-то ограничивает право на спор, во-вторых, несмотря на интерес к этой статье, мне ее, как все, что я в последнее время читаю, надлежит непременно перечитать в более академические минуты. Тем не менее решусь: тема мне важна и интересна.

Боюсь, дорогой, что и на нас исподволь действует магия в какой-то форме. В данном случае – магия несомненной эрудиции и неожиданной мысли, да еще убедительно изложенной. Попутный пример – «карнавальный» критерий художественности у Бахтина. Мне кажется, то, что ты так безоговорочно воспринял за «литературу» – «не литературу», как это ни убедительно, верно в очень определенной степени. У иудеев не было разве что эстетической теории да комедии. Жанры не были названы, но они все были – кроме драматургических. Мне кажется, говоря о современной «нелитературности» пророков, ты стал даже правовернее папы: Аверинцев постоянно подчеркивает просто их несопоставимость. Да и в самом деле, почему речи Демосфена или Цицерона – литература, а речи Исайи или Иеремии – нет. Потому что Исайя не набирал камней в рот? Они (речи) созданы в самых высших традициях ораторского искусства, с интуитивным чувством тезы-антитезы, ну а образная сила их ничуть не меньшая. Известно, что у Библии на рус. языке не было такой блестящей плеяды переводчиков, как у греков. Тем не менее Песнь песней ни для одного читателя не прозвучит с меньшей лирической силой, чем лучшие стихи Сафо, в мировую романистику вошли все-таки, я убежден, не романы Лонга или Апулея, а «Иов» (имею в виду современность звучания), Книга Царств не меньше историч. канон, чем история греко-перс. войны Геродота, Экклезиаст сопоставим вполне с диалогами Сократа в пересказе Платона и пр. и пр.

Интересно, что как раз ты настаиваешь на буквальном понимании «нелитературности», ты, а не Аверинцев. Наиболее убедительное место у него – о дилетантах, пропускающих у Гомера главное: описательную часть. Я, конечно, меньше, чем дилетант; может быть, в оригинале – это действительно перлы поэзии, но мне кажется описание щита или хозяйства малолитературным: так, метафорическим, олитературенным источником по истории материальной культуры. И наоборот, событийный ряд, об интересе к которому Ав<еринцев> отзывается пренебрежительно, глубоко интересен, так как он содержит исконный намек на «почву и судьбу» и на характеры. Гекуба, Пенелопа, Гектор, Парис (Александр), Ахилл – это все-таки вопреки умному и парадоксальному утверждению Аверинцева и есть главное (для дилетантов, конечно, для дилетантов; но мы все, действительно, в гимназиях не обучались и в древнегреческом нет – описательности; но известно, что мировая литература как раз преодолевала ее, и в этом смысле обращенность к духовному, внутренняя ассоциативность Библии куда современнее (и «литературнее»!) гомеровских поэм). Вообще, говоря о «литературности» Греции, ты забываешь, что практически она никак не оказывала, даже во времена Ренессанса, серьезного влияния на литер. историю (в отличие от живописи, скульптуры и архитектуры). Исключение – драматургия, самая сильная сторона греческой л<итерату>ры; от Эврипида к Шекспиру, конечно, зримая, но, может, как раз внелитературная: исконным ощущением человеком своего трагического, потерянного существования. У иудеев не было поэтики, может, это их сила: известно, чем могут стать каноны Аристотеля – Буало – эстетических отношений искусства к действительности.

Мне надо обрываться, потому что как раз в годы нашей с тобой разлуки я читал много греков (в переводах, конечно: по-дилетантски) и зудит писать на эти темы до второго пришествия. Словом, по-моему, ты неправильно понял «нелитературность» библейской традиции; я уверен, что вопреки изученному в школе она куда сильнее, чем хрестоматийная греч. традиция: не случайно же Достоевского неплохо читать параллельно с Библией, а осмысление десятка библейских мифов, остраненный, но добросовестный пересказ их подарил нам великий роман Т. Манна. Но если и так, как ты осмыслил, иудейскую «нелитературность» ты распространяешь на все, мною написанное, то это очень грустно – для моих стихов, разумеется. Хочу только еще раз сказать, что пресловутые «горы»[150] (плохой отрывок!) – все-таки не мной сочиненная проблема: в той или иной форме о нравственном долге художника как просто человека писало так много людей – хотя бы Толстой, хотя бы Акутагава, хотя бы заключительные строчки «Моцарта и Сальери» («не был убийцею создатель Ватикана?!»). Не знаю, почему ты это так упорно возводишь в ранг принципиальной «нелитературности» традиции.