Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну ладно, – согласился я, – может, тебе тогда простыню дать?
Она снова фыркнула, я махнул рукой – мол, как хочешь, – и встал.
Мне что, раздеваться у нее на глазах? Или тоже спать в одежде?
Ну уж нет, на хер, я у себя дома, подумал я, и стал раздеваться. Петра отвернулась и не обращала на меня внимания, пока я не устроился в постели, опершись на локоть. Она посмотрела на меня.
– А это у тебя чего такое? Фу, вот гадость-то! – воскликнула она. – У тебя чего, три соска?
Что она такое несет?
Я взглянул себе на грудь.
И правда. Совсем рядом с одним из сосков вырос еще один, такого же размера.
Я с ужасом пощупал его указательным и большим пальцами.
А вдруг это рак?
– Фу! – повторила она. – Знала бы я, что ты урод, не пришла б к тебе ночевать.
– Уймись, – успокоил ее я, – это всего лишь прыщ. Вскочил на сосудике или как там они называются. Вот, гляди! – Я сдавил этот новый сосок, и на грудь выплюнулась желтая жижа.
– Фу-ууу! Что ты делаешь?! – завопила она.
Я встал, взял из шкафа полотенце, вытер грудь, посмотрел на сосок – теперь совершенно обычный – и снова улегся на кровать.
– Выключишь свет? – попросил я.
Она кивнула, подошла к выключателю, нажала его и, усевшись на диван, сунула ноги под белый плед.
– Спокойной ночи, – сказал я.
– Спокойной ночи, – ответила она.
* * *
Меня разбудили ее шаги. Я сел в кровати.
– Ты уходишь? – спросил я.
– Собираюсь, ага, – ответила она, – уже девять. Прости, что разбудила.
– Ничего страшного. Завтракать не будешь?
Она покачала головой.
– А ты ночью такое шоу устроил. Помнишь?
– Нет…
– Вскочил, одеяло на пол сбросил и давай его топтать, изо всех сил, и долго топтал. Я спрашиваю – ты чего? А ты орешь: там норка в одеяле! Я чуть со смеху не померла. Ну и видок был у тебя.
– Серьезно? А я ничего не помню.
– Честное слово. Ну ладно, спасибо за ночлег. Увидимся!
Я слышал, как она прошла по коридору, как хлопнула входная дверь, потом шаги за углом, и все стихло. Перед глазами всплыла вдруг размытая картинка: животное в пододеяльнике, я вспомнил и его, и как в ужасе и отвращении отбрасываю одеяло. Как я топчу его, воспоминаний у меня не сохранилось. Мне сделалось слегка не по себе: что, если я такие номера откалываю каждую ночь?
* * *
Прошло два дня, вечером в дверь позвонили, и я подскочил: кто мог ко мне прийти, как не Ингвиль?
Это был Юн Улав.
Он спросил, куда я подевался, я что, круглые сутки сижу сочиняю?
Да, как-то примерно так.
Он спросил, не хочу ли я выпить с ним пива, воскресенье – самый подходящий день, повсюду покой и умиротворение.
Я сказал, пожалуй, нет, полно работы.
– Ясненько. – Он встал и надел куртку. – Ну, рад был повидаться.
– И я тоже. Пойдешь сегодня куда-нибудь?
– Подумаю. Кстати, я вчера Ингвиль встретил.
– Правда? Где?
– В Мёленприсе, на вечеринке. Там была куча народа.
– Что она сказала?
– Да ничего особенного. Мы с ней, считай, и не разговаривали.
– А еще кто-нибудь из знакомых там был?
– Да, полно. Несколько из тех, кто был у Ингве на вечеринке. Один Асбьорн, другой – кажется, Ула? Очень приятный, кстати.
– Это да, – сказал я. – А кто вечеринку устраивал?
– Понятия не имею. Меня туда позвали друзья друзей. Но туса получилась зачетная. Почти весь Хёйден собрался.
– А я дома сидел, – сказал я.
– Да, ты говорил. Не хочешь сейчас наверстать?
– Хочу, но не получится.
– Ладно. Уважаю тружеников!
Он ушел, а я засел за работу. У меня уже имелись три законченные беседы, и перед сном я собирался написать еще одну. Двое преступников разговаривают в кафе, но, едва заметив микрофон, который соглядатай исподволь кладет на стол, они уходят.
Я рано лег спать и заснул, как всегла, сразу. В семь утра я внезапно проснулся – меня разбудил сон, хотя обычно такого не случалось.
Мне снилась вечеринка, на которой были Ингве и Ингвиль. Я вышел в коридор и остановился на пороге гостиной – они стояли в комнате возле окна. Ингвиль посмотрела на меня, тряхнула головой, они поцеловались с Ингве.
Я откинулся на подушку.
У Ингвиль роман с Ингве.
Поэтому она и не пришла.
* * *
Я обдумывал эту мысль все утро. Я верил в сны, верил в то, что они говорят нам о жизни и что в их глубине кроется истина. Если это так, то двух толкований у моего сна быть не может. Они стояли вместе, Ингвиль посмотрела на меня, а после поцеловала Ингве.
Нет, такого быть не может?
Боже милосердный, сделай, чтобы это оказалось неправдой! Однако я знал, что сон вещий, истина весь день сжигала мне нутро. Тело ныло, желудок сводило, время от времени я даже дышать не мог, – так колотилось сердце.
Господи, скажи, что все не так.
Внезапно я опомнился, это же сон, я что, совсем тупой, кто вообще в такое верит?
Это всего лишь сон!
Я взял кроссовки и старый спортивный костюм, когда-то доставшийся мне от Ингве, я счел это добрым предзнаменованием – Ингве ни за что не причинил бы мне боль, – вышел на улицу и побежал вверх по склону. Я не бегал с тех самых пор, как уехал из Северной Норвегии; через несколько метров дыхание стало сбиваться. Но нужно было избавиться от этой дурацкой фантазии, сломать ее, а для этого следовало измотать себя, бежать и бежать, пока силы не иссякнут, а потом принять горячий душ и открыть какой-нибудь роман о чем угодно, кроме любви, и после, чувствуя себя, как ребенок в конце долгого дня, улечься спать, чтобы, проснувшись, окунуться в новый день, где нет места ревности и беспочвенным подозрениям.
* * *
План не сработал, сон помнился мне целую неделю, однако такого смятения больше не вызывал, мысли мои были заняты учебой, и когда я позвонил Ингве, чтобы обсудить поездку в Сёрбёвог, ничего особенного в его поведении я не заметил.
Это всего лишь сон.
* * *
В пятницу мы не учились, и я решил сесть на катер в четверг ближе к вечеру, а Ингве собирался приехать днем позже. Мама тоже взяла на пятницу отгул, чтобы встретить меня на причале в Рюшедалсвике.
Когда я вышел из автобуса и направился к паромному терминалу, лил дождь. Катера с заведенными двигателями дожидались пассажиров.
