Чудо, тайна и авторитет - Звонцова Екатерина

— Нет! — Юноша дернулся к нему, вцепился в жилет, сбивчиво заговорил: — Нужно иначе, пока не поздно; мы для того и здесь, чтобы вы… — Он потерял равновесие от очередной попытки К. вырваться, но не пустил. — Иван! Поверьте мне! Я не хочу гибели ни ему, ни вам; я вижу, вы не принимаете меня всерьез, а зря, ведь я…

— ОСТАВЬТЕ! — рявкнул К.: звучание имени на чужих губах сильнее обдало его холодом, опять бросило мыслями в прошлое. — Я не желаю воспринимать вас никак; раз вы бездействуете, вы не нужны мне вовсе, никто не нужен! — Глаза призрака блеснули обидой, но он ничего не сказал. — Этого не случится никогда, и в будущем тоже!

— Но ведь оно еще… — залепетал было дух.

— Я натворил достаточно, и с меня тоже хватит; если не удастся — что ж, утоплюсь с ним! — отрезал К. и опять глянул вниз, преодолевая предательскую дрожь.

…Пока еще есть ведь другой шанс — найти его в воде, не веря морокам. Река ленива и не слишком глубока; К. отлично плавает и несколько раз даже нырял под лед за неосторожно заигравшимися детьми, вылавливал их и выбирался. Что же он стоит? Что ему, да еще бесплотному, будет стоить эта попытка? Не сделать ее вовсе куда хуже, чем провалить; часы в голове все тикали, бормотали, торопили, а огоньки гасли…

— Вернитесь, образумь…

Его опять потянули назад, но он наконец вывернулся, чуть крутанулся и особенно сильно толкнул призрака. Тот споткнулся, отпрянул на пару шагов, мотая головой, — но тут же пришел в себя, упрямо дернулся вперед. Подскочил, попытался ухватить К. за галстук, обеими руками сразу — и все-таки не успел. Поймал пальцами только воздух… и остолбенел с перекошенным лицом. Сдавленно крикнул:

— Не дайте ему упасть! Не дайте, нет!

В первый миг К. не понял его; решил, что речь об Андрее и что в голове юного духа от испуга спутались прошлое и будущее. Как не дать, если уже утонул; как, если только и остается — попытаться выволочь живого или кости… Впрочем, не понимал К. меньше секунды. Балансирующее тело потеряло равновесие, ноги — опору. Призрак, фонари и небо начали удаляться — К. спиной вперед полетел в реку. И с ним падал оранжевый огонек.

Он. Это за него боялся призрак, чье бледное лицо маячило наверху еще полсекунды, а потом скрылось за черной толщей. Радужные блики померкли окончательно.

Этому К. выучился за десять лет безоговорочно; порой это даже шло ему во вред: всегда слушать тех, кого внутренний голос, самая суть полицейского чутья мнит выше — по званию ли, по знаниям, по опыту или по качествам. Призрак был не прав, К. признал его таковым почти сразу, еще до того, как бледная рука излечила боль меж ребер. К. воспринимал его всерьез — не понимал, не мог подчиниться безоговорочно, не вынес того, чему дозволили просто случиться, — но все же воспринимал и догадывался, что прямо сейчас произошло дурное. Что?.. Попытаться это предположить помешали колкая тяжесть в легких, и стрельба в ушах, и давящая ледяная масса, и понимание: для бесплотного существа слишком ему скверно в будущей Москве-реке. Но одному не помешало даже оглушительное мучение — еще погружаясь, вытянуть руки вверх, свести ладони подобием ковша, поймать падающий чуть медленнее огонек и, насколько возможно, укрыть от воды.

Он не представлял, помогло это или нет, потому что понятия не имел, какая беда иначе случится. Призрак умрет — при условии, что существа эти тоже смертны по-своему? Или погибнет он, К., — не поэтому ли вода душит его, что потерялся огонек и спáла некая защита? Или все чудовищнее? Например, К. вместе со спутником обречен будет блуждать в будущем вечно; или не в будущем, а именно в этом моменте самоубийства, который станет повторяться раз за разом? «Оступитесь — не вернетесь». Страшно… и бесповоротно. Раз за разом видеть, раз за разом не успевать, раз за разом падать и…

Мысли проносились одна за другой и, тая, отпечатывались бешеными черными спиралями в рассудке. К. все глубже уходил ко дну; широко раскрытыми глазами озирал пустоту в тщетной надежде увидеть Андрея, но не видел ничего. Сознание угасало, как за него ни цепляйся. И только руки все еще сжимались до лихорадочной боли, а между ними было тепло.

«Этот мальчик не должен умереть, — рванулась из последних сил очередная мысль. — Оба мальчика, если в том есть моя вина…»

Ни Андрей, ни призрак.

Тепло меж ладоней обратилось вдруг в жар и начало разливаться по жилам. К. сильнее стиснул ладони, прижал к груди, сгорбился, подтянул к животу колени — и вспомнил скрюченную осу на дне коньячной стопки. Криво усмехнулся, в очередной раз подумал, что получает ровно то, что заслужил, — и свет в рассудке окончательно померк. Впрочем, ненадолго: уже секунд через десять расплавленно-ледяной агонии свет этот снова затеплился, разгорелся и наконец стал невыносимым, до красноты перед веками. Заполнил все и вся.

И, точно чьи-то сильные руки, выдернул К. из воды.

То, чего не видят

Утро было в разгаре — улыбчивое, бело-голубое. Москва просыпалась, не слишком охотно, но быстро: по улице спешил бряцающий колокольчиками экипаж; пекарь открывал лавку, чтобы допродать голодным остатки вчерашних пирогов; красноносые мальчишки бежали за стаей собак, свистя и смеясь. На верхних этажах с разнеженным скрипом открывались ставни. Над некоторыми крышами вился дымок. Ослепительное солнце, уподобившись все тем же мальчишкам, перебегало от окна к окну, от витрины к витрине, от одной кучки свежего снега к другой и везде оставляло искристые следы. Оно радовалось и явно не понимало, насколько сейчас неуместно.

К. сидел в сугробе, сухой, но с гудящей головой — и без призрака. Ни следа последнего не наблюдалось ни рядом, ни через мостовую, ни за ближней темной витриной, забитой то ли большими книжками, то ли маленькими подушками. К. огляделся еще раз, еще и еще. Пухлая купчиха, за руку тащившая куда-то девочку в нарядном пуховом платке — возможно, в ближайшую церковь, — сопя, прошла сквозь него; малышка просеменила следом в богато расшитых сапожках. Ни та, ни другая не замерли, не обернулись, не перекрестились. Очевидно: К. оставался бесплотным.

— Призрак? — позвал он, запоздало осознав, как все-таки это досадно и неудобно, что мистические спутники его, ни один, не представились. Полицейские вот называют имя, чин и звание всегда, так положено, а не назовешься — могут и пожаловаться или отказаться с тобой говорить. — Призрак! — повторил он громче, стряхивая в раздражении эти мысли. Рациональный склад, будь он неладен… все-то нужно подвести под протокол.

Юный монах не появлялся; сколько К. ни вглядывался в мелькающих вокруг людей — не находил никого даже отдаленно похожего. И если поначалу это только сбивало с толку, то теперь, с каждым новым бесполезным зовом и поворотом головы, начинало нешуточно пугать. Даже будь К. ребенком и потеряй в рыночной толчее мать, все было бы менее скверно: обратился бы к городовому, вспомнил бы адрес. Но он заблудился, будучи пусть взрослым, зато абсолютно невидимым, и вдобавок, похоже, в чем-то, чего еще не случилось. Это и есть наказание? За то, что разозлился, ослушался и утопил заветный огонек? Огонек!

К. перевел взгляд вниз — и с некоторым облегчением увидел злосчастного своего приятеля. Рыжий язычок тоже словно бы сидел в снегу — с самым печальным видом, еле-еле теплясь и даже не пытаясь высмотреть кого-нибудь, кто бы его выручил. К. вздохнул. Спустил ладонь — и огонек тут же обрадованно прыгнул туда сам. Какая все-таки дикость, какой… гротеск. Выгуливать свечное пламя, а потом радоваться ему, словно верному щенку. Но К. правда обрадовался, от сердца слегка отлегло. Почему-то он уверился, что вдвоем они не пропадут. Может, призрак их найдет. Может, уже ищет.

К. осмотрелся вдумчивее — и только теперь понял, где оказался. Это же Петровка, вон розоватая монастырская колокольня, наверняка к ней и спешила купчиха. Если пойти туда же и дальше, получится выйти к реке. Не просто к реке — к мосту, к Кремлевской набережной. Туда, где К. с духом и потеряли друг друга. Туда, где…