Анатомия чувств - Гайя Колторти

— Твоя проблема в том, что ты лишен всякого чувства юмора. Как ты можешь принимать всерьез чепуху, сказанную просто так, ради забавы?

— Мое чувство юмора пропадает напрочь, когда я вижу, что моя сестра ведет себя, как шлюха! Это ты убиваешь его!

Тогда она не выдержала и заплакала. И она была права, ты почувствовал, что перешел границу, и не желал ничего другого, как спрятаться от стыда.

— Перестань оскорблять меня! — крикнула она сквозь слезы.

— Перестану, когда ты скажешь мне правду! То есть никогда, мы оба это знаем!

— Но у меня ничего не было с Томмазо сегодня утром! Мы только поговорили!

Ты схватил ее за руку.

— Хватит лжи! — закричал ты, не в силах сдержаться. Ты рванул ее на себя и замахнулся, но что-то внутри тебя удержало.

Вы посмотрели друг другу в глаза, не узнавая.

— Ты безумец и эгоист, — сказала она, высвобождаясь от твоей хватки и потирая покрасневшую руку.

Позже ты шел по набережной и, все еще горя от ярости, никак не мог успокоиться, представляя, как эти двое говорят друг другу слова любви, представляя их в постели… Ты даже не понимал, какое из видений жгло тебя сильнее. Тебя трясло от моральной измены, от ужаса осознания, что ее сердце больше тебе не принадлежало. Но физическая измена была как раскаленный клинок, который впивался в твою плоть: она больше не была только твоей, на что ты так уверенно претендовал. Кроме того, как ни печально признать, женщины изменяют, если где-то в глубине души испытывают любовь.

У тебя не было выхода. Ты любил ее, не имея на то права, и, следовательно, не мог ни в чем ее упрекать. К тому же в глазах всего мира Сельваджа была нормальной девушкой с бойфрендом. Это ты был извращенцем. Как же для нее не могло быть нормальным желание другого общества, помимо твоего, ее брата, и как могло быть нормальным то, что находиться вдали от нее для тебя было нестерпимо?

Ты прекрасно знал, что ее бывший бойфренд, который встал сегодня между вами, был не чем иным, как прелюдией к последующим событиям. В один прекрасный день появился бы другой, потом еще другой, и каждый раз она представляла бы их тебе, как своего нового жениха, человека, которого любила. Она вышла бы замуж, создала семью, начала новую жизнь, счастливее, чем теперь, разумеется, а ты бы мучился и страдал по ней, лишая себя всякой возможности на новое чувство. Ты стал бы апатичным, циничным женоненавистником, бесчувственным к любой красоте, непохожей на ее красоту. Ты восхищался бы ее детьми, играл бы с ними, каждый раз жалея о том, что потерял ее навсегда. А потом ты возненавидел бы их, именно потому, что они напоминали бы тебе об окончательной потере Сельваджи.

И ты остался бы совсем один.

42

Ты вернулся в старый порт на яхту Анезе поздно вечером. Ты заметил несколько фигур на корме, вечеринка еще не набрала обороты, но мало-помалу веселье разгоралось. Ты решил, что останешься в каюте и не выйдешь к гостям. Сельваджа могла делать все, что угодно. Тебе с самого начала не хотелось принимать участия в этой чертовой вечеринке, или, лучше сказать, в этом собрании генуезских богатеев, и отговорка о ссоре, кажется, была вполне кстати, жаль только, что это была не просто отговорка, а жестокая реальность. К тому же тебе не хотелось видеть твою сестру. Она могла спокойно веселиться на своей вечеринке, более того, ты ей всячески желал этого, а сам в этот вечер предпочитал оставаться за кругом жизненной карусели.

Tы avais pris ta douche[31] и уже одевался, когда она вошла в каюту. Ты не смог сдержаться и залюбовался ею. Она была готова к вечеринке во всех отношениях. Она была прекрасна.

Платье подчеркивало линии ее тела, туфли на высоких каблуках делали ее еще стройнее, и все в ней было идеально: темные волосы, собранные по-иному, не так, как обычно, колье, которое ты ей подарил, и сережки, которые она сама выбрала. В каком-то смысле это была новая Сельваджа, кто-то, к кому ты должен был привыкнуть. И в новом приступе ревности ты возжелал, чтобы она никуда не выходила из каюты. Ты не хотел, чтобы другие ее останавливали, делали ей комплименты, пялились на нее.

Эта красота должна была принадлежать только тебе, и ты уже серьезно собирался просить ее остаться с тобой весь вечер, чтобы только ты смотрел на нее и, может быть, открыл бы для себя новые особенности ее тела, которое и так уже хорошо знал, но не оценил еще по достоинству в новом свете.

Она стояла перед тобой, воплощение такой простоты и утонченности, какую твое мужское тело, неприспособленное к грации, не могло постичь. Ты обратил внимание на легкий макияж, почти незаметный, и подумал, что любил Сельваджу в том числе за ее тонкое чувство вкуса. Ты считал, что женщина должна обладать утонченностью в одежде, иначе она казалась тебе неряшливой, даже опустившейся, и какой бы красивой она ни была, ей не удалось бы заполучить тебя в кавалеры. Ты всегда искал максимальное проявление женственности, но при этом не выставляемой напоказ вульгарными платьями, осквернявшими фигуру. Настоящая женщина для тебя должна была всегда быть элегантной, ухоженной и не броской, не показной.

А Сельваджа не была показной, хотя ее красота, безусловно, бросалась в глаза.

Она обладала безукоризненным вкусом, в ее стиле никогда ничто не выбивалось за рамки: ни слишком крикливо, ни слишком упрощенно.

— Ты очень красивая.

Когда ты говорил ей эти слова, всякий раз тебе казалось, что ты говорил их впервые, и голос твой даже дрожал от волнения. Она посмотрела на тебя, но ничего не сказала. Потом, все так же молча, прошла мимо и закрылась в ванной.

То, что она проигнорировала тебя таким показным способом, заставило тебя изменить свой план действий. Ты решил принять участие в вечеринке, к тому же там будет ее бывший бойфренд, с которым она встречалась в то утро, что само по себе превращало тебя в сентиментального сыщика под прикрытием: ты следил бы за ними, не бросаясь в глаза.

Сельваджа весело щебетала с подружками. Невероятно. За то время, что ты был там, облокотившись на перила яхты, не показывая, что следишь за ней, она успела поговорить как минимум с тридцатью разными личностями. Друзья из средней школы, друзья из старшей школы, подруги из секции художественной гимнастики, друзья друзей, во всяком случае ты так думал, не имея возможности различить слова в этой мешанине. На яхте было, наверное, человек двести, и она, казалось, была знакома со всеми.

Что до остального, Анезе рассказывала об организации вечеринки в таких тонах, в каких обычно декламируют эпические поэмы, а ты, в ожидании пока не появившегося Томмазо, бегло осматривал лица, оценивал ситуации и динамику их развития, особенно заинтересовавшись одной неудачной попыткой обольщения, быстро перешедшей в обиду. Потом ты решил сменить пейзаж и повернулся к порту, ласкаемому легкими язычками огня уходящего заката Феррагосто.