Последний год - Василий Ардамацкий

«Неужели я погубил себя? Так хорошо все шло… Я завоевал Англию, все их газеты курили мне фимиам, называли мыслящим политиком русского стиля. Один репортер спросил на пресс-конференции, что я сделал бы прежде всего, если бы стал премьер-министром? Я ответил — первым делом я бы помолился богу. Как аплодировали! На другой день мой ответ во всех газетах. Так все шло на подъем, на подъем, и вдруг все летит в пропасть…» Ему стало тоскливо и горько, жалко себя, в глазах у него защипало, и горло стиснуло. И тотчас нахлынула теплая волна, подхватила его и понесла, понесла… Припадок начался.

Когда он очнулся, было ужо темно. За окном вдоль набережной Фонтанки уже горели фонари. День уже миновал, и можно лечь спать… спать… спать…

Зазвонил телефон. Протопопов вздрогнул, вскочил с кресла и испуганно смотрел на телефонный аппарат, в мозгу стучало: подойти?… не подойти?.. Звонки не прекращались. Он медленно, точно загипнотизированный, пошел к телефону. Взял трубку, приложил к уху и молчал.

— Это квартира Александра Дмитриевича? Это квартира Александра Дмитриевича? — кричал высокий, напряженный женский голос, казавшийся Протопопову знакомым.

— Я слушаю, — тихо сказал он.

— Александр Дмитриевич, это вы?

— Да, да, кто звонит?

Он услышал имя одной распутинской дамы.

— Здравствуйте, — сухо произнес он. — Чем могу быть полезен?

— Александр Дмитриевич, вас срочно хочет повидать отец Григорий. Вы понимаете?

— Зачем? — спросил Протопопов. Дама засмеялась:

— Зачем, это знает только он сам. И он хочет вас видеть срочно. Машина за вами послана и, наверное, уже ждет у вашего подъезда.

— Хорошо, я буду, — сказал Протопопов.

Он должен ехать! Должен! Именно там он может сейчас найти спасение от беды. И никогда еще он от Распутина ничего плохого не имел. Однажды, благословляя его, старец сказал: дремлет в тебе большая сила… И сейчас Протопопов вдруг ощутил в себе эту силу…

Автомобиль доставил его к Распутину домой, на Гороховую, 64… Григорий сидел в гостиной на широченном кожаном диване, и, когда Протопопов вошел, упруго вскочил, одернул синюю шелковую рубаху, сдвинул набок кисти мягкого пояска и быстрыми шагами приблизился к гостю.

— Ну здравствуй… здравствуй… Смотри, похудел на харчах аглицких… — говорил он глуховатым баском, держа Протопопова за плечи и глядя на него. — Скажи мне одно — ты хочешь всех обогнать али хочешь сделать поболе для Руси-матушки и для царя-батюшки?

Распутин так приблизил свое косматое лицо к лицу Протопопова, что он слышал запах вина и еды…

— Но ты не серчай, милай, не серчай, — продолжал Распутин, глядя сбоку на белое после припадка лицо Протопопова цепкими серыми глазами. — Ты ж знаешь, ежели у меня к человеку интерес, то тому человеку или очень хорошо, или, уж не пеняй, очень плохо. Но ты не боись. К тебе — ты знаешь — душа моя добром поворочена. Ты мне только одно скажи: готов ты голову положить за вечное царствование Романовых и служить престолу верой и правдой?

— Для меня это весь смысл жизни, — печально и тихо ответил Протопопов. И весь его вид был жалкий — обвислые неаккуратные усы, надувшиеся мешки под глазами, мятый сюртук.

— А я ведь все знаю, милай, все знаю… — Распутин подмигнул бешеным серым глазом и вдруг длинной ручищей толкнул его в плечо — Протопопов даже отступил на шаг. — Я все знаю, милай. И что к тебе интерес в Царском Селе, тоже знаю. И в Ставке у царя-батюшки. Может, еще завтра поедешь туда. Говорить с тобой будут. Они люди святые, не хитри с ними, говори все как есть, как на душе лежит. Тогда не прогадаешь…

Протопопов глупо улыбался, ему казалось, что все это он слышит во сне. Но Распутин надвинулся на него, пахнул жареным луком.

— Ты меня понял? — Распутин внимательно посмотрел на Протопопова — чего это он склабится?

— Понял, Григорий Ефимович! Все прекрасно понял! — громко и радостно произнес он. Мозг включился! Ясный, схватывающий все. Протопопов шагнул к Распутину, сжал его руку: — Спасибо, Григорий Ефимович! Спасибо. Согрели вы душу мою, жизнь мне вернули.

— Ну и ладно, милай. Езжай домой и спи спокойно…

Утром Протопопову позвонил Нератов и сообщил: в четыре часа пополудни отходит поезд, в котором ему следует отбыть в Главную Ставку…

Когда дежурный адъютант ввел Протопопова в кабинет царя и оставил там его одного, у него возникло ощущение неправдоподобности происходящего. Он стал рассматривать голые стены, рисунок обоев, изразцы на голландской печке. И вдруг увидел царя, который вошел неслышно и уже стоял возле резного стола.

Протопопов замер, опустив руки по швам.

— Здравствуйте, Александр Дмитриевич, — мягко сказал Николай, приглашая его сесть в кресло перед столом и садясь сам.

— Прибыл но вашему высочайшему повелению, — продолжая стоять, глухим голосом произнес Протопопов.

— Садитесь… Садитесь… — Царь внимательно и добро смотрел на него. Потом сказал — Я хотел услышать о вашей поездке в Англию, то, чего не было в прессе. Как выглядит Англия?

— Будто никакой войны, ваше величество, нет на свете, — ответил Протопопов. — У них же идти в армию уговаривают, многие отказываются, заявляют: не хочу воевать, и все. А меж тем в их парламенте два депутата, Сноуден и Тревелайап, в открытую выступили, что надо вступать в мирные переговоры с Германией… И вообще, ваше величество, они но столько воюют, как говорят про войну…

Царь усмехнулся в густую бородку:

— Недавно английский посол показывал мне их воззвания к бережливости, которые развешиваются у них на стенах… что новая дамская шляпка — это четыре стальных шлема для солдат, меховое манто — пулемет, бриллиантовое колье — пушка, а личный автомобиль — целый аэроплан…

— Ваше величество, живут они беспечно… я посетил их дерби, боже мой… И поэтому никто там просто не может себе представить, что означает эта война для нас.

— Вы знаете, я тоже не раз думал об этом, читая некоторые английские документы или слушая того же английского посла сэра Джорджа Вьюкенена, — доверительно поделился царь.

— Ваше величество, позвольте мне быть откровенным хотя бы перед вами? — спросил Протопопов. Ощущения неправдоподобности не было, и мозг его работал отлично. — Вы знаете о войне все, потому что вы все время на фронте, рядом со своим солдатом, но знают ли о ней наши государственные мужи? Наши, ваше величество! Когда я думаю, почему иные из них вроде Сазонова возражали против вашего решения взять на себя ведение войны, я спрашивал себя, а не боятся ли они, что вы, ваше величество, на этом посту займете такую высоту, с которой вам станет хорошо видно их нерадение?.. — Протопопов счел необходимым для себя напомнить царю, что именно Сазонов в свое время был организатором письма группы министров против решения царя стать главнокомандующим…

Царь внимательно смотрел на Протопопова, и тому показалось, что он не понял смысла его слов.

— Допускаю, что вы правы… — тихо и задумчиво произнес он и спросил — Ну а как все же англичане?

— Скажу, ваше величество, что меня больше всего поразило… возмутило… — Протопопову стало легко и просто говорить, и он продолжил — Они думают, что мы какие-то дикари, едим сырое мясо и спим на деревьях.

Царь закачался всем телом, Протопопов не сразу понял, что это он так смеялся — беззвучно, но всем телом.

— Какие только вопросы они не задавали нам! — тихо засмеялся и Протопопов. — Один спрашивает у меня, почему все наши политики носят бороды? Знаете, ваше величество, как я ответил? Сказал — спросите об этом вашего короля, который носит такую же бороду, как и наш государь.

— Метко. Очень метко, — похвалил царь, не переставая смеяться. И сказал — Я прошу вас, господин Протопопов, не покидая Ставки, подробно написать о своем разговоре в Стокгольме, мне все нужно знать абсолютно точно.

— Понимаю, ваше величество, и сделаю это с полной ответственностью, с большим удовольствием.

— Как вы относитесь к Штюрмеру? — вдруг спросил царь.

— С самым глубоким уважением, ваше величество.

— Ну а что вы думаете о месте и роли Государственной думы сегодня?

— Очень трудный вопрос, ваше величество, ибо Дума — это форменный Ноев ковчег. Надо сделать все, чтобы чистые получили возможность одолеть нечистых, и тогда Дума станет Думой народа, а не ареной для крикунов.

— Верно, очень верно, — согласился царь. — Но создается впечатление, что нечистых там больше.

Протопопов ответил не сразу. Подумал.

— Ваше величество, — начал он несколько неуверенно. — Среди нечистых много таких, которые стали нечистыми из моды ко всяческой фронде. Или из тяготения к газетной славе. Ведь кем-то злоумышленно создана атмосфера, в которой если ты истый патриот России, то ты непременно плохой человек. Не надо ли начинать, ваше величество, с этой самой атмосферы? Заткнуть рот газетам, создать всеобщее презрение вокруг крикунов и ниспровергателей. Ведь тогда все они предстанут перед взором России голыми королями без роду и племени. Их перестанут слушать. Атмосфера, ваше величество, создается людьми, а не возникает сама по себе.