Последний год - Василий Ардамацкий

— Я думал об этом, — многозначительно произнес царь.

— Это так, ваше величество. Именно так, уверяю вас!

— Что вы думаете о господине Родзянко? — спросил царь. Протопопов лихорадочно обдумывал, что стоит за вопросом и какого ответа ждет царь.

— Сложная фигура, ваше величество, — наконец ответил он, смотря в серые неуловимые глаза Николая, пытаясь заметить в них хоть какой-нибудь знак. — У меня отношения с ним все больше портятся.

— А он рекомендовал мне вас на пост министра торговли, — сказал царь.

— Не может этого быть! — бестактно вырвалось у Протопопова.

— Уверяю вас… — Царь улыбнулся совсем по-домашнему и наклонил голову в знак прощания…

Протопопова провели в кабинет, где он сел писать докладную записку о Стокгольме…

На другой день 20 июля 1916 года, царь писал жене в Царское Село: «Вчера я видел человека, который мне очень понравился, — Протопопов, товарищ председателя Думы, — он ездил за границу с другими членами Думы и рассказал мне много интересного. Он бывший офицер конно-гренадерского полка, и Максимович хорошо его знает…»

Когда царица читала это письмо, она уже знала о Протопопове, ей о нем рассказали Вырубова и Распутин… «Золотой человек, редкий по святости, — сказал о нем Распутин. — Вот бы кто мог быть настоящим министром внутренних дел, а Хвостов недостоин ботинки ему чистить…»

Остается только добавить, что спустя несколько дней Протопопов стал министром внутренних дол…

На третий день после назначения Протопопов испросил аудиенцию у царицы и получил августейшее приглашение прибыть в Царское Село.

Солнечный его праздник продолжался… Автомобиль — его персональный автомобиль! — на мягких своих подушках стремительно нес его к царице, и это было похоже, как бывает с ним в припадке, когда его подхватывает теплая волна. Но сейчас был не припадок, сейчас начиналась его новая жизнь. Признаться, такого поворота судьбы он не ждал и даже не хотел. Ему снилась только необыкновенная популярность. Богатство? Его немалый капитал был удачно вложен в промышленность и разрастался уже как бы сам по себе, не требуя для этого особых его усилий. А хотелось, страстно хотелось популярности. Это привело его в Думу.

Снискать там популярность можно было только сенсационными речами, но для этого у него не хватало лоска, образованности, эрудиции, смелости. Кроме того, он не хотел Никого обличать или, не дай бог, свергать. Но в Думе, однако, пригодилась его независимость богатого человека, председатель Думы Родзянко назвал его своим заместителем, и он получил место за председательским столом, прямо под портретом царя, изображенного в полный рост при парадной форме. А затем последовала Англия, где он впервые узнал, что такое настоящая популярность — каждый день в газетах твой портрет, твои высказывания. В Стокгольме ему примерещилась роль миротворца…

Протопопов самодовольно покачивался на подушках автомобиля, посматривая на проносившуюся мимо зеленую равнину… Профессор Бехтерев, безнадежно лечивший его от неурядиц с мозгом, говорил, что он удивлял его способностью проявлять себя одновременно и ограниченным и мыслящим, причем во время обострения болезни он чаще преображался в лучшую сторону…

Автомобиль проехал под колоннадной аркой Александровского дворца, остановился перед подъездом…

Камердинер сразу же провел его в кабинет царя. Последнее время Александра Федоровна принимала всех только здесь, как бы подчеркивая этим, что она в Царском Селе занимается делами своего венценосного мужа. Увидев царицу, Протопопов согнулся в поклоне.

Придерживая рукою длинное белое платье, царица спустилась по лестнице с антресолей и направилась к Протопопову, который продолжал стоять, склонившись так низко, что не мог видеть ее приближения.

Она прикоснулась к его плечу, он резко выпрямился:

— Ваше величество, — начал он осевшим голосом…

— Здравствуйте, Александр Дмитриевич, — она, улыбаясь, протянула ему руку.

Протопопов обеими руками бережно взял ее белую холодную руку и, согнувшись, невесомо коснулся губами. Выпрямился и вдруг прорезавшимся голосом сказал:

— Здравствуйте, ваше величество, всем на счастье!

— Садитесь, Александр Дмитриевич. Очень хорошо, что вы приехали…

Она села на изогнутый, обитый синим сафьяном диванчик, а ему показала на мягкий стул около овального столика.

— Мы наслышаны о вас, — сказала она с неподвижной улыбкой на белом лице. — Я вас представляла себе…

— Моложе и симпатичнее? — неуместно серьезно спросил Протопопов и, видя ее смущение, сам ответил — Это моя беда, ваше величество, я всегда говорю то, что думаю! — Минуту назад начавшийся было озноб прошел, и он чувствовал себя все более уверенно. — А по поводу моего возраста обманываются многие. Обманывает моя энергия, ваше величество, я это знаю.

— Так мало стало вокруг энергичных людей, — печально сказала она.

— Позволю себе, ваше величество, возразить. Они есть! Есть! Только их оттеснили.

— Кто? — заинтересованно спросила она.

— Как раз те, кто и мешает вам их увидеть, — извернулся Протопопов.

Царица сказала:

— Анна Александровна говорит, что у вас много врагов.

— Это естественно, ваше величество! — радостно воскликнул Протопопов. — Когда мне о каком-нибудь деятеле говорят, что у него нет врагов, я смотрю на такого подозрительно. Ведь что это может означать? Что деятель этот не совершил для России и двора ничего ни хорошего, ни плохого. Он, извините меня, как сухая трава: ни коню корм, ни человеку подстилка.

Императрица рассмеялась. Протопопов нравился ей все больше.

— Но я уверен, — оживленно продолжал он, — что среди моих врагов не может быть ни одного, кто был бы истинно предан России и русской монархии.

Царица вспомнила, что первым среди врагов этого человека Вырубова назвала Сазонова. Ну конечно же, он не мог не быть врагом этого искреннего человека, потому что Сазонов холоден ко двору.

— Вас обвиняют, что вы совершили ошибочный поступок в Стокгольме, — неожиданно с сочувствием сказала она.

— Если и были допущены мною ошибки… — неторопливо начал он… — то только ПО причине моей бескрайней любви и верности отчизне и вам.

— Как это так? — приподняла узенькие брови царица.

— Очень просто, ваше величество, позволите ли вы мне говорить откровенно?

— Я прошу вас об этом.

— Кровавая рана, нанесенная войной России, — это моя рана. Мое сердце обливается кровью, днем и ночью я думаю, все ли делается, чтобы русская кровь перестала литься рекой, все ли делается, чтобы наступило достойное искупление этой крови? Я и раньше не любил Сазонова и не верил ему, а побывав в Англии, я в этом своем чувстве особенно укрепился. Я увидел, что в Англии просто не понимают и даже не осведомлены о том, что мы уже отдали этой войне. Сазонов, вместо того чтобы не уставая напоминать им о нашем великом и страшном вкладе в войну, бесплодно плел дипломатические кружева по поводу Дарданелл или будущего Польши. А у меня сердце болит о будущем России, и только об этом, ваше величество. — Протопопов так разошелся, что, забыв о неуместности жестикуляции в такой беседе, то и дело решительно взмахивал рукой.

— Клянусь вам здоровьем и счастьем всей моей семьи, своей любовью к России и трону, что я ни словом, ни даже жестом ничего не сделал против России, я просто не мог этого сделать, не мог, — взволнованным шепотом произнес он.

— Меня особенно радует, что у вас есть взаимопонимание с Григорием Ефимовичем, — сказала царица.

— Как со всеми истинно русскими!

— На него клевещут, — тихо сказала царица.

— Ваше величество! Я сделаю все! Так я понимаю свою обязанность министра внутренних дел. Я только умоляю вас — не оставьте меня без вашей августейшей поддержки и совета. Разрешите мне при ощущении жажды прикасаться к источнику вашего государственного ума.

— Ради бога, Александр Дмитриевич, ради бога, — растроганно сказала царица…

В эту минуту Протопопов был уверен, что ни черт, ни дьявол ему не страшен.

Возвращаясь из Царского Села, он заехал в Казанский собор и там один, в пустом храме, сотворил благодарную молитву богу…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Над Петроградом замер теплый и тихий июльский полдень. Даже серая гранитная Нева, словно потеплев, расправила свои вечные морщины и стеклянно отражала стоящие на набережной дворцы и особняки. Бьюкенен всегда просил шофера ехать по набережной медленней. Вот и сейчас он любовался невской панорамой, словно врезанной в блекло-голубое небо. Распластанная на том берегу громада Петропавловской крепости с ее бастионами, башнями, шпилями, а чуть правей и дальше всплывают голубые купола мечети. А на этом берегу — парад дворцов. Зимний с его легкими линиями, будто нарисованный летучей кистью в две краски, — главная резиденция царя, ныне почти им забытая, а еще совсем недавно Бьюкенен бывал здесь на пышных приемах… За окном автомобиля как кружевная лента — ограда Летнего сада, за которой в зеленой тени беломраморные боги… А потом дворец за дворцом, и на каждый гляди — не наглядишься. Вдруг Бьюкенен впервые подумал, что его посольству отведен самый невзрачный…