Эйтонский отшельник - Эллис Питерс

Кадфаэлю оставалось только подивиться тому, что леди Дионисия уже успела навестить своего внука и помириться с ним, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Наверное, она не стала особенно унижаться, а вымолвила что-нибудь вроде: «Ричард, я обсудила с аббатом твое будущее и согласилась оставить тебя в обители на его попечение. Кутред меня жестоко обманул, он не был священником. Однако что было, то было. Лучше не вспоминать об этом». И наверняка наставительно добавила: «Раз уж я оставила вас здесь, сэр, постарайтесь, чтобы о вас говорили только хорошее. Слушайтесь наставников и хорошо учитесь…» На прощание она, наверное, поцеловала внука чуть теплее, чем прежде, или, возможно, с большей опаской, зная, что если придется, он сумеет постоять за себя. Однако Ричард, свободный от тревоги за свое будущее и будущее своих товарищей, едва ли держал обиду на кого-либо в этом мире.

В этот час Рейф де Женвиль, вассал и друг Бриана Фиц-Каунта, а также преданный слуга императрицы Матильды, был, наверно, уже далеко от Шрусбери, следуя своей длинной дорогой на юг. Тихий и незаметный, он вряд ли обратил на себя чье-либо внимание, даже если и делал остановки, и едва ли его кто-нибудь запомнил.

— Он уехал, — сказал Кадфаэль. — Я не хотел возлагать на тебя бремя выбора, хотя и предполагал, как ты поступишь. Однако я все сделал сам. Он уехал, и я его не задержал.

Хью с Кадфаэлем сидели на скамье у северной стены травного сада, где еще задержалось полдневное тепло и была защита от легкого ветра. Так сиживали они не раз, когда события подходили к концу, — усталые, но умиротворенные. Пройдет неделя-другая, наступят холода, и тут уже не посидишь в свое удовольствие. Эта затянувшаяся мягкая осень не могла длиться бесконечно, воздух становился прохладным, обещая близкие морозы и обильные декабрьские снегопады.

— Я не забыл, — заметил Хью, — что сегодня как раз то самое «завтра», когда ты обещал мне благополучную развязку. Значит, говоришь, он уехал! И ты его не задержал! Причем этот некто не Босье. О его отъезде у тебя болела голова больше других. Рассказывай же, я тебя слушаю.

Хью умел слушать, не вмешиваясь и не задавая лишних вопросов. Он мог сидеть, в задумчивом молчании глядя на увядающий сад и не бросая на собеседника вопрошающих взоров, однако не пропускал ни единого слова и не требовал лишних объяснений.

— Мне и впрямь следует кое в чем признаться, если ты не против быть моим исповедником, — вымолвил Кадфаэль.

— И разумеется, сохранить тайну твоей исповеди! Я согласен. Правда, никогда еще я не отпускал тебе грехов. Кто же этот человек, который уехал?

— Его имя Рейф де Женвиль. Правда, здесь он назвался Рейфом из Ковентри, сокольничим графа Варвика.

— Это тот тихоня на гнедом жеребце? Я и видел-то его разве что мельком, — сказал Хью. — Один из редких ваших гостей, который ничего от меня не требовал, за что я ему весьма признателен. Босье мне вполне хватило! Что же этот Рейф из Ковентри сделал такого, что тебе или мне следовало бы задержать его?

— Он убил Кутреда. В честном поединке. Он отложил в сторону свой меч, поскольку у Кутреда был только кинжал. Кинжал против кинжала. Рейф бился с ним и убил его. — Хью не вымолвил ни слова, он лишь повернул голову, пристально глядя на Кадфаэля. — У Рейфа были на то веские основания, — продолжал Кадфаэль. — Ты, наверное, помнишь ту историю о доверенном человеке императрицы, которого она послала из Оксфорда, когда король Стефан взял замок в железное кольцо. Этот человек был послан с золотом, драгоценными камнями и письмом для Бриана Фиц-Каунта, отрезанного от императрицы в Валлингфорде. Если помнишь, лошадь того посланца нашли в лесу у дороги, упряжь была запятнана кровью, седельные сумки пусты. Однако тела всадника так и не нашли. Конечно, Темза рядом, да и в лесу хватает места для могилы. Таким образом, лорд Валлингфорда лишился сокровищ императрицы. Сам он давным-давно разорился у нее на службе, а ведь его солдатам нужно есть и пить. Кроме того, вместе с сокровищами пропало адресованное ему письмо. Так вот Рейф де Женвиль, вассал и преданный друг Бриана Фиц-Каунта, а также верный слуга императрицы, не пожелал оставить это преступление безнаказанным. Какие улики привели его в наши края, я не знаю, да и не спрашивал, однако это так. Я встретил его в день приезда у конюшни, и вышло так, что я рассказал ему о мертвом Дрого Босье, что лежал у нас в часовне. Помнится, я не назвал имени, но даже назови я ему имя, он все равно сделал бы то, что сделал, ибо назваться ведь можно как угодно. Так вот Рейф сразу пошел в часовню посмотреть на покойника, но увидев его, потерял всякий интерес. Он явно искал кого-то, кого-то из гостей обители, приезжего. Но искал он не Босье. Молодой человек лет двадцати, как Гиацинт, его вообще не заинтересовал. Он искал человека своих лет и своего положения. О святом отшельнике, поселившемся у леди Дионисии, он, наверное, слыхал, но не заинтересовался, полагая его священником и пилигримом, то есть человеком вне всяких подозрений. Но лишь до тех пор, пока не услышал, как и все мы, слов Ричарда о том, что Кутред не священник, а самозванец. Сразу после этого я искал Рейфа, но не нашел. Ни его самого, ни его коня. Рейф искал именно самозванца и обманщика. И он нашел его, Хью! Той же ночью, в скиту. Нашел его, бился с ним и убил. И взял у него все, что тот украл, — драгоценные камни и золото из ларца, что стоял на алтаре, а также требник, принадлежащий императрице, в котором она и Фиц-Каунт прятали свои письма друг к другу, когда находились в разлуке. Помнишь кровь на кинжале Кутреда? Я перевязал рану Рейфа де Женвиля и услышал его признание, в чем и признаюсь тебе сам. И я пожелал ему доброго пути в Валлингфорд.

Кадфаэль откинулся к стене и глубоко вздохнул, прислонив затылок к грубому камню. Оба надолго замолчали. Наконец Хью пошевелился и спросил:

— Как ты узнал, кого он ищет? Не с первой же встречи ты проник в его тайну? Наверное, было что-то еще. Говорил он мало, разъезжал в одиночку. Как ты узнал его поближе?

— Я был рядом с ним, когда он бросил несколько монет в нашу кружку для пожертвований. Одна монета упала на пол, и я подобрал ее. Это был серебряный пенни императрицы, недавно отчеканенный в Оксфорде. Рейф и не скрывал этого. Я тогда спросил его, мол, что люди императрицы делают так далеко от места битвы? И закинул удочку, сказав, мол, лучше бы ему поискать убийцу, который ограбил Рено Буршье, направлявшегося в Валлингфорд.

— И он признал это? — спросил Хью.

— Нет, не совсем. Рейф признал, что это хорошая мысль и что он очень бы хотел, чтобы так оно и было, однако это не так. И он сказал чистую правду. Я знаю, он не солгал мне ни единым словом. Нет, Кутред не был убийцей, покуда не убил Дрого Босье, заехавшего к нему в скит в поисках своего беглого виллана и оказавшегося лицом к лицу с человеком, которого за несколько недель до этого он встретил в Тейме в совсем ином обличье, говорил с ним и даже играл в шахматы, — с человеком, который носил меч и выглядел, как рыцарь, однако путешествовал пешком, ибо в Теймской конюшне его коня не было. Тот прибыл без коня и отбыл тоже пешком. А было это в начале октября. Все это рассказал нам Эймер, когда его отца заставили замолчать навсегда.

— Кажется, я начинаю догадываться, — нетерпеливо сказал Хью, щуря глаза и вглядываясь вдаль сквозь полуголые кроны деревьев, стоявших подле стены сада. — Разве ты когда-нибудь задаешь странные вопросы, не имея задней мысли? Мне бы надо сразу догадаться, когда ты спросил о коне. Всадник без коня в Тейме и конь без всадника, найденный в лесу у дороги на Валлингфорд — это уже кое-что… Да не может этого быть! — протестующе воскликнул Хью, оторопевший от своей догадки. — Куда ты клонишь? Это правда, или я сошел с ума? Неужели сам Буршье?

Холодный вечерний ветер прошуршал сухими дрожащими стеблями в травном саду, Хью пробрала дрожь омерзения.

— Какого наказания достойно это предательство? Это хуже убийства!

— Так же считал и Рейф де Женвиль. И по мере своих сил он отомстил ему. Он уехал, а я пожелал ему доброго пути.

— Я бы поступил точно так же, ей-богу! — воскликнул Хью и вновь воззрился вдаль, через травный сад, презрительно скривив губы и размышляя о низости этого предательства. — Так ему и надо! Да иначе и быть не могло.

— Рено Буршье полагал иначе, у него была иная шкала ценностей. Превыше всего он ставил свою жизнь и свободу, — заметил Кадфаэль, загибая пальцы на руке и кивая при этом головой. — Посылая его из Оксфорда, императрица давала ему возможность оказаться в сравнительно безопасных местах. Нет, я не верю, что это была простая трусость. Совершенно обдуманно он решил избежать смерти или плена, которые столь реально угрожали войску императрицы. Совершенно обдуманно он предал свою госпожу и, так сказать, лег на дно, дожидаясь следующего удобного случая. Во-вторых, украв сокровища, он приобрел средства на жизнь и мог жить где угодно. И в-третьих, что подлее всего, у него в руках оказалось могучее оружие, то есть средство, которое могло дать ему новое место службы, землю, фавор и выгодную карьеру, вместо тех, что он бросил и предал. Это письмо императрицы к Бриану Фиц-Каунту.