Женщина в жизни великих и знаменитых людей - Михаил Дубинский

— Я бросилась бы в воду.

Удивительно, что Матильда умерла в годовщину смерти своего мужа, 17 февраля 1883 года, т. е. ровно через 27 лет после смерти Гейне. Она стояла у окна своей квартиры в Пасси и вдруг упала, чтобы никогда уже не встать. Матильда умерла от удара, вдруг, в один момент, как бы и смертью своей свидетельствуя о противоположности между ней и мужем, агония которого продолжалась целых восемь лет.

Гейне и Муха

В тяжкие для поэта дни неизлечимой болезни, которая, как только что сказано, продолжалась восемь лет, в его комнату влетела «муха» в виде молодой очаровательной женщины и начала весело жужжать вокруг его грустной постели. Это была Камилла Сельден, брюнетка, среднего роста, с плутовскими глазами, маленьким ротиком, обнажавшим во время смеха или разговора ослепительно белые зубы. Руки и ноги были изящны, и все движения ее дышали прелестью и грацией.

Несмотря на свой веселый нрав, она пережила немало горя. Выйдя рано замуж за одного француза, она первые годы супружеской жизни провела в Париже. Но маленькая немка вскоре сделалась в тягость легкомысленному французу, беззаботно проживавшему свое состояние. Чтобы освободиться от жены, он придумал следующий план. Он предложил ей поехать вместе с ним в Лондон, куда ему нужно было по делу, а приехав в Лондон, просил посетить знакомую семью. Экипаж их остановился около одной хорошенькой виллы, где их очень любезно принял какой-то старик. Едва, однако, Сельден вошла в зал, как муж ее исчез, а через несколько минут она узнала, что находится в сумасшедшем доме. Несчастная женщина начала кричать и плакать, прося ее отпустить, но ей пригрозили суровыми мерами. Под влиянием страха она онемела и не могла говорить довольно долго. Только через несколько недель она оправилась и смогла убедить врача, что совершенно здорова. Продолжать совместную жизнь с мужем было невозможно, и, чтобы поддерживать существование, она стала давать уроки немецкого языка. Тут же она стала хлопотать о разводе, в котором, конечно, ей отказать не могли.

Появление «Мухи» (Гейне назвал ее «Мухой», потому что насекомое это было изображено на печати, которую она прикладывала к своим письмам) произвело на безнадежно больного Гейне, страдавшего размягчением спинного мозга, сильное впечатление. Ее веселый характер, ясный ум, привлекательная наружность, звонкий голосок, большие способности и, конечно, любимый немецкий язык, на котором она говорила превосходно, пробудили в нем старые романтические струны. Между обоими вскоре завязался своеобразный роман, в своем роде единственный, начавшийся в первый же день ее появления. Гейне не мог пробыть без нее и дня. Она сделалась его секретарем, доверенным лицом и преданной подругой, с которой можно было почти тотчас после первого знакомства перейти на «ты». Когда он уставал от продолжительного чтения (читала, конечно, «Муха»), Гейне вытягивался во всю длину кровати и, лежа с полузакрытыми глазами, просил ее положить в его руку свою, которую он крепко сжимал, как бы желая навсегда соединиться с ней. Письма, которые он писал ей в те дни, когда она не приходила, становились все нежнее и нежнее. Он называл ее «лотосом», «возлюбленной», «восхитительной кошечкой», целовал ее ножки одну за другой, выражал страстное желание ее увидеть, так как она — последний цветок его печальной осени. Камилла была искренне к нему привязана, искренне его любила, несмотря на то что Гейне был уже живым трупом. Его тело лежало неподвижной массой, руки беспомощно шевелились, язык не всегда служил, глаза почти не видели.

Матильда не ревновала. Первое время она относилась к ней враждебно, называла прусской шпионкой, едва отвечала на ее поклон и энергично выступила против того, чтобы Камилла бывала у них часто за столом. Для предупреждения ссор Генриху приходилось выбирать для свидания с Камиллой дни, когда Матильда куда-нибудь уезжала. Но это чувство недружелюбия вскоре отступило на задний план. Матильда знала, что, как ни пламенна привязанность разбитого телом мужа к Камилле Сельден, любовь его волей-неволей должна все-таки остаться только платонической…

Страшные, Почти нечеловеческие страдания Гейне, впрочем, не мешали ему работать и изливать свои чувства к Камилле в звонких стихах, подобных которым Германия не знала со дня кончины Гёте. Но что более всего удивительно — это стоицизм духа, дававший поэту возможность не только терпеливо переносить страдания, но даже и шутить, смеяться и язвить в своих стихотворениях. В этом отношении к нему подходят слова, сказанные им о поэте Штерне: «Он был родным детищем бледной трагической музы. Однажды в припадке суровой нежности она поцеловала его юное сердце до того крепко, до того любовно, до того благоговейно, что из сердца потекла кровь и оно вдруг поняло все страдания нашего мира и исполнилось бесконечного сочувствия. Бедное юное сердце поэта! Но младшая дочь Мнемозины, розовая богиня шутки, быстро подскочила и, взяв страдающего ребенка на руки, старалась развеселить его смехом и пением, дала ему игрушки — смешную маску и дурацкие звонки, покровительственно поцеловала его в губки и поцелуем передала все свое легкомыслие, всю свою веселость, все свое дразнящее остроумие. С тех пор его сердце и губы оказались в странном противоречии: когда сердце у него порой волновалось трагически и ему хотелось высказать глубочайшие чувства кровью истекавшего сердца, с уст, к удивлению его самого, слетали забавнейшие смеющиеся слова».

Трогательная сцена между Камиллой Сельден и Гейне произошла незадолго до его смерти. Она не приходила некоторое время вследствие случайной размолвки, а когда, наконец, пришла, ей показалось, что он встретил ее не так дружелюбно, как всегда, и она расплакалась.

«Вдруг, — пишет она в своих воспоминаниях о Гейне, — как будто чувствуя мое горе, хотя лицо мое он видеть не мог, он подозвал меня к себе, и я должна была сесть на краю его постели. Слезы, которые текли по моим бледным щекам, видимо, его тронули.

— Сними шляпку, чтобы я мог тебя лучше видеть, — сказал он и ласковым жестом указал на мою шляпку. Охваченная сильным волнением, я отбросила свою шляпку и стала на колени перед его кроватью. Взволновало ли меня горькое воспоминание о пережитых им страданиях, или оно было вызвано еще худшим предчувствием приближавшегося несчастья? Словом, я напрасно старалась подавить свои слезы. Я больше не владела собою и думала, что умру от волнения. Ни одного слова мы не сказали друг другу, но рука друга, лежавшая на моей голове, казалось, благословляла меня».

Итак, Гейне и дочь палача, целовавшая его с мечом в руках, которым отец ее резал головы; Гейне и французская крестьянка, которая не имела понятия о его произведениях, но с которой ему пришлось делить лучшие годы; Гейне и «Муха», протягивавшие друг другу руки в то время, когда он уже стоял в могиле, а она только собиралась жить полной здоровой жизнью, — да, судьба великого германского поэта была поистине плачевна!